Пантелеймон Романов - Пантелеймон Сергеевич Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, уж вы без номерочка-то в конец станьте, а то опять путаница пойдет.
И так как касса уже открылась, дама, возмущенно переглянувшись с господином, пожала плечами, подошла к рабочему, писавшему номера, и протянула руку.
— Надумали? — спросил тот. — Вот вам карандашик, сами можете поплевать и сами проставить: из уваженья!
Все стояли, держа бережно правую руку, чтобы не стереть номер; когда кто-нибудь, увидев знакомого в очереди, подходил поздороваться, тот подавал левую руку.
— Ай поранили чем? — спрашивал подошедший.
— Нет, номер боюсь размазать.
— Ну что, устроились? — спросил дружелюбно милиционер, подойдя к очереди.
— Устроились, — сказали все дружно.
— Еще лучше, чем с листом, батюшка, — сказала старушка в платке.
— Лист-то, глядишь, забельшат куда-нибудь, ты и остался, а тут сам себе хозяин, ходишь с номером и знать никого не знаешь.
— А главное дело — человека не обидели, — сказал старичок в тулупчике.
1920
Гостеприимный народ
Поезд с солдатами, ехавшими с Туркестана, остановился на маленьком полустанке и в продолжение суток не двигался с места.
— Вот мерзнешь, как собака, — сказал худощавый солдат в рваной шинели, съежившись и спрятав руки в рукава. — Одежи нет, дров тоже нет. — прибавил он, оглядываясь по сторонам.
— Дядя, дровец так-то не будет?
— Нету, — отвечал проходивший мимо железнодорожный сторож с бляхой. Он остановился и посмотрел на солдат. — Шпалы, какие были, все солдаты пожгли, доски — тоже.
Сторож оказался хороший, словоохотливый человек, с ним закурили трубочки, разговорились.
— На нашу долю только одни заборы, знать, остались, — сказал другой солдат в куртке с короткими рукавами, сшитой не по его росту.
— Вроде этого…
— Это чей забор-то там?
— Жителя одного здешнего.
— Ничего не поделаешь, придется его ломать, больше ничего не осталось.
— Народу уж очень много едет, — сказал сторож, — тут всего было, а теперь — чисто… Ну, вы полегоньку ломайте, а я отойду, а то неловко. Затем и приставлен, чтобы смотреть. Самого-то нет, в город уехал. Раньше ночи не приедет.
Солдаты пошли. Через минуту послышался хруст раскачиваемого на подгнивших столбах забора. А еще минут через пять все сидели по другую сторону вагонов, на полотне дороги, прилитой, как всегда около вокзалов, черной нефтью, и грелись у костра.
— Обладили. Крашеный-то хорошо горит.
— Крашеный — на то что лучше. — согласился сторож.
— Щиты вот тоже хорошо горят.
— Щитов больше нет. да и ничего больше нету…
— Ох, головушка горькая. — сказал кто-то. вздохнув. Все замолчали.
— Вот проснется завтра хозяин, хвать. — забора нету.
— Видней будет, окна от свету загораживает, — сказал солдат с короткими рукавами.
— Что, если б захватил на месте, вот крыть-то начал бы, да еще сволок бы куда следует.
— Нет, — сказал сторож, — теперь привыкли, обошлись и ничего.
— Хорошие стали?
— Ничего, обошлись. Особливо, если не нахальничать. Вот ведь я, скажем, к тому приставлен, чтобы за добром за казенным смотреть, а вы обошлись по-хорошему — я ни слова.
— А мы из Туркестана едем, так там другим концом повернулись. Спервоначалу вот какие были хорошие, ну просто… Словом сказать, у них там есть такой закон, что, ежели гость к тебе пришел — хоть тот же солдат, скажем. — обязан его напоить, накормить — и все бесплатно.
— Бесплатно? — сказал сторож и отодвинулся на корточках от дыма, чтобы слушать, не развлекаясь.
— Бесплатно.
— Гостеприимный, значит, народ?
— Страсть!
— Это еще что… 1 км есть такой закон, что, ежели гость похвалит, скажем, шубу хозяйскую — халат по-ихнему, — пондравится ему, то хозяин должен отдать ее.
— Гостю-то?!
— Да.
Остальные солдаты сидели вокруг костра и молчали, копая изредка в огне палочкой, как люди, знающие уже все это. А кругом чернела осенняя ночь, и тускло светились огоньки затерявшегося в степи полустанка.
— Да, вот это так народ. И много от них так-то попользовались?
— Много… — неохотно отвечал худощавый. — Это еще начальство мешало, сколько назад отобрали.
— Зачем же отбирать-то, коли закон такой?
— Вот спроси…
— Бывало, наешься, напьешься и начнешь хвалить: и халат хорош, и то, и другое.
— И не совестились?
— Спервоначалу, конечно, понемножку брали, все как будто неловко. А потом, когда видим, что все смекнули, тут уж некогда разбирать: нахваливаешь, что под руку попало.
— А они что же? — спросил жадно сторож.
— А что же они изделают, когда у них закон такой? Известное дело, чуть не волком воют.
— А слушаются все-таки закона-то?
— Слушаются. Народ хороший, помнящий. И вот, братец ты мой, так их обчистили, что надо лучше, да некуда. И сначала, бывало, как нас увидит, так к себе зазовет и уж угощает тебя до отвалу, а потом сидит и ждет, что похвалишь.
— Ждет?! Вот это народ.
— А потом как стали охапками от них волочь, тут уж прятаться начали.
— Против закона, значит, уж пошли?
— Чудак-человек, вдрызг обобрали.
— Спрячешься, когда своими руками свое же добро отдавать, — сказал солдат с короткими рукавами.
— На человека по одному одеялу не оставили. — продолжал худощавый. — И все по закону, а не то чтобы нахальничать как.
— Раз люди хорошие, гостеприимные, надо с ними поблагородней стараться, — заметил сторож.
— То-то и дело-то. Ну, да оно и по-благородному не плохо вышло. Только потом уж — крышка: иной раз хвалишь какую-нибудь овцу паршивую, а он ровно оглох. Тогда уж воровать стали.
— Живо в православную веру перекрестили.
— А то как же. Ну. да и они тоже скоро смекнули, как с нашим братом обходиться: потом палку какую-нибудь возьмешь, так он норовит тебя к комиссару стащить.
— Скажи, пожалуйста, до чего переменился народ! Сразу к порядку приучились.
Вдруг около домика, откуда приволокли забор, послышался в темноте скрип телеги. Потом замолк, точно ехал и, сбившись, остановился, отыскивая дорогу. Потом послышалось восклицание:
— Господи Иисусе! Куда ж это меня занесло? Дома на печке заблудился. Эй, народ! Какая эта станция? — крикнул он солдатам.
— Скажи, что Арсеньево, — шепнул сторож солдату, — мне надо отойтить. Это сам хозяин. Знакомый мне…
— Арсеньево! — крикнул солдат с короткими рукавами.
— Что за черт!., — донеслось от дома. И через минуту вдали, в свете костра показался человек в поддевке и с кнутом.
— Разум, что ли, отшибло — спутался впотьмах, своего дома не найду.
— А сюда не залил грешным делом? — спросил худощавый солдат, щелкнув себе пальцем по шее, и, сморщившись от дыма, посмотрел на подошедшего.
Тот ничего не ответил на