Экипаж Большого Друга - Р. Эйнбоу

Вторую половину фразы он произнес таким серьёзным тоном, что я растерялся и не придумал, что ответить. Мы собрались на этот раз в кают-компании, сидели себе, расслаблялись под апельсиновый сок и музыку Поля Мориа, и тут — на тебе. Дима меж тем потеребил шнобель и продолжил мысль:

— Мы столько наделали им гадостей. Может быть, пора искупить вину? Столько народу положили, что ни одному спецназу не снилось. Пусть защищались мы, но ведь люди-то погибли из-за нас, они тоже, можно сказать, защищались. Я уж не говорю про тех двоих на лесопилке, их-то за что? Мог бы просто припугнуть…

Всё. Дальше я не слушал. С Димкой творится неладное, причём давно. После нашей эпопеи в лесу он всё чаще переходил со мной на подчёркнуто вежливый тон или, вот как в этот раз, наоборот, пытался ударить меня побольнее. А ведь я сам рассказал ему, что водители лесовоза — мой крест, мой грех и наказанье. В очередной раз пообещав себе разобраться, я включил слух. Иван с издёвкой предлагал план:

— А ещё ввести правило, по которому императором Шааясса может стать только землянин в пяти поколениях… или в семи. В общем, Дима, не пори ерунду. В итоге получилось по поговорке — что ни делается, всё к лучшему. Мы дали, правда, нечаянно, планете будущее. Не свободу, абстрактную, а возможность выбирать свою дорогу…э… ну, ты понял.

Так, достаточно. Склока назрела, пора вмешаться.

— Чарли, как там Соломон? Одобрил свои заповеди? Редактировать больше не надо?

— Он в восторге. Говорит, и не предполагал, что можно построить общество на основе таких смешных принципов. Это он о свободе воли, — хихикая, ответил пророк.

— А вот и неправда, — до чего ж красивый голос у Сола, — я не говорил — смешные. Мне они представляются абсурдными. Но, видимо, просто моя старая программа даёт о себе знать.

— Значит, ты готов к последней проповеди с разоблачениями? Может, тогда приступим, чего зря народ томить? — предложил я.

Народ томился с раннего утра. Единственный канал местного телевидения вот уже несколько часов подряд транслировал одну и ту же картинку — Большой Друг, зависший над центром столицы. То же самое передавали и телевизионщики мятежной планеты Стоцц. За кадром периодически повторялось обращение Соломона с обещанием объявить свою волю лично. Улицы города запружены людьми и цветами. Цветы повсюду — в руках верующих, в окнах домов, ими украсились машины, клумбы и даже деревья.

Сол, спрятавшийся на расстоянии одного прыжка от Шааясса, ответил:

— Я думаю, пора. А то, как бы не перегорел настрой у людей. Я иду, — после небольшой паузы: — Всё снижаюсь.

Мы успели перебраться в рубку до его появления и видели процесс с подробностями. Он почти в точности повторил манёвр Чарли, спасавшего нас из окружения. Огненный шар вспыхнул в зените и стал стремительно приближаться, грозя рухнуть прямо на город. При торможении никаких звуковых и прочих ударных эффектов не последовало. Пламя погасло, Сол плавно, словно лимузин, затормозил неподалёку от Друга, давая возможность рассмотреть себя во всей красе. Я очень хорошо себе представил вздох облегчения тех, кто стоял внизу.

В столице, как ни странно, отсутствовали большие площади, поэтому не нашлось достойного места для трибуны. Режиссёр Чарли нашёл, на мой взгляд, замечательное решение. В воздухе прямо под шаром Сола возник второй шар, переливающийся всеми цветами радуги. В течение нескольких секунд он превратился в обычное облако, на котором восседал седобородый старец, облачённый в белую хламиду. Классический боженька, вот от нимба мы решили отказаться, чтобы не казаться себе самим совсем уж законченными мошенниками.

Хитрую проекцию устроили так, что зритель из любой точки видел Господа, смотрящего прямо на него. Взгляд художнику Чарли, прямо скажем, удался. Если бы я не знал подоплёки происходящего, то, наверное, и сам застыл бы в благоговейном восторге. Глаза старца смотрели прямо в душу, они захватывали твой взгляд, как магнитом, и не было сил ни отвести глаза, ни закрыть их.

Голос Соломона накрыл город, словно снегопад. Тихий и проникновенный баритон обращался к каждому человеку, и каждому казалось, что слова произносились прямо ему в лицо. Трудно разделить, где Сол говорил искренне, а где играл для достижения наибольшего эффекта. По нашему замыслу он должен был одной единственной проповедью разрушить древний фундамент общества сервов и дать им новую опору — те самые заповеди, что мы скомпилировали, используя опыт «беспризорной» Земли.

К концу в его речи стали явственно слышны торжественные интонации, я даже заволновался — не переигрывает ли?

— Благодаря моим друзьям, вашим братьям, я прозрел и осознал свою цель. Вместе с ними я отправляюсь в поиск. Мы восстановим справедливость, мы разрушим систему, созданную моими бывшими хозяевами, существами эгоистичными и беспринципными. Вас ждёт великое будущее, но путь туда долог и труден.

Чарли укрупнил изображение толпы. Лица превратились в маски, многие люди пытались уйти, но выхода не находили, улицы перекрыла живая масса. Запомнился молодой парень с огромным букетом. Руки у него разжались и безвольно повисли вдоль тела, цветы просыпались к ногам, лицо исказила гримаса страдания, по щекам текли слёзы. И таких, как он, оказалось большинство. Не знаю, известно ли сервам, что такое унижение, слишком уж незначительны для них интересы личности. И не знаю, возможно ли переживать национальное унижение, как своё собственное. Но представить себя на их месте — боже упаси.

Димка вскочил так резко, что загудели амортизаторы кресла. В голосе его послышалась истерика:

— Комедию устроили! Эгоистичные! Беспринципные! А может быть, все-таки мудрые и дальновидные?

Чёрт! Где ты, друг мой Круглый? Весёлый, резкий, но чаще добродушный, любитель женского общества и шумных компаний. Что с тобой произошло? Скулы заострились, глаза блестят, кулаки сжаты, прямо таки коммунист-подпольщик на допросе. Что же делать-то? Я постарался быть убедительным:

— Дим, успокойся. Прекрасно понимаешь — так надо. Без этой, признаю, комедии планета погрязла бы в застое на неопределённый срок. Хреново им сейчас, но ненадолго. Я надеюсь. Большего мы для них сделать не можем.

— Да что мы вообще можем? Выпустили пацанов на танке погулять, — зло бросил Круглый.

Он весь поник, вернулся в кресло. Голос его стал тусклым и безразличным:

— Ну что, Соломон? Пора красиво сваливать?

Вместо ответа Сол склонил голову и завершил речь словами:

— Простите меня, люди, я сделал вам больно. Со временем вы поймёте, другого пути у меня не нет. Нам пора, мы уходим, но не прощаемся. До встречи!