Финальный аккорд - Кевин Милн

Как я уже сказал, с каждым днем я все больше и больше приходил к пониманию состояния своего отца. За исключением длины щетины, мало что изменилось в моей жизни за прошедшие пару недель. Время шло, я начал испытывать отвращение к медицинскому персоналу потому, что они продолжали сообщать мне все те же плохие новости снова и снова. Словно поцарапанный компакт-диск, который заело. Что еще хуже, возможно, Рег был самым хорошим парнем в мире, все же, несмотря на все его добрые намерения, я просто не хотел говорить о «возможных непредвиденных обстоятельствах», которые он продолжал выносить на обсуждение в отношении Анны, особенно до тех пор, пока ее завещание все еще было моим маленьким секретом. Я иногда проверял дату на мобильном, чтобы увидеть, насколько близко мы подошли к «волшебной» отметке в четыре недели с момента нахождения Анны в коме. По мере того, как месяц подходил к концу, мое беспокойство по поводу того, что я не предал гласности ее завещание, возрастало, но я не волновался. Я не был готов выпустить его из рук, поэтому хранил документ спрятанным в портфеле.

Через двадцать два дня после аварии доктор Найт пришел в сопровождении гораздо большей свиты, чем в свои обычные ежедневные визиты. В числе других в ее состав вошли доктор Гудинг и Рег Уилсон.

– Хорошие новости, – заявил он. – Доктор Гудинг говорит, что внутренние повреждения органов вашей жены зажили хорошо. Особенно значительно продвинулись ее легкие, так что пора проверить, как они будут справляться без аппарата искусственного дыхания.

– А диализ остается?

– Совершенно верно, – сказал Гудинг. – Это своего рода необходимость. Но если предположить, что ваша жена может дышать самостоятельно, без всех этих приборов, то мы наверняка сможем перевести ее из отделения интенсивной терапии в палату, которая будет более удобна для вас.

Я потянул рычаг кресла, чтобы перевести спинку в сидячее положение.

– Зачем так много дополнительного персонала?

Доктор Найт снова заговорил:

– Просто для наблюдения. Но если ваша жена отреагирует не так, как мы ожидаем, когда мы отключим ее от аппаратов, тогда совсем не лишними будут несколько дополнительных рук, готовых действовать.

– Ага, – прокомментировал я, встав с кресла и подойдя к изножью кровати, где я никому не буду мешать.

– Рассчитывайте на лучшее, но предполагайте худшее.

– Совершенно верно, – прощебетал один из интернов.

– Будет умно ожидать худшего, – сказал я себе под нос.

Процесс отключения оборудования занял около тридцати минут, но большая часть времени ушла на упреждающие выжидания между каждым шагом. Надо было убедиться, что все в порядке, и только потом двигаться дальше. Когда врачи закончили, к Анне были прикреплены только питательная трубка, капельница для ввода жидкостей и диализный аппарат. Убедившись, что она не собирается внезапно дать сбой, интерны и медсестры выкатили Анну из старой палаты и повезли в новую. Я остался, чтобы собрать вещи. Рег остался со мной.

– Ты не очень хорошо выглядишь последнее время, – откровенно сказал он, когда мы остались одни.

– Разве парень не может отрастить бороду, если у него есть такое желание?

– Итан, не только борода. Тут полный комплект: одежда, волосы, мешки под глазами. Ты выглядишь усталым. Нет… ты выглядишь так, словно потерпел поражение.

Я взял спортивную сумку и портфель.

– Неужели? Ваша команда врачей просто вывезла мою жену из палаты, которую она никогда не видела, в палату, которую она никогда не увидит. Так что это, как не поражение?

– Я знаю, что ситуация ужасна для тебя. Я не завидую тому, с чем тебе приходится справляться. И я не уверен, что не чувствовал бы себя так же в твоем положении. Но, по-моему, конкретно сейчас я вынужден признать, что твое круглосуточное пребывание здесь не приносит никакой пользы ни тебе, ни твоей жене. А как насчет вашей дочери? Когда в последний раз ты видел ее?

– Она в хороших руках, – отрезал я. – Я разговариваю с ней каждый день, и потом, это не ваше дело.

– Да, ты прав. Не мое. Я просто переживаю, вот и все.

– Ну, я бы хотел, чтобы вы меньше переживали за меня, а больше за мою жену. Это ей нужна помощь.

– Итан, что касается Анны, то мы достигли той стадии, когда врачи мало что могут сделать. Им удалось стопроцентно подлечить ее травмы. Но мы оба знаем, что мозг более сложный орган и менее предсказуемый. Анна так и не показала прогресса в ответ на раздражители, а ведь прошло уже больше трех недель. Обычно к этому времени, если пациент собирается выздороветь, то уже были бы видны значительные улучшения.

– Про что это вы?

– Я говорю, что пора начать думать о том, как долго мы собираемся продолжать в том же духе. Как долго вы собираетесь держать жену на питательной трубке? И если уж на то пошло, как долго планируете сидеть рядом с ней, в ожидании, что что-то случится? Мне очень неприятно это говорить, но Анна не единственный человек в данной ситуации, который находится в подвешенном состоянии. Вам на самом деле надо начинать думать о расставании, чтобы вы и ваша дочь смогли двигаться дальше.

Стиснув зубы, я сказал:

– То, на что вы намекаете, равняется убийству, а я не собираюсь убивать жену!

– Нет, – спокойно сказал он, – я лишь предполагаю, что, возможно, она уже ушла. Может быть, ее не было с самого начала, а мы просто не знали об этом. Но теперь, когда ее мозг имел шанс восстановиться, и с учетом отсутствия какого-либо прогресса в ее состоянии, нужно подумать о том, что является самым гуманным для нее. Как долго поддерживать ее тело в вегетативном состоянии? Это вопрос недель? Месяцев? Лет?

Я подумал о завещании, спрятанном в портфеле. Я мысленно прокручивал тот юридический язык, которым были описаны пожелания Анны на случай развития как раз такого сценария. Один месяц. Я быстро напомнил себе, что Анна не понимала, что говорит. Один месяц – это слишком мало!

– Сколько нужно, – ответил я и развернулся, чтобы уйти.

– Итан, – окликнул меня Рег, пока я не ушел далеко, – ты забыл гитару.

Я даже не обернулся.

– Можете взять ее себе.

Новая палата Анны находилась в углу здания, поэтому на обеих стенах были окна, от этого в палате было в два раза больше света. Это было хорошо для меня, а Анна не замечала. В палате стояли две кровати, и это было еще одним серьезным бонусом. Медсестры сказали, что я могу спать на свободной кровати до тех пор, пока больница не начнет переполняться и не возникнет необходимость класть больных по двое в палату. Но все сомневались, что такое может произойти.

На следующее утро, после перевода Анны из реанимационного отделения, я проснулся и обнаружил футляр Карла в углу палаты между окнами. Я не мог видеть его. Он напоминал обо всех моих провалах: я так и не стал автором песен, которым я раньше мечтал стать, так и не написал Анне песню, которую обещал создать, перестал исполнять музыку для жены и дочери, потому что был слишком занят работой, не нашел времени, чтобы забрать в магазине гитару Хоуп, которую хотел подарить на день рождения, что в конечном итоге привело Анну к ее нынешнему состоянию псевдожизни.