Расплата - Александр Стрыгин

А антоновские головорезы с каждым днем все зверели и зверели. Даже дальних родственников коммунистов и красноармейцев стреляли, резали, терзали. Запуганные "военной силой" Антонова и брехней плужниковских агитаторов о "конце коммунии", мужики ездили в обозе антоновских полков с провизией и фуражом.

Дезертиры и привыкшие к разгулу сельские лоботрясы, подпоенные кулаками, перли в банду, бездумно горланя песни, - их соблазняла прославляемая эсерами неуловимость "партизан", возможность легко пожить и поживиться. Это было похоже на то, как по влажному снегу катают комья, наращивая до тех пор, пока они не превратятся в глыбы. Офицеров набралось - хоть отбавляй. Антонов создал из них специальный "полк гвардейцев оперштаба".

Весь юг, юго-восток и северо-восток губернии в январе 1921 года контролировались плужниковскими комитетами и отрядами антоновской внутренней охраны. Поступление хлеба по продразверстке почти прекратилось. Продотряды вливались в местные воинские части.

"Полки" зеленых бороздили села, обтекая уездные центры и города, где стояли крупные гарнизоны.

Плужников и Антонов твердо обещали своим "воинам" к весне взять Тамбов.

А мужички-середнячки, с которых Антонов тоже стал брать "разверстку" для прокорма армии, оглядывались, почесывались, крестились и с опалкой спрашивали друг у друга: "А в центре-то какая власть?" И с замиранием сердца ждали: что-то будет?

Из Тамбова в Москву продолжали поступать тревожные вести.

Было решено вернуть в Тамбов Антонова-Овсеенко и создать под его руководством полномочную комиссию ВЦИК.

2

В просторной горнице поповского дома у окна стоял, скрестив руки на груди, Антонов. Нервно покусывая губы, он слушал оправдания Германа.

- Не виляй, я сам тебя видел пьяного! Контрразведчик называется! Упустил двух "куманьков", а они, может быть, шпионы!

- Не уйдут далеко, поймаем, - пообещал Герман.

- "Не уйдут"! - передразнил Антонов. - Утешил! Нам время дорого. К большому делу готовимся. Понял или нет, дурья голова?

- Прости, Степаныч...

- А это что за старик у крыльца? - кивнул Антонов на улицу.

- Подозрительный дедок. Лясы точит с мужиками. Выспрашивает.

- Стариков ловите! - ехидно скривился Антонов. - Ну, веди старика. Покалякаю.

Ефим Олесин переступил порог, выставив впереди себя огромный суковатый посох, который он научился держать именно так, как держат странники. На глазах черные очки.

- Мир дому твоему, хозяин! - произнес Ефим нараспев. Снял лохматую старую шапку, перекрестился.

- Ты кто? - напуская на себя грозность, спросил Антонов.

- Я Кондрат, людям - брат, молодым - сват, а богу - послушник.

- Потехой занимаешься? В такое-то время?

- Потеха - делу не помеха и мозгам не прореха.

- О! Ты, я вижу, мудрец!

- Господь все видел - мудростью народ не обидел.

- А что ты можешь сказать, мудрец, про моего помощника? - Антонов метнул злорадный взгляд на Германа.

- Тебе надо, начальничек, глуховатого помощничка.

- Это зачем же? - насторожился Антонов.

Герман угрожающе подался вперед.

- Глуховатый-то меньше ерундистиков слухать будет, а нужное дело даже глухой услышит.

Отвыкший смеяться, Антонов широко улыбнулся.

- Мудрец, старик, мудрец! Сплетни слушать они горазды!

- Мудрецом быть нетрудно, коль бог наградил этой благодатью.

- А что же, по-твоему, трудно?

- Добрым быть трудно.

- Почему?

- Потому что делаешь вроде добро, а оно злом оборачивается, делаешь зло - добром отзывается. Никак не потрафишь.

- Не на меня ли намекаешь?

- На всех людей намекаю. А ты тоже человек, значитца, и к тебе приложить возможно.

- Пожалуй, пожалуй... - Антонов задумался. - Добра хочу русскому мужику, а зло по следам ползет и меня затягивает. - Глаза его остановились, как у обреченного.

В наступившей тишине выстрелом прозвучал стук дверцы стенных часов, из которой выскочила деревянная кукушка.

"Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!" - отсчитала она три часа.

- Ишь как кукует, - сказал Ефим. - На чью-то голову накуковывает. Не на мою ли?

Антонов вздрогнул:

- Ну, вот что, старик... Кондратий, говоришь? А фамилия?

- Липатов.

- С каких краев?

- С-под Моршанска. От города ушел... Южные-то края хлебные!

- Хлебные, да не всех кормят. Ну ладно, иди, потешай людей. Мы тебя не тронем. - И Антонов махнул головой, давая знак Герману - проводи, мол.

Через несколько минут Герман вернулся к Антонову веселый:

- Поймали!

- Ну то-то же!.. Где они?

- В амбар отвели.

- Пойдем, сам посмотрю.

...В полутемном амбаре лежали вячкинские мужики Аникашкин и Гаврилов, избитые к полураздетые.

Антонов подошел к Аникашкину и ткнул сапогом в бок.

- Коммунист?

Тот привстал на локоть:

- Чего ж говорить... вы не верите.

- Коммунист, спрашиваю? Отвечай! - озлился Антонов.

- Выходит, коммунист, - едва слышно ответил тот.

- Ну вот тебе, "куманек"! - Антонов ткнул дуло маузера ему в зубы. Раздался глухой выстрел.

- Да что же вы, звери, делаете! - крикнул хриплым голосом Гаврилов, метнувшись от убитого товарища. - Дайте слово-то сказать!

- А-а! Ты агитировать меня хочешь? - осклабился в хищной улыбке Антонов. - Ну-ну, поговори, послушаем... может, пригодится?

- Никакие мы не коммунисты! - захрипел Гаврилов. - Лошадей в Кирсанове по справкам давали, а в справках-то надо было указать, что красноармейцы или коммунисты... Из-за клячонок бракованных пропадаем! Господи! Да что же это? Правде не верят.

- А-а... жить захотелось! Бога вспомнил! А ну на колени!

Гаврилов ошалело уставился на Антонова и машинально отодвинулся к стене.

- На колени, говорю! - взбесился Антонов.

Тот встал на колени.

- Молись и проси меня, чтоб в свою армию взял.

- Зачем же мне в армию? Стар я для армии, детишек куча...

- Молись, подлая душа! - взревел Антонов, взмахнув маузером.

Гаврилов испуганно перекрестился, но сказать уже ничего не смог, словно отнялся язык.

3

Ефим прошел на край села.

Несколько сухих кусков хлеба, которые болтались в сумке, напоминали ему, что с голоду он не умрет, но ему захотелось хлебнуть хоть несколько ложек горячих щей, промочить пересохшее после свидания с Антоновым горло.

У дороги, на свежих сосновых бревнах, сидели несколько мужиков и двое бандитов, жадно раскуривающих самосад.

- Мир честной компании! - приподнял Ефим край шапки.

Ему никто не ответил. Только покосились на него.

- Эх, и хороши сосенки на венцы, - постучав палкой по бревнам, добавил Ефим, чтобы вызвать мужиков на разговор.

- Они и на винцо сойдут, - ухмыльнулся старший из бандитов.

Чувствовалось, что они уже пьяненькие.

- Тонковаты бревешки-то, - обиженно заговорил сумрачный мужик. - Я ведь потолще просил.

- Потолще сам привези, - огрызнулся старший. - Жадён очень. Четверть неполную поставил и табаку жалеешь.

- А жадность-то, она у всех старых людей есть, милай, - заступился Ефим за мужика, рассчитывая у него пообедать. - Вот ты про фабриканта Асеева слыхал? Уж куда богаче его быть, а он какой жадный был? Знаешь?

- Ну, ну, скажи, коль начал, - заинтересовался старший.

Ефим подсел к мужикам.

- Молодые-то пошли моты... Вот и у Асеева сынок, бывалча, на бал с отцом к кому-нибудь приедет - ему баклажку прозрачную с вином шипучим на подносе подносят. Он глоточек отглонет и назад ставит, а тому фициянту рупь на поднос кладет. А отцу поднесут - всю баклагу опрокинет, а на поднос - только гривенничек. Сыну, говорит, можно швыряться деньгами, у него отец миллионщик, а мой, говорит, отец был мужик, мне надеяться не на кого.

- Верно, вот как верно! - обрадовался такой защите мужик. - Хрип гнем, гнем, годами по былочке хозяйство собираем, а сыны разорить готовы за одночасье.

- А то еще и так говорят про Асеева, - продолжал Ефим, заметив, что его рассказом заинтересовались бандиты. - Пришел он к богомазу и говорит: продай мне икону самую дешевую. Сына венчать буду. Тот повел его в подвал, разыскал самую дешевую. Сколько, говорит? Да полтинник хватит. Взял богомаз полтинник, да не удержал, уронил на пол. Асеев чиркнул спичку, вынул из кармана десятку и поджег ее, чтобы светлее было богомазу полтинник искать на полу.

- Да неужли десятку спалил? - в ужасе спросил мужик, ближе придвигаясь к Ефиму.

- Я там не был. Слухом пользуюсь. Врать не люблю, а где совру людям потеха! - И улыбнулся.

- Сейчас у самого был, - важно сказал Ефим после паузы. - Мудрец ты, говорит, старик, нравишься мне. Ходи и потешай моих людей, дух подымай.

- У Антонова был? - удивленно уставился на Ефима старший бандит. - А зачем ходил?

- А ходил, милай, не по своей воле. Я человек в этом селе новый, вот и задержали, чтобы узнать, кто я.

- И чей же ты? - допытывался бандит.

- Чечкин-изподпечкин, бывший моршанский пономарь, - шутливой скороговоркой отговорился Ефим.

- А очки черные зачем носишь?

- Белизны много стало зимой. Глаза слезятся, на свет бы не глядели!