Царство. 1951 – 1954 - Александр Струев

— То Иосиф! — мрачно отозвался Хрущев. — И не вешать, а головы хотел рубить!

— Да, головы им отрубить, топором, как в старину! — припоминал Николай Александрович. — А мы причем?

Хрущев пожал плечами.

— А Берия тогда — рубить, рубить! Он специально преступления выдумывал, чтобы Иосифу угодить. Мы расписывались, а он убивал. А теперь — мы в ответе. Х… ему!

— Он и про меня пишет, что я МГБ курировал, Игнатьеву команды давал. Дочитал?

— Дочитал.

— Мы, конечно, все отличились, — вздохнул Никита Сергеевич. — Я стоял над Игнатьевым, Игнатьев над всеми своими карателями, через день у Сталина сидели, и он нам указывал, что с каждым делать, кого как мутузить. Он никогда на бумаге подпись не ставил, знал, что когда-то виновного будут разыскивать! В редких случаях на отдельной бумажке черканет и скрепкой к бумаге приколет, хитрец конопатый!

— Вот видишь! — подался вперед Булганин. — Сам и сказал, кто командовал.

— Только Берия тогда органами не командовал, а я и Игнатьев, вот ведь что вылазит.

— Лаврентий раньше командовал!

— Раньше, то — раньше! — отмахнулся Хрущев.

— И Ежов напропалую косил.

— Ты еще монголо-татарское иго вспомни! — выдавил Никита Сергеевич.

— Так что делать? Не поймешь тебя, то Лаврентий плохой, то — вроде и хороший!

— Какой хороший! — вспылил Хрущев. — Он нас укокошить хотел, тебя и меня! Теперь все дерьмо он хочет на нас выплеснуть, в грязь втоптать!

— А какая на нас грязь, закорючки на бумаге? — развел руками Булганин.

— Ничего себе закорючки, смертные приговора!

— Так, объясняю тебе, зас-тав-ля-ли расписаться!

— Иди объясни кому, что заставляли. Выложат бумагу — твоя подпись? Твоя. — И весь разговор!

— Иосиф подписи собирал, чтобы нас покрепче за яйца держать, — высказался Булганин. — Но и среди нас находились выродки, которые, если бы Сталин намекнул, и отца бы родного не пожалели!

— И нас никто жалеть не будет! Где эти чертовы бумаги Лаврентий запрятал?!

— Чего твой Серов?

— Серов всю Москву перерыл, бериевских ночь тряс. Никто про архив не знает.

— Плохо искал!

— Десятки квартир вверх дном перевернули. — Никита Сергеевич исподлобья взглянул на товарища: — Придется Лаврентия молотком да удавкой спросить! — хмуро выговорил он. — Другого не остается.

Министр Вооруженных Сил заерзал на стуле.

— Думаешь, Маленков позволит?

— Если Егор это письмо прочтет, Лаврентия вмиг укокошат. Маленков от одного бериевского имени стонет. И бумаг у нас нет. Мы сами сволоту допросим!

— Нет, Никита, я к нему не пойду! — запротестовал Булганин.

— Ваня Серов сделает. Всю ответственность беру на себя! — отчеканил Хрущев. — Чай будешь?

— Да какой тут чай! — замахал руками маршал. — Я домой поеду.

— Как знаешь.

— Значит, пытать его будем? — напоследок спросил Булганин и содрогнулся.

— Пытать!

22 августа, суббота

Маленковы послушно сидели за столом у Никиты Сергеевича. На этот раз Георгий Максимилианович привел с собой все семейство. Жена, Валерия Алексеевна, расположилась справа от супруга, слева, устроились сыновья Андрюша и Егор. Сразу за мамой — дочь Валентина, ласково Воля, Волечка, молодой архитектор. Ее второго мужа Маленковы с собой не взяли, так как бывший муж, от которого, как от еврея, в свое время открестились, был сыном работника ЦК, пользующегося большим уважением Никиты Сергеевича. Хрущев, Нина Петровна, Сергей, Ира и Илюша разместились напротив.

После ареста Берии Маленков зачастил к Хрущеву, на этом его Лерочка настояла. Валерия Алексеевна была в семье голова, недаром в тридцать четыре года сделалась ректором института. Располагая нужными связями, она определила мужа-студента в аппарат Совета народных комиссаров, откуда и началась головокружительная карьера усидчивого и целеустремленного Георгия Максимилиановича.

Никита Сергеевич потчевал гостей рисовой кашей с тыквой и изюмом.

— Для пищеварения самое оно! — объявил он, но кроме него и Валерии Алексеевны, к каше, невзирая на ее особую полезность, никто не притронулся.

— Не понимаете вы ни шиша! — упрекнул гостей хозяин. — Ну, хотите, сосисок пожарим, охотничьих? Еще кровянка есть, позавчера сготовили, как?

— Егор, не забывай — ты на диете! — объявила Валерия Алексеевна. — Тебе кашка с тыквой лучше всякой колбасы! А ребята пусть сосиски покушают.

— Мам, мы есть не хотим! — отозвался старший.

Валерия Алексеевна зло сверкнула на них глазами, а повернувшись к мужу, решительно повторила:

— Тебе жирное противопоказано!

— Егора никакая диета не спасет, — подметил Никита Сергеевич и обратился к Нине Петровне: — Жарьте сосиски, колбасу-кровянку, яичницу сделайте на сале и сыра дайте грузинского, который Мжаванадзе привез. Что еще? Горчичку тащите, — распоряжался он. — Какую забористую горчицу сварганили, все нутро продирает!

— Худеть надо! — хлопая себя по необъятному животу, вздохнул премьер. — Сижу практически на воде.

— А я сосисочек съем, — управившись с кашей, заявил Никита Сергеевич. — Мне, ребята, не до диеты, главное, чтобы ноги носили, а толстый я или тонкий, не важно! Важно, чтобы здесь что-то было! — и Хрущев со значением постучал себя по лбу.

— Ты бы, Никита, с Георгия Максимилиановича пример брал! — не удержалась Нина Петровна.

— Не мучай! — отозвался супруг. — Сосиску съем!

— И я одну, пожалуй! — жалостно промямлил Маленков, — Маленькую!

Валерия Алексеевна негодующе смотрела на мужа.

На стол подали румяные, с янтарной корочкой, охотничьи сосиски, обжаренную с лучком кровяночку, шкварчащую сковороду с яичницей-глазуньей, тарелку сулугуни, нарезанного продолговатыми ломтиками и сало.

— Грузины к сыру много зелени кладут, — подсказал Георгий Максимилианович.

— Мы, конечно, не коровы, но травой угостим! — хмыкнул Никита Сергеевич.

Хрущев положил себе сразу три охотничьих сосиски, кровянку и принялся обильно мазать кругом горчицей.

— Одна-то не повредит! — подхватывая колбаску, оттопырил губы премьер.

— Да ешь, сколько влезет! — раздраженно воскликнула Валерия Алексеевна.

Маленков счастливо заулыбался.

Сосиски были такие аппетитные, что как Георгий Максимилианович ни старался съесть всего одну, не сумел удержаться, руки сами потянулись за следующей, а потом за другой. А еще он с удовольствием скушал яичницу, отделил от хлеба мякиш, и, промокнув им тарелку, отправил в рот то, что не мог захватить вилкой. Лицо председателя Совета министров выражало блаженство. Никита Сергеевич одобрительно кивал. Когда же Георгий Максимилианович, покончив с сосисками и яичницей, подумывал о кровянке, Валерия Алексеевна взвизгнула:

— Хватит!

Маленков замер, как нашкодивший школьник, даже внимательные глаза его, казалось, потеряли осмысленное выражение, остановились в одной точке. Больше всего он боялся свою разумную, непререкаемую жену. В конце концов хозяева и гости отправились на прогулку.

Маленков, хоть и был необъятно толст, вышагивал наравне с Никитой Сергеевичем, ни на шаг не отставая. Нина Петровна с Валерией Алексеевной, чтобы не мешать разговорам мужей, двигались, чуть отстав, а дети шествовали отдельной компанией.

— В стране хлеба нет, — помрачнев, сказал Никита Сергеевич. — А мы с тобой сосисками обжираемся!

У Хрущева в руках была длинная палка, он то и дело шарил ею в траве, подковыривал что-то, а иногда, когда лесная дорожка уходила вверх, палка помогала ему преодолевать препятствия. Маленков послушно успевал за ним.

— Что делать будем, Егор?

— Купим зерно, — буркнул Георгий Максимилианович.

— Может, из резервного фонда возьмем? Сразу дыру заткнем.

Маленков наморщил нос, раздумывая.

— Пока купим, пока привезем, — доказывал Хрущев. — Это время. Потеряем время и окончательно завязнем. Завтра скот кормить нечем будет. Люди с вилами на нас побегут.

— Давай брать из резерва, — дал согласие Георгий Максимилианович. — В понедельник Микояну скажу, пусть забирает.

— Скажи, чтоб не затягивал, а то в каждом городе очереди за хлебом. Как получается, что не можем из дерьма выбраться?! Сельское хозяйство, как крест, не сдвинешь его! Сегодня собираем по семь центнеров с гектара, если вдруг девять получится — несказанно радуемся, а в Европе по семнадцать с гектара берут, как так?

— Работать некому.

— Не некому, а не умеют работать или не хотят! Я у Лысенко был, у него поля от урожая пухнут. Выходит, можно результатов добиться! И Лобанов подтвердил — дело в организации.

— А почему Лобанов не организовывает?

— Над ним Бенедиктов стоит, он тон задает. Может, их местами поменять, Лобанова с Бенедиктовым, как прежде было? Пал Палыч лысенковский метод за основу возьмет, а это залог успеха, — предложил Хрущев.