Приватная жизнь профессора механики - Нурбей Гулиа

- Вот с каким парнем меня судьба свела, - задумчиво произнесла она, всё так нереально, так в жизни не бывает. К чему бы это? - Тамара чего-то не договаривала.

Так мы дошли до площади Революции и, почему-то, завернули направо, на лестницу, которая перешла в узкий проход. Я решил, что мы выходим на Никольскую улицу (бывш. 25 Октября), но прямо посреди прохода, Тамара остановилась и сказала:

- Мы пришли, здесь я живу, - и показала на дом слева, прямо напротив мастерской по изготовлению ключей.

Я никогда не думал, что в этом узком проходе может быть жилой дом, ведь это почти Кремль!

- Чтож, раз довёл до дому, так заходи - гостем будешь! - пригласила Тамара. Мы поднялись на второй этаж, нависавший над самым проходом. Люди проходили прямо под квартирой, их всех можно было рассмотреть в лицо.

Тамара задёрнула окно плотной портьерой и только после этого зажгла свет. Квартира была маленькой, но двухкомнатной, со странной планировкой. Повидимому, она перепланировалась под контуры старого дома. Мебели было мало, зато стены увешаны картинами, большей частью любительскими. Полка с книгами, в основном, на английском языке, виднелись и словари. Диван-кровать и рядом - модный тогда торшер. Прихожей почти не было. Тамара отнесла наши плащи в большую кладовку, примыкающую к спальне.

- Квартиру снимает для меня отец, чтобы я не мельтешила перед ним и не мешала работать. Да и маме так удобнее. Плохо только, что у неё есть ключ от этой квартиры, и она может прийти когда угодно.

Тамара зашла на кухню, принесла бутылку мадеры и яблоки. Стаканы почему-то поставила чайные в подстаканниках. Видно было, что она 'не в своей тарелке'. Я тоже сидел напряжённо, не зная 'программы' вечера. А ведь было уже около десяти часов.

Тамара налила вина в стаканы, чокнулась со мной подстаканником и выпила. Я очень любил, да и сейчас люблю мадеру - крепкое, чаще всего девятнадцатиградусное вино с уверенным, надёжным вкусом. Выпили и молча смотрим друг на друга.

- - Ник, знаешь, я ведь замуж выхожу, - вдруг напряжённо произнесла Тамара и криво улыбнулась. Но жениха своего не люблю, хотя он и очень правильный человек. Он - холодный, и глаза у него, как у рыбы. Ему тридцать пять лет, он - старший научный сотрудник, работает в 'закрытом' институте. Даже не знаю, чем он занимается. Познакомились у подруги на дне рождения, он меня проводил до дома. Не вошёл, хотя я его и приглашала. Потом встретились, пошли в театр. А по дороге из театра он сделал мне предложение. Я даже привела его к родителям познакомить. Маме он вроде бы понравился, но отцу - нет. 'Неживой он какой-то', - только и сказал отец. А отец хорошо знает жизнь и разбирается в людях.

Я вспомнил сверлящий взгляд 'патера Грубера' поначалу, и тёплый, восхищённый - потом, и подумал, что 'патер' не так уж и хорошо разбирается в людях. Почему-то мне захотелось его так называть - 'патер Грубер'!

- А ведь ты ему так понравился, с первого взгляда! - казалось, с сожалением сказала Тамара, - и мне тоже, с трудом выдавила она, - и тоже с первого взгляда.'Can I hеlp you?' - только успел сказать ты, а я уже любила тебя. Специально не дала тебе телефона, ни к чему это, думаю, расстались - вот хорошо, ничего не будет смущать меня перед замужеством. И - на тебе - разыскал! Что же мне теперь делать? - Тамара уже выпила стакана полтора мадеры и, грустно улыбаясь, смотрела мне в глаза.

- Димой его зовут, - предвосхитила она мой вопрос, - сюда он никогда не заходил. Живёт с мамой в Черёмушках, хочет, чтобы я туда переехала после замужества. А эту квартирку, которую я так люблю, советует оставить, перестать снимать, то есть. Близки мы с ним не были - только после замужества это положено, говорит. А вдруг - он или я - ненормальные, что тогда? Заявление уже подали, свадьба через две недели, в ресторане 'Прага' хотим отметить. Дима уже договаривается об этом.

Я сидел, не в состоянии вставить ни слова. Только подливал себе мадеру из бутылки.

- Я тебя понимаю, - так же грустно продолжала Тамара, - может быть ты меня и любишь, как говоришь, но ты был бы ненастоящим, фальшивым мужиком, если бы сказал: 'Тамара, бросай Диму, выходи за меня!'. Во-первых, ты совсем не знаешь меня, может я и ненормальная. Во-вторых, ты живёшь на стипендию в сто рублей, а я получаю ещё меньше - ведь я работаю на полставки. Что, будем сидеть на шее у 'патера', как ты его называешь? Стыдно. Хотя, я чувствую, он был бы рад этому, денег у него хватает. Но ты гордый, и не пойдёшь на это. Грузчиком ты работать не будешь, ты слишком любишь свою науку, да и много грузчиком не заработаешь.

Я вспомнил, как работал грузчиком у Вали. Хорошо, что Тамара знает только о моей аспирантуре и о спорте, а больше ни о чём. Особенно о моей семье в Тбилиси. А то бы не сидеть мне здесь!

- А сделаю я вот что! - решительно сказала Тамара, подошла к дивану-кровати и начала стелить её, - сделаю я тебя своим любовником, и не буду чувствовать себя жертвой. Почему я должна потерять человека, которого так сразу полюбила, которого судьба мне так неожиданно подарила! Но и мужа иметь, в принципе, нужно, тем более, что он - правильный и хороший человек. Ну, давай, допивай свой стакан, и, как говорят 'у койку!'.

Я не дал себя дважды уговаривать. Не знаю, нужно ли описывать эту нашу ночь в самом центре Москвы, в самой уютной квартирке, с самой экстравагантной женщиной в моей жизни.

Надо ли описывать моё состояние в эту ночь? И вот вдруг, просыпаюсь я в середине ночи, смотрю на чудесный профиль едва знакомой любимой девушки, на странные тени на потолке комнаты и слышу голос. В этом загадочном месте - сердце Москвы, смотрю я на потолок, на гуляющие по нему загадочные тени и слышу далёкий громкий голос как бы из-за окна, то есть почти с Красной Площади:

- Тамара - это твоя судьба!

Я гляжу на профиль Тамары рядом со мной - она крепко спит и, видимо, голоса этого не слышит. Тогда я (видимо, в силу своей дотошности) тихо переспрашиваю: 'Вот эта Тамара, что рядом - моя судьба?' Голос медленно, как Фантомас, рассмеялся и добавил: 'Нет, это твоя первая Тамара, но у тебя их будет достаточно!'

Я поразмыслил и логически пришёл к выводу, что если моя судьба - не эта, первая Тамара, то таковой может быть только последняя. Потому, что, найдя свою судьбу, я остановлюсь именно на этой, последней Тамаре. И, как настырный студент, переспрашиваю Голос: 'Тогда получается, что моя судьба - последняя Тамара?' И Голос, как мне показалось, уже раздражённо, ответил: 'Нет, последняя твоя Тамара будет нести корону над головой той, что была до неё!' Я понял, что Голос больше не желает общаться со мной. Тамара 'первая', которая, оказывается, - не моя судьба, тихо спала рядом со мной, не подозревая, какую задачку задал мне Голос.

Не так уж велик мой опыт сексуальной жизни, скорее очень уж мал, но мне показалось, что Тамара - необыкновенная женщина, ненормальная, как она сама выражалась. Она, если и удовлетворялась любовью, то на очень короткий период, и требовала постоянных повторов. Желание у неё было постоянно, и сил для неё нужно было иметь много.

Мы стали встречаться почти каждый день, в основном, у неё. Но, несмотря на осеннюю погоду, мы могли экстренно, прямо после университета выехать в парк или ближайший пригород и там 'пристроиться' друг к другу. У Тамары была ещё одна, на сей раз физиологическая особенность - мы могли свободно заниматься нашими делами, просто стоя лицом друг к другу. Запахнёмся в широкий плащ или пальто, обнимемся и легко, особенно, если на ней были юбка или платье, 'любили' друг друга. Никому и в голову не могло прийти ничего криминального, если только не присматриваться.

Однажды сильный дождь застал нас у Ярославского вокзала, откуда мы хотели отъехать в пригород на электричке, всё для тех же целей. Народу набилось под каменной крышей входа в метро - тьма. Мы со всех сторон оказались сдавлены народом. А Тамаре - невтерпёж. Чтож, обнялись мы, запахнул я её в свой широкий плащ, и занялись 'делом'. Люди вокруг сами толкали нас, сообщая необходимые движения. Ну, ойкнула она подконец, как будто кто-то на ногу наступил, и все дела.

Даже в 'альма-матер', родном университете в ложе тёмного актового зала, и то пробовали. В пустой курилке того же университета - то же самое.

- Ну и сняли же мы с тобой стружку! - любила говорить после очередного подвига Тамара.

Однажды мы заскочили под вечер в парк Горького, ищем укромное местечко, взяли круто налево к Ленинскому проспекту и увидели прямо в парке пустое, уединённое здание, отгороженное забором без дверей. Мы - шмыг туда, и уже было, пристроились, как в глаза бросилась надпись: 'Морг'. Мы - стремглав оттуда. Видимо, это здание относилось к градским больницам, что были неподалёку, но как могло оказаться, что такое специфическое здание никак не отгорожено от парка - непонятно!

Наступил день свадьбы. Тамара сказала, что видимо, после ресторана она поедет к Диме домой, но жить там не будет. Попытается уговорить его, что будет приезжать сюда несколько раз в неделю. Дескать, пишет диссертацию, и пару-тройку дней в неделю ей нужно побыть в одиночестве для работы. И действительно, Тамара на кафедре была оформлена соискателем у Ахмановой.