Приватная жизнь профессора механики - Нурбей Гулиа

Гулиа Нурбей Владимирович

Приватная жизнь профессора механики

От редакции

Этот роман - откровенная правда о жизни и необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже - спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства - ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщённый портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И ещё - прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных 'скелетов в шкафах' может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

Новая редакция: текст исправлен и дополнен двумя последними разделами в гл.7

От автора

Вот и довелось мне снова встретиться с читателем в этой новой книге, и я хочу рассказать о некоторых подробностях, связанных с ней.

Дело в том, что до новой книги, которая явно мемуарного характера, у меня недавно вышли четыре книги того же плана, но каждая со своими особенностями. Так как они имеют непосредственное отношение к этой, пока последней книге, то я позволю себе кратко пояснить суть дела.

В первой книге 'Русский Декамерон, или о событиях загадочных и невероятных', я рассказываю о необычайных, таинственных и где-то необъяснимых, с точки зрения современной науки, случаях в моей жизни. А жизнь моя грешная была очень уж, я бы сказал, несправедливо богатой на таковые.

Вторая книга - 'Любовная исповедь тамароведа' повествует о сугубо личной стороне моей жизни, то есть о взаимоотношениях, преимущественно, с противоположным полом. И этот аспект моей, повторяю, грешной жизни не обошёлся без мистики, в результате чего я и получил прозвище тамароведа.

История с третьей книгой 'Друзья - дороже!' стоит особняком. Здесь описаны мои отношения с ближайшим другом и его женой - тоже близким, может даже и излишне близким мне человеком. Получилось так, что совсем недавно друзья мои эмигрировали в одну из хорошо известных стран дальнего зарубежья. А перед тем они дали разрешение на публикацию книги о моих с ними взаимоотношениях, которого я долго и безуспешно от них добивался. Дескать, нам теперь всё равно, что о нас в России подумают. Но они не учли того, что страна их нынешнего обитания - почти филиал России, и об их 'подвигах' тут же стало известно всем, кому надо. Особенно ортодоксальной части населения, строгой на нравы. Поэтому друзья мои вскоре после выхода книги слёзно обратились ко мне с просьбой больше не раскрывать широкой публике наших былых взаимоотношений. Что я, скрепя сердце, им и обещал.

И, наконец, четвёртая книга, повествует о моём научном поиске. Ибо, кроме мистики, любовно-авантюристических приключений, спорта, и - назовём всё своими именами - пьянства, я ещё, как это ни странно, занимался и наукой. Изобретал, понимаете ли, всякие штучки, испытывал их и отдавал людям - пользуйтесь, мол! И ведь брали, пока правда, преимущественно в дальнем зарубежье. А книга об этом научном поиске называется 'Удивительная механика, или В поисках энергетической капсулы'.

Вот и получается, что если кто-то прочитает только первую книгу, подумает, что я - мистик и где-то экстрасенс. Прочтёт четвёртую и решит, что я - учёный сухарь, профессор-очкарик, который ни водки, ни фемин в жизни не видывал. А уж те, кому попадут вторая и третья книги, точно посчитают меня сексуальным маньяком и эротоманом, эпатирующим публику, и от влияния которого следует по возможности оградить добропорядочных людей, особенно молодёжь.

Все эти три мнения в отдельности меня никак не устраивают, и я решил описать мою жизнь, все её крупные аспекты, в общем, не выделяя ничего особо. И тогда перед читателем предстанет приватная жизнь обычного, я бы сказал, ординарного профессора механики, не чуждого различным увлечениям. Увлечения эти - спорт, мистика, вино, дамы, 'невинные' шуточки, розыгрыши и, конечно же, наука и изобретательство, без которых всё остальное для меня теряет всякий смысл. Мой пример показывает, что жизнь любого человека, тем более - профессора механики, несмотря на внешнюю серьёзность и пуританство, полна всяких чудес, открытий, прекрасных моментов, трагикомических ситуаций, риска, любви, измен, отчаяния, излишеств и ошибок, сожалений и покаяний : И, наконец, следует закономерный переход к состоянию мудрости, когда уже никакие страсти не волнуют кровь. Но до этого ещё следует дожить!

Теперь вы знаете, о чём эта моя последняя книга. Прочтя её, вы с удивлением узнаете, что не так уж прост, скучен и однообразен человек, с первого взгляда кажущийся таковым, и сколько загадочных, неожиданных 'скелетов в шкафах' может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых!

Глава 1 . Детство, отрочество, юность

Начало

Оказывается, я помню себя и мир вокруг меня еще до моего рождения. Лев Толстой был уникален тем, что помнил свое рождение, и этим мало кто другой мог похвастать. Я рождения своего не помню - мне потом об этом много раз рассказывали. Но оказалось, что помню я событие, происшедшее в городе Тбилиси, где мы жили, летом в июле или августе 1939 года, хотя я родился на несколько месяцев позже - 6 октября 1939 года. А дело было так.

Как-то, когда мне было лет пять, только проснувшись утром, я вдруг спросил у мамы:

- А где находится кино 'Аполло'?

Мама удивленно посмотрела на меня и ответила, что так раньше назывался кинотеатр 'Октябрь', что на Плехановском проспекте - это ближайший к нашему дому кинотеатр. Но так он назывался еще до войны. Я продолжал:

- А помнишь, мама, кино, где человек застрял в машине, и его кормили через вареную курицу, как через воронку? Наливали, кажется, суп или вино. Было очень смешно : Это мы с тобой видели в кино 'Аполло'!

Мама ответила, что это мои фантазии, потому что, во-первых, я никогда в кинотеатре 'Аполло' или 'Октябре' по-новому, не был (меня водили иногда только в детский кинотеатр, тоже поблизости), а во-вторых, это я рассказываю о фильме Чарли Чаплина, который могли показывать только до войны.

Я, не обращая внимания на слова мамы, продолжал вспоминать дальше:

- Вдруг кино прекратилось, раздался свист, крики, и зажёгся свет. Все стали смеяться, потому, что мужчины сидели голые, без рубашек и маек. Было очень жарко и они разделись : Ты сидела в белой шёлковой кофте. С одной стороны от тебя сидел папа, а с другой - дядя Хорен, оба были без маек и хохотали :

Мама с ужасом посмотрела на меня и спросила:

- А где же сидел ты? Если ты видел это все, то где же был ты сам?

- Не знаю, - подумав немного, ответил я, - я видел вас спереди. Вы сидели на балконе в первом ряду. Может, я стоял у барьера и смотрел на вас?

Мама замотала головой и испуганно заговорила:

- - Да, действительно, такой случай был, я помню его. Но это было до твоего рождения, летом 1939 года. Отец ушёл в армию в начале 1940 года, и ты его не мог видеть в кинотеатре. Я бы не понесла младенца в кинотеатр, да и была уже зима - никто не стал бы раздеваться от жары. А я точно помню, что была беременной, и твой отец повел меня в кино на Чарли Чаплина. А был ли там дядя Хорен, я не помню. Но сидели мы точно на балконе в первом ряду. Но как ты мог знать о балконе в кинотеатре 'Октябрь' и о барьере на нем, если ты там не был? - И, желая проверить меня, мама спросила:

- - А как выглядел дядя Хорен, ведь ты его никогда не видел? Отца ты хоть по фотографиям можешь помнить, а дядю Хорена - нет.

- Дядя Хорен был очень худым, у него были короткие седые волосы, а на груди что-то нарисовано чернилами.

Мама от испуга аж привстала.

- Да, Хорен был именно таким, а на груди у него была наколка в виде большого орла : Нурик, ты меня пугаешь, этого быть не может. Наверное, кто-то рассказал тебе об этом случае, - пыталась спасти положение мама.

- Ты мне рассказывала об этом?

- Нет, зачем бы я тебе стала рассказывать это? Да я и не помню, был ли Хорен там. С другой стороны, ни отец, ни Хорен тебе не смогли бы этого рассказать, так как они ушли на войну. А про наколку Хорена - особенно! - и мама чуть ни плача, добавила: - Нурик, перестань об этом говорить, мне страшно! Я замолчал и больше не возвращался к этой теме. И мама тоже.

Рождения своего я не помню, а про него ведь рассказывали пикантные подробности.

Дело в том, что большевики или коммунисты, точно не знаю, кто из них, 'уплотнили' нас и поселили в одной из комнат нашей квартиры семью Грицко Харченко, веселого хохла, кажется военного, и его жену - тётю Тату - акушерку. Вот эта-то тётя Тата и принимала роды у мамы в родильном отделении железнодорожной больницы.