Мы - Дэвид Николс

В то время я ездил на службу в другой город, поскольку, будучи руководителем проекта, работал в исследовательских лабораториях в окрестностях Рединга, а потому завтракал еще до рассвета и на Паддингтонском вокзале протискивался сквозь толпу приезжих. Подземка, поезд, еще один поезд, прогулка пешком; затем, уже поздним вечером, тот же путь, только обратно. Изматывающий, тяжелый рабочий день, но мне некого винить, кроме себя.

Я ушел из академической науки. Вскоре после того, как Алби начал учиться в школе, мне предложили новую должность в частном секторе, в транснациональной корпорации — ее название у всех на слуху, поскольку постоянно мелькает в новостях или документальных фильмах, — в гигантской глобальной компании, интересы которой лежали в самых различных областях фармацевтики и агрохимии, в компании, которая, по крайней мере в прошлом, возможно, не ставила этические соображения во главу угла своей стратегии.

Но что тут говорить, было приглашение на работу от давнишнего сослуживца, щеголявшего отличным загаром и костюмом с иголочки, и была наша семья, жившая в чудесной квартире, но не имеющая ни пенсии, ни накоплений, зато обремененная неподъемным кредитом под залог недвижимости. До рождения Алби я подряжался на работу в краткосрочных проектах за вполне разумную, но не слишком впечатляющую плату, и этого вполне хватало на билеты в кино и водку с тоником, что составляло основную часть расходов нашего семейного бюджета. Но вот наконец я получил должность в университете, у меня были свои аспиранты, и существовала некая вероятность того, что через несколько лет я стану профессором. Однако теперь, с расходами на ребенка и бесконечными новыми туфельками, с урезанной наполовину ставкой Конни в музее, денег катастрофически не хватало. Имелись и другие поводы для расстройства: ненадежность моего положения, административный прессинг, бесконечные требования печататься в «солидных» журналах, унизительные поиски финансирования. Когда я только начал заниматься наукой, то полагал, в силу своей наивности, что политики будут из кожи вон лезть для поддержки человеческих знаний. Любое правительство, независимо от его политической окраски, не может не понимать, что инновации в науке и технологиях ведут к богатству и процветанию. Да, не все исследования находят немедленное коммерческое применение, а их движение не всегда «поступательное», но кто знает, куда может привести мыслительный процесс? Ведь многие открытия поначалу встречали достаточно скептический прием, и вообще, все, что может пополнить копилку человеческих знаний, несомненно, является крайне ценным. И даже более чем ценным: жизненно важным.

Хотя, если судить по нашему финансированию, все было с точностью до наоборот. Постепенно мы стали замечать, что с трудом наскребаем по сусекам деньги на минимальные зарплаты для наших лаборантов-исследователей. Выходит, будущее нации не за инновациями и развитием, а за международными финансами и телемагазинами, за индустрией развлечений и кофейнями. Британия окажется впереди планеты всей в деле взбивания молочной пенки и создания костюмированных мелодрам.

И была эта огромная транснациональная корпорация, с ее безопасностью и пенсионным обеспечением, с зарплатой в зависимости от достижений и квалификации, с ее прекрасно оснащенными лабораториями, где трудятся самые талантливые выпускники, ну а еще была моя семья. И я остро чувствовал необходимость — интересно, а это типично для новоиспеченных отцов? — неукоснительного выполнения взятых на себя новых обязательств, в чем можно усмотреть некий атавизм и черты первобытности, но что есть, то есть. Естественно, такое решение я не мог принимать в одиночку. Мы с Конни обсуждали мои карьерные перспективы долгими вечерами, засиживаясь допоздна. Конни была наслышана о моих потенциальных работодателях из газет и других средств массовой информации, и, хотя она никогда не озвучивала своей точки зрения, я читал по ее губам: ренегат. Ее реакция на большой бизнес была инстинктивной, эмоциональной и, на мой взгляд, несколько наивной, поэтому я, в свою очередь, переводил повестку дня в рациональную плоскость: естественно, только работая на крупную корпорацию, можно сделать качественный скачок, и разве не лучше быть внутри, чем снаружи? И неужели «прибыль» такое уж грязное слово? А как насчет финансовой безопасности и дополнительных денег? Как насчет еще одной комнаты, собственного садика или дома поблизости от очень, очень хорошей школы, намного лучше нашей, возможно, вдали от Лондона? И студии для Конни — тогда она снова начнет писать! Как насчет платы за обучение?

— Мне это не нужно… — возмущалась Конни.

— Не сейчас, но, может…

— И нечего прикидываться, будто ты делаешь это ради нас!

— Но это действительно так. Если я приму их предложение, то поднимусь на уровень…

— В общем, я считаю, что ты не должен принимать решение, исходя исключительно из соображений денежной выгоды.

Надо же, как благородно и вполне в духе Конни, известного специалиста по воспитанию! Но попробуйте заменить холодное слово «деньги» на «обеспеченность» или «безопасность», замените «деньги» на «комфорт», или «душевное спокойствие», или «благополучие», или «хорошее образование», или «путешествие», или просто на «счастливую семью». И разве все эти слова подчас — не всегда, но нередко — не подразумевают одно и то же?

— Нет, — сказала Конни. — Отнюдь нет.

— Тогда как мне, по-твоему, поступить? Что бы ты сделала на моем месте?

— Я на своем месте. А это твоя работа, твоя карьера…

— Но что бы ты сделала на моем месте?

— Я бы отказалась. Ты потеряешь свободу. Станешь трудиться не на себя, а на бухгалтеров. А если не будешь приносить им деньги, они обрежут тебе финансирование, и ты их возненавидишь. Словом, ничего веселого. Попробуй найти что-то, лучше оплачиваемое или более стабильное, но на твоем месте я бы отказалась от этой работы.

Я согласился на эту работу.

Она не стала меня ругать, а если и пеняла мне за мой выбор, то крайне редко, хотя со временем Алби, несомненно, должен был меня понять. Но она и не проявляла ни капли сочувствия, когда я едва живой возвращался домой в восемь, в девять и в десять вечера, более того, у меня не оставалось ни тени сомнения, что я здорово упал в ее глазах. Ужасное чувство; ты словно катишься по каменистому склону, скребешь ногтями землю, а ухватиться не можешь. Тот блеск — мой идеализм, полагаю, — что привлек внимание Конни в вечер нашей встречи, исчез. Что ж, все когда-то проходит, но мне было жаль. Конни любила говорить, что я удивительно хорошел, когда рассказывал о работе. «Словно включали свет», — говорила она. Теперь мне придется отыскать другой способ повторения чуда.

143. Свободный человек

Еще не было семи утра, когда тюремный надзиратель принес мне чашку отличного кофе. После той жевательной конфетки, которой угостил меня малыш из поезда на Сиену, у меня во рту не было ни крошки, и хотя густая черная жидкость обжигала нёбо и вызывала спазмы в желудке, на вкус она была изумительной. Я присел на краешек тюремной койки, глотнул кофе из пластикового стаканчика, потер глаза и заставил себя беспристрастно оценить всю ужасающую безысходность своего положения.

Мрачный как туча, я мысленно рисовал себе план позорного отступления в Лондон. Итак, я спущусь с горы прямо к вокзалу Сиены, узнаю, сколько стоит один билет до Флоренции, и буду умолять клерка — по-английски? — выдать мне, под залог часов и телефона, билет на поезд. Сделав дело, во Флоренции я получу обратно свои вещи, сниму наличные, вернусь в Сиену выкупить часы и телефон, затем в Пизе попытаюсь сесть на ближайший самолет до Лондона. Не слишком радостный и деморализующий план, причем требующий от Итальянской железнодорожной компании проявления некоторой снисходительности, но альтернативный вариант — позвонить Конни и попросить перевести мне немного денег — даже не рассматривался, как неприемлемый. И вообще, что значит «перевести деньги»? Ведь такое люди делают только в кино.

Я включил телефон. Заряд аккумулятора составлял всего два процента. Еще толком не зная, что, собственно, буду говорить, я приготовился звонить домой. Я увидел мысленным взором телефон Конни на стопке книг, ее раскинувшееся во сне тело, воскресил в памяти уютный запах простыней, представил себе, как бы все было, реализуй я свой план. Представил, как шуршат шины по подъездной дорожке, как Конни подходит к окну, видит нас с Алби, вылезающих из такси, Алби смущенно улыбается, неуверенно машет в сторону окна спальни, я присоединяюсь к нему, моя рука лежит у него на плече. Представил слезы благодарности, струящиеся по щекам Конни, когда она будет бежать к двери. Ну вот, я вернул его целым и невредимым, как и обещал. «Ты нашел его! В этой огромной Европе! Дуглас, как тебе удалось? Ты такой умный, такой замечательный…»