Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

с открытым забралом. Я наблюдал за вами в пути. Она не ошиблась. Так вот что я должен сказать: ни вас, ни ваших подруг никто не неволит вступать в брак именно здесь. Если те молодые люди, которые сделают вам предложение, не смогут составить, как вам покажется, ваше счастье, не приходите в ужас. В этом кошельке есть чем оплатить дорогу обратно для всех шестерых. Настоятельница написала об этом местным властям и вице-префекту апостольской церкви на острове. Ее письма находятся у меня, я завтра же их доставлю по назначению. Вручу я вице-префекту также и кошелек, поскольку отдать его вам значило бы взвалить на вас слишком большую ответственность в порту, где, как утверждают, честных людей можно пересчитать по пальцам одной руки.

— Настоятельница в день отъезда, по-моему, уже не была уверена, что действует ради нашего блага, предложив нам отправиться на Иль-де-Франс.

— Вы колебались, прежде чем согласиться?

— Ни секунды. Все лучше той жизни, которая нас ожидала, все лучше этого… погребения заживо.

Я споткнулась на этих словах, но он не заметил.

— За вас я спокоен: вы при любых обстоятельствах будете на высоте и сумеете себя защитить.

В его взгляде блеснула ирония, он засмеялся. Смех — я заметила это впервые — делал его лицо совершенно мальчишеским.

— За исключением того случая, когда я сочту бессмысленным защищаться, — сказала я. — Бывает, что вас так и тянет к какой-нибудь подлости, так и хочется дать событиям вас захлестнуть!

— Поддаться соблазну, заранее зная, что катишься в пропасть? Да, да, такое бывает, мне это слишком хорошо известно.

Тут мы внезапно вернулись к действительности. Он встал.

— Как бы то ни было, — сказал он, — я сохраню хорошее — ах, да что я там говорю, — чудесное воспоминание о вашем присутствии на борту. О девушке гордой, отважной, чистой… Всегда стоящей в сторонке, однако весьма наблюдательной. Никогда не встречал столь пленительного создания… Ваш отец был моряк?

— Не знаю, я ничего не знаю про своих родителей.

— Извините! Я в отчаянии, что задал этот вопрос.

— Не беспокойтесь. Ваш вопрос не может ранить меня. Я много раздумывала на эту тему с тех пор, как мне стало ясно, что я подкидыш. Я уже свыклась с этим.

— Надеюсь, мы еще встретимся до моего отплытия, но такое больше не повторится.

Он обогнул стол — это он-то, даже не приподнявшийся, когда я вошла, — склонился передо мной и поцеловал мою руку.

— Идите, — сказал он, — и будьте счастливы.

Он не улыбался.

Назавтра в час дня мы высадились на берег.

Что за убогий вид был у этого поселения! Несколько домишек, кузня, хлебопекарня, склады, убогая часовенка, и все это с крышами из пальмовых листьев.

Вице-префект апостольской церкви принял нас очень ласково и самолично развел по шестерым местным семьям, давшим согласие приютить по одной девушке в ожидании… В ожидании чего? Фраза всегда оставалась незаконченной. То были семьи гражданских или военных начальников, то есть семья майора, штаб-лекаря, каптенармуса, инженера, нотариуса и королевского прокурора. Жилища их все были скучены в одном обнесенном оградой месте, которое называлось Ложей, вокруг дома губернатора — чуть более просторного, чем остальные, — и канцелярии суда, где проводились также и заседания трибунала. К канцелярии примыкала тюрьма, состоявшая из трех камер. Все эти строения и жилые дома были отделены одно от другого заборами.

Мы знали, что около двадцати молодых женщин, приехавших, как и мы, на Иль-де-Франс, давно уже вышли здесь замуж, но были ли они счастливы? Жили они со своими мужьями на предоставленных им землях, и мне суждено было встретиться с ними лишь много позднее.

Еще перед высадкой я передала подругам слова настоятельницы. Данные ею советы несколько сгладили первые жалкие впечатления от этого острова, который, впрочем, имел за собой всего десять лет колонизации. Возможность уехать отсюда побуждала нас относиться ко многому снисходительней — ведь мы еще и понятия не имели, как трудно покинуть остров, коль скоро ты уже здесь.

Меня поселили в доме нотариуса. Вначале великодушие, проявленное госпожой Дюкло, которая согласилась меня приютить, плохо скрывало ее мечту заполучить даровую прислугу. Но в дальнейшем все приняло совершенно иной оборот.

Что сказать о первых часах, о первом ночлеге у незнакомых людей? И куда ушла та свобода, которой я пользовалась на корабле! Желая, как видно, меня развлечь, жена нотариуса сразу же предложила мне заниматься кухней и присматривать за двумя ее ребятишками: раб, которому были поручены эти заботы, как раз накануне сбежал и скрылся в лесу. Спустя два-три дня я уже больше ничем не была озабочена, кроме своих повседневных дел да еще, что скрывать, своего будущего. Если я раньше могла надеяться на общение с людьми, которых узнала на корабле, то теперь пришлось быстренько разувериться в этом. Капитан и его офицеры, вынужденные во время плавания всячески нас охранять, переложили свою ответственность на местные власти.

Общественной жизни на острове почти не существовало. Казалось, что все эти семьи, взяв за образец поведение губернатора де Мопена, который славился своей нетерпимостью, в чем-то подозревают друг друга. Согласно приказу, свет у солдат и рабочих гасился в восемь часов вечера, а у тех, кого называли знатью, в девять. Из-за отсутствия всяких дружеских отношений между местными жителями я встретилась со своими подругами лишь в воскресенье, на мессе. Да и то мы увиделись издали. Нам и в голову не приходило, что мужчины всех возрастов слоняются в это время вокруг часовни, желая на досуге как следует нас рассмотреть и сделать свой выбор.

В понедельник бондарь Дени Робен заявил о своем намерении жениться на Теодозе Герар, и его предложение было тотчас же с благодарностью принято. Что скрывалось за этой поспешностью? Отчаяние или смирение? Я была, вероятно, единственной, кто заметил, как нравился Теодозе обаятельный второй помощник. Но она решила забыть его, а значит, и мне надлежало сделать то же самое.

Спустя десять дней состоялась свадьба. Именно в тот самый день, когда жители Порт-Луи