Приватная жизнь профессора механики - Нурбей Гулиа

- Что скажешь? - Валя вопросительно посмотрела на меня.

Что мне было ей сказать? Я блудливо водил глазами 'долу', не в силах взглянуть ей прямо в лицо, как это делала она, и говорил, что надо бы закончить учёбу, защитить диссертацию, а какой я сейчас жених со ста рублями в месяц?

- Всё понятно! - сказала Валя и выпроводила меня из магазина, как обычно.

Но тщетно я ждал по утрам её озорного крика: - Гулия, Гулия! - она не звала меня больше. Я проследил, кто же разгружает ей машину по утрам, и увидел большого полного 'дядю' в кепке. Видел я, как она передала ему две бутылки водки, и он ушёл. А вечером машина пришла уже не в девять, а в восемь часов. Водитель заглушил двигатель, погасил огни, и, заперев дверцу, постучал в заветное окошко в магазине. Через минуту Валя отперла двери, пустила его внутрь, и, оглянувшись по сторонам, заперла двери снова.

Я постоял немного и пошёл к себе в комнату.

- Что-то ты сегодня рановатого, да и грустный какой-то! - оторвавшись от работы, подозрительно проговорил Вадим. Я только вздохнул в ответ, и пошёл в комнату Серафима, где раздавались громкие пьяные разговоры. Шел апрель - пора любви, а я снова один!

Невинные развлечения

Жизнь в общежитии шла своим чередом. Напротив 'Пожарки' через переулок (рядом с Валиным магазином) освободилось маленькое одноэтажное здание, и туда решили переселить аспирантов и научных сотрудников ЦНИИС, оставив в 'Пожарке' только рабочих и, частично, инженеров. Но и я, и Вадим отказались переезжать, и нам оставили комнату на двоих.

Освободилась всего одна комната, куда заселили молодого инженера Валерку Кривого (это его фамилия), и странного типа по имени Иван Семёнович (иначе его пока никто не называл). Ивану Семёновичу было лет сорок, он был маленького роста с большой треугольной головой и тонкой, с запястье толщиной, шеей. Глаза у Ивана Семёновича были белые, водянистые и выпученные, как у рака, зато голос был зычный и басовитый. Он когда-то безуспешно учился в аспирантуре и остался работать инженером. С ним часто случались анекдотические происшествия, и после одного из них он получил прозвище, заменившее ему имя.

Почему-то Иван Семёнович часто ходил в бывшую Ленинскую библиотеку что-то читать. И рассказал нам, за рюмкой, конечно, что в него там влюбилась красавица - дочь директора этой библиотеки.

- А разве в меня можно не влюбиться, - на полном серьёзе говорил он нам, - у меня такая эрудиция, такая интеллигентная внешность, такие умные глаза :

- Про глаза молчал бы, казёл! - заметил ему слесарь Жора, взбешённый самодовольством Ивана Семёновича.

И вот захотела эта дочка познакомить свою маму, со слов Ивана Семёновича, как раз директора знаменитой библиотеки, с нашим героем.

- Я гордо так независимо захожу в кабинет директора, представляюсь ей, - рассказывает Иван Семёнович, - а она как глянет на меня, и, чуть не падая со стула, говорит: 'Да вы же монстр, Иван Семёнович!'.

- Теперь вы знаете, кто я - я монстр, монстр! - гордо кричал Иван Семёнович, расплёскивая вино из рюмки.

- Казёл ты, а не монстр! - обиженно сказал Жора и, плюнув на пол, вышел из комнаты.

Тогда слово 'монстр' было всем в новинку. Иван Семёнович понял его как 'донжуан, супермен', и страшно гордился, повторяя каждому и всякому: 'Я - монстр, монстр!'.

Мы с Валеркой Кривым специально взяли из библиотеки том какого-то словаря и дали всем прочесть: 'Монстр - урод, чудовище', и что-то там ещё. Написали это крупно на листе бумаги, дали ссылку на словарь и повесили на стенку. Иван Семёнович прочёл это объявление, погрустнел, и что-то в нём надломилось. Он перестал горлопанить своим обычно бравурным голосом, начал изъясняться тихо и как-то виновато. Но прозвище 'Ванька-монстр' к нему прилипло навечно, а 'Иван-Семёныча' забыли напрочь :

Так вот, этот 'Ванька-монстр' приводил иногда в свою с Валеркой комнату, донельзя падших, пьяных и старых проституток с Казанского вокзала. Видимо, обычные женщины, кроме разве только дочек директоров государственных библиотек, брезговали им. Валерке приходилось выходить погулять, это ему не нравилось, да и вшей, по-научному - педикулёза, боялся. И придумали мы с ним, как проучить нашего 'монстрика'.

Мой магнитофон 'Днепр', который уже долго простаивал без дела, сыграл здесь свою роль. Валерка поставил его под кровать Ваньки-монстра, когда он привёл очередное страшилище с Казанского. Дескать, переодеться надо перед 'прогулкой' и тому подобное. И включил магнитофон на запись на малой скорости, чтобы надольше хватило.

Через час 'монстр' обычно выпроваживал свою 'пассию', провожая её до автобуса. Мы же перетаскивали магнитофон ко мне в комнату и монтировали одну продолжительную запись. Потом носили магнитофон с этой записью по комнатам, где народ выпивал, и нам за это наливали тоже.

- Ты моя первая любовь, ты моё первое чувство! - отчётливо можно было разобрать басок Ваньки-монстра.

- Мм-хррр-мать! - слышался ответ его 'пассии'.

Народ хохотал до колик. А как-то и сам Ванька-монстр услышал эту запись. Вскоре после этого он переселился в другое общежитие, а потом женился на совсем старой татарке, но и она его бросила. Потом следы его затерялись совсем.

С Ваньки-монстра мы переключились на местного полусумашедшего по прозвищу 'Фидель Кастро'. У него было ещё одно прозвище, но об этом в своё время. Фидель Кастро ходил в кирзовых сапогах, носил военные френч и брюки, а также большую бороду, отчего и получил своё прозвище. Он часами просиживал в столовой ЦНИИС, беря бесплатно стакан за стаканом несладкого чая. Возьмёт в рот глоток чая и полощет, полощет им зубы, уставившись неподвижным взглядом куда-нибудь в стенку, и потом уже проглотит:

'Вождю кубинской революции' было под тридцать лет, родом он был из деревни Медведково. В те годы в пяти минутах ходьбы от нашего современного городка была настоящая деревня, с печным отоплением деревянных домов, выгребными ямами и прочими атрибутами деревенской жизни где-то в глубинке. Даже остановка автобуса ?61 у нашего городка по-старинке называлась 'деревня Медведково'.

Успехом у девок наш Фидель не пользовался по причине слабого ума, хотя он и сочинял стишки. Вот один из них:

Цветёт сирень, идёт весна,

и молодёжи не до сна!

Сам слышал, как он его на улице зевакам декламировал.

И вот Фидель стал присматриваться к деревенским козочкам, причём пользовался он, в отличие от девок, у них успехом. Выдумал он и свою технологию секса с ними, он рассказывал о ней так:

- Ставишь сапоги на землю носками к себе, а козу-то задними ногами - в голенища, сам наступаешь на носки, чтобы коза-то ножками не сучила, а руками - за рога: До чего ж хорошо, до чего ж хорошо! - эмоционально вспоминал Фидель.

Но однажды вышел прокол. То ли напугал козу кто-то, то ли очень уж захорошело Фиделю, но 'склещился' он с козой как-то раз. Что там произошло по медицинской линии - не знаю, но расцепиться не могут, как собаки после полового акта. Коза орёт, Фидель матюгается, народ вокруг хохочет. Наконец, вызвали скорую помощь и увезли их, накрыв брезентом. Потом появились-таки опять в деревне и Фидель и коза. Только Фидель с этого дня для жителей деревни утратил своё революционное имя и стал 'Козьим ё:', как бы покультурнее выразиться, 'хахалем', одним словам. Ну, а в городке, где жили люди поинтеллигентней, продолжали его звать Фиделем, хотя новое прозвище знали все.

А на соседней улице жила дебильная девушка лет двадцати. Не знаю уж точно степени её дебильности - олигофрения ли, или полный идиотизм ли, но телом она была дородна, играла с малыми детьми, всегда была перевозбуждена и громко кричала. И решили мы подарить счастье секса и ей и бедному 'козодою' Фиделю. Инициатором затеи был Серафим.

Заранее пригласили Фиделя, налили ему стакан и дали подробный инструктаж поведения. Затем конфетами подманили девку и завели её в комнату, где сидел бородатый Фидель, которого она уже должна была знать. Рыбак-то рыбака видит издалека! Разговорили их, тихо вышли из комнаты и заперли дверь. Стоим под дверью, хихикаем, строим догадки.

Минут через десять в дверь изнутри начали долбать, что коза копытами. Отперли дверь, оттуда с рёвом выбежала девка, а за нею вышел довольный улыбающийся Фидель - он же козий угодник:

- До чего же хорошо, до чего же хорошо! - не перестовал повторять молодой любовник, уходя, повидимому, в столовую полоскать зубы чаем:

Мы решили, что из этой парочки, в принципе, вышла бы неплохая советская семья, но уж очень трудна и неблагодарна была бы роль сватов:

И ещё одна шалость, на сей раз совершенно невинная и ненаказуемая. В ЦНИИСе я подружился с одним бывшим аспирантом, который потом каким-то образом женился на англичанке и уехал за кордон. Имущество своё он распродал, но оставалось у него нечто такое, что и выбрасывать было жалко и продавать опасно. А это 'нечто' было надувной резиновой бабой, нивесть как попавшей из-за кордона к моему другу. Сам хозяин говорил, что его знакомый - дипломат привёз для смеха и подарил ему. Муляж женщины верой-правдой служил ему женой вплоть до законного брака с англичанкой, а теперь надлежало им расстаться. Ну, хозяин и подарил её мне, будучи уверен, что я не разболтаю секрета, по крайней мере, до его отъезда.