Высшая степень обиды (СИ) - Шатохина Тамара

И я затаилась, прижавшись щекой к его куртке. Мой Усольцев плакал? Первый раз видела... Это было настолько непривычно и даже страшно – видеть его таким уязвимым... ранимым. Не слабым – нет, но лучше бы он орал… зачем я запретила? Так было бы спокойнее. А то… зажмурила глаза и опять видела – белки глаз резко покраснели, между бровями и на лбу прорезались глубокие морщины, будто прорублено. Виски… белые. Господи! Боже мой…

– Ты тоже успокойся… пожалуйста, – выдохнула я куда-то в куртку, но он услышал. Глубоко вздохнул, приподнимая этим мою голову, и заговорил уже спокойнее, не давая отстраниться и поглаживая меня по спине. Совсем медленно говорил – ненадолго замолкая и прерываясь:

– Я ничего от тебя не требую – каких-то решений или поступков… ничего не нужно делать. Я подожду сколько нужно… и даже если тебе не надо – все равно. Теперь моя очередь ждать… терпеливо и верно. Ты только не нервничай… Я просто не переживу больше… Только не плач.

Я уже не плакала. И даже надо оно мне или нет – чтобы он ждал моего решения, сейчас об этом не думалось. А вот то, что сам он сильно перепсиховал... и не меньше, чем я, а то и больше...

– Тебе же делали ЭКГ? – вскинулась я. Даже рискнула взглянуть на него. Сейчас он выглядел почти привычно. Посмотрел на меня, будто не понимая... потом отмер.

– Делали. Пашка сказал – жить буду.

– Ну, если Пашка сказал… – полезла я в его нагрудный карман, вытащила чистый носовик и вытерла Усольцеву лоб.

– Ты мокрый весь.

– Жарко… – прятал он глаза.

– Да… два неврастеника. И, наверное, это нормально – не самый простой момент в жизни, – добралась я до его щек. Потом этим же носовиком вытерла свое лицо и сунула его себе в карман. Оглянулась вокруг – никого. Тихо и пусто. Все же благословенное время – осень. А то наблюдал бы народ нашу семейную истерику. А если бы мальчишки?

– Вить… – погладила я его по плечу, – придется делать слишком большой круг. Давай потихоньку – обратно? На Каскадик зайдем и сразу на выход. Мальчишки замерзнут у залива, пускай тоже поднимаются. Позвони им. А я пока приведу себя в порядок.

Сев на лавочку, скинула капюшон и поправила шарф. Прошлась расческой по волосам и пудрой под глазами. На искусанные на нервах вспухшие губы нанесла легкую увлажняющую помаду – бежевую, почти прозрачную – на облепихе. Закончила, спрятала все и подняла глаза на Усольцева, который уже закончил разговор с сыновьями… И узнала тот его взгляд изо сна – пристальный, тяжелый, жадный… Он медленно отвел глаза и отвернулся...

– Пошли?

Мы опять шли по широкой дорожке, но уже не под руку – врозь. Потом Виктор заговорил уверенно и спокойно – как всегда. И мне как-то сразу полегчало. Я даже взбодрилась так… внутренне и шагнула ближе к нему, чтобы ничего не пропустить.

– Есть то, что ты должна знать – Роза Давлятовна написала мед.отвод на выход… пока разовый. Чтобы списать на берег, нужна комиссия и время. Мне его дадут, но независимо… рапорт на перевод забирать я уже не буду.

– Витя, я… – кашлянула я неловко, но он перебил:

– Я все вижу и понимаю, Зоя, не слепой… Просто без тебя все это не имеет смысла. Я свое отслужил с лихвой и никому ничего не должен – только тебе. Но есть варианты… Послушай сейчас внимательно: через полгода заканчивается контракт и я могу выйти на пенсию. Сейчас это в районе восьмидесяти тысяч… чуть больше, я думаю. Но учитывая понижающий коэффициент…

– Насколько? – уточнила я, привычно хватая его под руку. Он объяснил:

– Тысяч двадцать выплачивать не будут, как и всем военным пенсионерам. Мотивируют тем, что нет денег. Дальше, Зоя – нам положено жилье… давай из этих соображений… не спеши, пожалуйста, с разводом. Сумма хорошая, достаточная и выдается по требованию – хоть сейчас, у нас давно наступило право на жилье. И главное – для меня есть возможность пойти преподавателем в Подплав – я узнавал. Там намечается возрастная ротация, не сейчас, правда, а как раз к лету. Это первый вариант.

– Ты выходишь на пенсию и работаешь преподавателем.

– Да, получаю пенсию и достойную зарплату. Но это потолок. Есть второй вариант – перевожусь на военную должность, на боевую кафедру. Тоже преподавателем, но там есть перспектива. Со временем я могу получить заведование, а дальше… не хочу загадывать.

– Начальник училища – адмиральская должность? – поняла я.

– Да. Но знаешь анекдот? У адмиралов есть свои дети… – улыбнулся он, – хотя радость там – так себе. Время – дрянь… В училище были истории с наркотиками, кого-то исключили за распространение. И не только это... Но интересно было бы хотя бы попробовать сделать что-то для того, чтобы выпускать не балласт… через одного, а грамотных офицеров. Я точно знаю – какого уровня специалисты нужны на корабле.

– А в чем разница? – не совсем понимала я, – оба варианта неплохи.

– Во втором случае я теряю в деньгах и сильно. Будет голый оклад – неплохой, но с севером вообще не сравнимый.

– Если бы все упиралось в деньги…– горько заметила я, – но это уже не наш случай, Витя – не твой и не мой. Мы свое безденежье благополучно пережили, а сейчас в любом случае… тебе хватит.

– Давай пока не будем загадывать – мне или нам? У тебя будет это время – определиться. Сейчас просто скажи, что думаешь? – мирно попросил он.

– Не скажу. Отмети материальную составляющую и решай сам – полная свобода или карьера? С каких это пор ты советуешься со мной по вопросам службы? – удивилась я.

Говорил раньше – классы, и мы собирались и ехали на классы. Поставил в известность – академия или другой гарнизон – сорвались и дернули… Что теперь-то играть в толерантность?

– Хорошо, – выдохнул Усольцев как будто с облегчением и опять положил ладонь на мою руку.

Галерея встретила нас алыми сполохами девичьего винограда, а каскадик – привычным журчанием. Мы немного постояли там, посмотрели на пенящиеся водой каменные уступчики, послушали… Летом возле воды всегда благостно, даже кажется, что просто журчание ее дает ощущение прохлады и облегчения от жары. Сейчас эти звуки давали только успокоение нервам. Но, похоже – только моим. Потому что Виктор тихо подошел сзади и прислонил меня спиной к себе, сцепив руки на моем животе. Уткнулся лбом в капюшон и спросил:

– Совсем ничего, да, Зоя? Полное отторжение?

Я затаила дыхание, потому что признавать что-то подобное не хотелось самой. Нервы… таблетка… переживания… обстановка… Нет, обстановка – не то. Сильно она помешала нам в молодости, когда вид давно не кошеной травы пробудил первобытные дикарские фантазии? Тогда – под единственным деревом на огромном лугу? Замечательное было зрелище для тех, кто мог наблюдать за нами из собственного садика Коттеджного дворца. Хотя Усольцев клялся тогда, что там никого не было, а еще изо всех сторон огромное расстояние…

Я не знала причины…

А, может, он тоже вспомнил сейчас то же самое? Объясняться я не хотела, поэтому просто промолчала. Не рассказывать же ему о тех снах? Почему не чувствую ничего сейчас? С этим нужно разбираться, как и ему в себе.

– Ты брезгуешь… или это ненависть? – хрипел в мой капюшон Усольцев.

– Нет... Но обида была – очень страшная, Витя… и есть до сих пор. Я не брезгую, наверное – нет, – вспомнила я, как вытирала ему слезы, касалась…

– Я все равно буду ждать. И звонить. Ты разрешаешь мне звонить? Сильно надоедать не буду, – говорил он отрывистыми фразами, будто сквозь сцепленные зубы.

– Звони, я рада буду, – разрешила я, – пошли уже, пора кормить наших орлов.

Голодные орлы выбрали знакомое кафе, только не первый этаж с огромными окнами, а уютный второй – с высокими полукруглыми диванами со столиком внутри. Зал был почти пустым, но мы прошли за самый дальний столик – он показался и самым уютным.

Пока ждали заказ, перекидывались ничего не значащими фразами – знакомые и незнакомые блюда, выбор горячих напитков, ломаный камыш на берегу… Обстановка оставалась напряженной. Мне казалось, что я понимаю причину, но нет – ошиблась. Мальчишки мялись и переглядывались не поэтому. Или не только поэтому. Первым не выдержал Роман: