След крови - Китти Сьюэлл

Мадлен вгляделась в ее лицо.

— Что именно не можете?

— Ну, понимаете… копаться в прошлом. — Она пожала плечами. — Послушайте, ничего ведь не изменилось.

— Я с вами не согласна. По-моему, мы достигли определенных результатов. Любое стоящее дело требует пота, крови и слез. — Мадлен попыталась улыбнуться, но зубы ее не слушались.

Рэчел натянуто засмеялась.

— Я повидала столько пота, крови и слез, что сыта ими по горло. Зачем мне лишние страдания?

Она права. А действительно, зачем? Несмотря на веру Мадлен в силу психотерапии, в душе она понимала нежелание пациентов ворошить прошлое, рыться в грязном старом белье, а потом с любопытством его рассматривать, пытаясь выяснить причину тревоги. Неужели она ищет словесного подтверждения тому, что они никогда больше не найдут взаимопонимания? В душе у Мадлен боролись противоречивые чувства: ее грызли сомнения в отношении пациентки, которой она, по идее, обязана была помогать. Даже если все окажется лишь плодом ее воображения, это явно помешает дальнейшему лечению.

— Ладно, Рэчел. Должна признаться, я расстроилась, что вы бросили сеансы. Но, похоже, это мои проблемы. — Она придвинулась чуть ближе и положила руку Рэчел на плечо. — У вас все в порядке?

Рэчел отступила…

— Пытаюсь выжить.

Она толчком открыла дверь, всем видом показывая, что разговор с глазу на глаз окончен. Мадлен не оставалось ничего, кроме как уйти.

— Если захотите поговорить, если нужна будет помощь, вы всегда можете передумать. Вы взвалили на себя непосильную ношу. Если я понадоблюсь, можете на меня рассчитывать.

— Ладно, буду иметь в виду, спасибо.

Рэчел выглянула на улицу и тревожно огляделась. Потом посмотрела на Мадлен. Казалось, она собиралась что-то спросить.

— Да? — подтолкнула ее Мадлен.

Рэчел заколебалась, но потом покачала головой.

— Ничего. Я скоро позвоню насчет паспорта. Обещаю.

— Вы хотите, чтобы я…

Но Рэчел уже захлопнула дверь.

Мадлен вышла за ворота и в смятении остановилась. Куда идти? Справа дорога примыкала к парку, и там была старая узенькая калитка. Она вошла в парк.

Рука сама опустилась в сумочку и нащупала паспорт. До этого Мадлен полагала, что сама Рэчел отправила его ей на хранение, но очевидно, что паспорт прислал кто-то другой. Человек, который не знал, как правильно пишется ее имя. Скорее всего, иностранец. Она должна была спросить у Рэчел, что это значит. Кто этот человек, которому теперь известно место ее работы? Внезапно от этой мысли ей стало тревожно. Она еще могла вернуться и задать этот вопрос Рэчел. Или опустить этот чертов паспорт в почтовый ящик…

Но она не сделала ни того ни другого.

Здесь была детская площадка, сейчас безлюдная. Казалось, парк используется в основном собачниками. Три пса неопределенной породы гонялись друг за другом, а хозяева безуспешно пытались подозвать их к себе. Какая-то женщина с двумя вест-хайлендскими терьерами на поводке, явно нервничая, пыталась обойти шумную свору. Мадлен крепче прижала сумочку к себе и пошла по лужайке.

В дальнем конце парка она миновала две одинокие фигурки, которые, согнувшись, искали что-то на земле. Маленький мальчик и подросток. Подойдя ближе, Мадлен увидела, что подросток на самом деле девушка в шерстяной шапочке с кисточкой. И это несмотря на жару. Мадлен улыбнулась. В их позе было столько знакомого: она все детство провела на четвереньках, рассматривая муравьев.

— Саша, — закричала девушка, — посмотри на время! Пойдем! Твоя мама готовит макароны. Если мы не поторопимся, они превратятся в кашу.

Мадлен остановилась. Саша… Вот, значит, он какой. Наверняка это он. Мальчик ничего не ответил. Лица его не было видно, все внимание приковано к земле.

— Саша, пойдем. Не выводи меня. Они никуда не денутся. Мы вернемся позже и проверим. Саша…

— Магдалена, иди в дом! — кричала в окно мама. — Это опасные муравьи. Они живут только один день, потому что прокляты.

Мадлен притворилась, что не слышит. Ее мать иногда говорит бредовые вещи. Она наклонилась и уставилась в землю, наблюдая за тем, как, приземляясь, умирают крылатые муравьи. Их было великое множество. Ей и раньше доводилось видеть подобное: они летали, свободные и счастливые, всего несколько часов, а потом умирали. Мадлен видела, как они борются со смертью. Интересно, она тоже будет бороться за свою жизнь?

— Магдалена!

— Саша… пойдем. Если ты не пойдешь, я съем твою порцию.

Мальчик наконец выпрямился и поднял голову. Какую-то секунду он смотрел прямо на Мадлен.

Кто-то настойчиво звонил в дверь. Она спустилась вниз и обнаружила, что под дверь просунуто письмо. Она подняла конверт с пола и вскрыла. Письмо было написано на очень ветхой бумаге, чуть ли не на пергаменте. Когда она его разворачивала, бумага шуршала и рассыпалась в руках.

«Уважаемая Мадлен Фрэнк.

Мы наконец получили информацию о вашей дочери. С прискорбием извещаем вас, что ваша дочь умерла. Погибла во время ужасного шторма. Микаэлы больше нет, мисс Фрэгж. Именно поэтому она так с вами и не связалась. Ее уже давно нет в живых. Остался лишь прах…»

Письмо рассыпалось прямо у нее в руках, а в дверь снова принялись звонить. Она бросилась открывать. Это Микаэла, она пришла сказать, что все это неправда. Что она жива. Она не могла умереть!

Мадлен потянулась к дверной ручке и только потом поняла, что звонит телефон. Вздрогнув, она села в кровати и посмотрела на будильник. Без двадцати семь. В такую рань ей никто никогда не звонил. Она схватила трубку и хрипло сказала:

— Алло?

— Мисс Фрэнк? — отрывисто спросил голос.

— Да, а это кто?

— Это Милдред Олленбах из Сеттон-холла.

Мадлен свесила ноги с кровати.

— Что-то случилось? — задала она глупый вопрос, прекрасно понимая, что что-то произошло.

— Случилось. Миссис Фрэнк со вчерашнего дня не произнесла ни слова, а сегодня с самого утра лежит без сознания. Она не реагирует ни на какие внешние раздражители, даже на боль. Ее осматривал доктор Дженкинс. Он полагает, что следует вызвать «скорую», если только сначала не пожелаете приехать вы.

Мадлен замерла, потом ее охватила паника.

— Может быть, ее хватил удар?

— Доктор почти уверен, что нет. — Мисс Олленбах помолчала. — Он считает… он почти уверен, что эти симптомы указывают на ухудшение ее психического состояния.

Мадлен внезапно осенило.

— А не могут эти симптомы быть результатом внезапного увеличения количества лекарственных препаратов? — резко спросила она.

— Нет, это маловероятно, — последовал краткий ответ. — Но доктор Дженкинс рекомендует провести электрошоковую терапию, и чем скорее, тем лучше, поскольку ваша мать ничего не ест и не пьет. Нам удалось уложить ее в постель, хотя нельзя сказать, что это как-то помогло.

— Подождите, — сказала Мадлен, — я скоро буду. До моего приезда ничего не предпринимайте.

Она вскочила с постели, натянула джинсы и вчерашнюю блузку. Схватила сумочку, ключи от машины и выскочила из дома. Начался час пик, а поскольку не было ни дуновения ветерка, в городских «джунглях» из-за выхлопных газов дышать стало нечем. Удушающий зной скопился между каменными фасадами Бата. Когда десять минут спустя Мадлен покинула пределы города, воздух стал чист… Солнце сияло обманчиво-привлекательно, отчего открывающиеся просторы казались похожими на истинный рай. Сеттон-холл купался в солнечном свете, а деревья в саду радовали глаз пышной, буйной зеленью.

Она остановилась на стоянке и минутку посидела в матине, пытаясь собраться с мыслями. Могла ли мама сама довести себя до такого состояния? Решила ли она подвести черту собственной жизни? Неужели она, отрезанная навеки от родных просторов, настолько несчастна, что предпочитает умереть, нежели находиться в приюте в Бате?

Мадлен вышла из автомобиля на яркий солнечный свет.

Палате попытались придать испанский колорит. Мадлен привезла несколько хлопчатобумажных кубинских гобеленов насыщенных красных, желтых и фиолетовых цветов. Ширма из мексиканских бус отделила раздевалку и смежную комнату от маленькой гостиной. За другой ширмой скрывался алтарь Росарии и место поклонения Бабалу-Айе. «Ну и где он сейчас?» — спрашивала себя Мадлен, глядя на неподвижную фигуру на постели. Росария лежала прямо, как оловянный солдатик, с широко открытыми глазами. Руки ее не двигались, она не размахивала ими бесцельно, как обычно. Казалось, она изменилась-, постарела и высохла. Ее крошечная фигурка терялась на огромной кровати. Стоя в дверях, Мадлен пыталась представить юную Росарию со свадебных фотографий — вызывающе красивую, черноволосую, с роскошными формами, со смуглой кожей на фоне снежно-белого платья. Как же случилось, что осталось только это? Внезапно Мадлен отчетливо поняла: такой коней, ожидает всех, и она не исключение. Ты обессилишь, высохнешь, и останется одна только оболочка… Она вздрогнула. Когда Росария умрет, она, ее дочь, будет идти по этому же пути жизни, продолжая бесконечную череду поколений. Но после нее останется дочь, а за ней внуки и правнуки.