Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На базаре уже без ошибки будет, — сказал красноармеец с патронами, — мы один раз так-то (он усмехнулся и покачал головой) как налетели на этот базар, как начали в воздух палить, а наш командир — чудак был! — кричите, говорит, что немцы. Какие тут немцы… Ладно, мы палим, а сами во всю глотку. Немцы, немцы, спасайтесь!.. Что тут было… Как лошади пошли скакать промеж телег, да по горшкам, бабы-торговки, эти —.кто куда. А мы гикнем, гикнем, да залп в воздух. Сколько тут нам досталось всего — не перечтешь.
— И скажи, братец ты мой, вот теперь как образовали немножко, так иной раз сами привозят. Стали закон понимать.
— Закон без битья ни за что не поймешь, — сказал рябой, — это уж такая штука.
Все замолчали.
А рябой посмотрел на солнце и сказал:
— К ночи приедем. Как раз. Жалко, что месяц будет.
[1920]
Нахлебники
Дворник сидел на табурете среди набросанных на полу обрезков кожи и чинил сапоги. На другой табуретке сидел его приятель, истопник из соседнего дома, в старом пальто и с черными от сажи руками.
— К тебе из тридцатого номера приходила жена музыканта этого, — сказала, войдя в комнату, жена дворника, маленькая старушка в теплом большом платке, завязанном под плечи на спине узлом. — Христом богом просила помогнуть дровец ей расколоть.
Дворник ничего не ответил, с сомнением посмотрел на кусок кожи, который он взял из ящика, и, бросив его обратно, стал рыться, ища более подходящего.
— Ну, прямо смотреть на них жалко, — сказала старушка, уже обращаясь к истопнику. — дров наколоть у ней силы нет, а мужу — музыка, говорит, не позволяет. Белье стирать не умеет, хлебы ставить тоже. Уж намедни сама пришла ей поставила.
— Вот нахлебники-то еще, наказал господь, — сказал дворник.
— Да, уж кто с мальства к настоящему делу не приучен, тому теперь беда, — сказал истопник, покачав головой.
— Прямо несчастье с ними, — продолжала старушка, размотав с головы платок и бросив его на стол. — Это у нас знаменитость, говорят.
— Теперь знаменитостью этой никого не удивишь, — сказал дворник.
— Не очень, стало быть, нуждаются?..
— Да, теперь дело подавай. А то коли дров колоть не умеешь, знаменитостью своей не согреешься.
— Господи батюшка, в квартире у них холод, грязь… живут в одной комнате, так чего у них в ней нет: и корзины, и сундуки, и посуда; прямо как морское крушение потерпели.
— А что ж музыкой-то — не зарабатывает?
— Теперь зарабатывает тот, кто работает. Ау них всю жизнь только финтифлюшки да тра-ля-ля.
— Отчего ж не позабавиться, — сказал истопник мягко, — господь с ними. Вреда ведь никакого от них…
— Играй себе, пожалуйста, против этого никто не говорит, да для всего надо время знать. А то вот теперь сурьезное время подошло, а они…
Истопник хотел что-то возразить, но дворник перебил его:
— Намедни еще горе: труба у них в железной печке развалилась. Опять прибежала. Подмазывай им трубу. Вот то-то, говорю, кабы муж работать умел, тогда бы лучше было, а то и себе плохо, и людям вы в тягость. Так что ж ты думаешь — разобиделась. Он, говорит, всю жизнь работает, его вся Европа знает. Затряслась вся, да и в слезы.
— А сама, сердешная, все на мясо смотрит — обедали мы, муж из деревни свинины привез. Я говорю: что это вы смотрите? Она покраснела вся, завернулась и ушла.
— Уж очень их трогает, что прежде на них чуть не молились, а теперь дрова заставляют колоть, — заметил дворник. — Кто работает, тот и сейчас сыт и тепел. Возьми хоть прачку, какие деньги зарабатывает.
— Потому, дело нужное.
— Вот то-то и оно-то…
— Вот у нас тоже в нашем доме актриса… — сказал истопник, улыбнувшись и покачав головой, — забыл, как ее… тоже, говорят, в свое время на всю Европу была. Так, бывало, господи… Иностранцы к ней приезжают, цветов одних сколько… В газетах печатали, как пошла, как села…
— Теперь, брат, цветы отменили…
— Под категорию не подходят?
— Вот-вот…
— Они осенью добивались в одну категорию с рабочими попасть. Чтобы хлеба больше выдавали.
— Работа трудная?..
— Это-то они знают… — сказал дворник, — нет, ты сначала пойди поработай, а то все в нахлебники норовят.
— Господи, да ведь есть-то хочется, — сказала старушка.
— Ежели теперь без работы всех кормить, таки дельные которые все с голоду подохнут.
— Вон, опять сюда идет, — сказала старушка, посмотрев в окно.
— Э, черт полезут теперь. Не пускай, скажи, что дома нету.
Жена дворника, растерявшись, вышла в переднюю.
Из передней послышался женский голос, взволнованно говоривший: «Ради бога, хоть немного, а то мужу нельзя колоть, у него сегодня вечером концерт. Замерзаем положительно».
— По музыкам бы не ездили, вот бы не замерзали, — проворчал дворник.
— Да ведь для вас же, дикари, звери, о, боже мой, — крикнул из передней женский голос, и наружная дверь хлопнула.
Старушка, расстроенная до слез, вошла в комнату.
— Говорил, не пускай, — крикнул сердито дворник.
— Да она только в переднюю и вошла-то…
— И в переднюю пускать не надо. «Для вас же»… сами навязываются, а потом попрекают.
— Вон, вон, сам вышел с топором.
Все подошли к окну и стали смотреть.
Из подъезда вышел с топором седой господин с длинными волосами, в шляпе. В руках у него был топор и толстое березовое полено.
— Ну-ка, господи благослови, в первый раз за дело взяться, — сказал дворник.
Седой господин поставил полено около порога и, зачем-то посмотрев на свои руки, стал колоть. Дворничиха вздохнула и сказала:
— Ну, беда тому чистая, кто с малых лет к настоящему делу не приучен.
1920
Плохой председатель
На собрании жильцам дома было объявлено, что с нынешнего дня начинается санитарная неделя и они обязаны вычистить все лестницы в доме и весь навоз со двора.
— Уж не знают, что и придумать, — сказала женщина в платке.
— То три месяца не заставляли, а то вдруг, пожалуйте, в одну неделю все им вычищай, — говорили разные голоса.
Все вышли во двор и стояли в ожидании, когда заставят работать.
— Кабы знали, что чистить придется, не валили бы зря.