Фонарь на бизань-мачте - Марсель Лажесс

всегда, мы сразу же устремились к забору. Зрелище, что предстало сегодня нашему взору, было из ряда вон выходящим. Действительно, капитан Мерьер, с обеих сторон конвоируемый солдатами, из конца в конец мерил шагами площадь, не обращая, казалось, внимания на любопытство редких прохожих. Был он в своем обычном мундире, который носил и на корабле, и держался надменно, сам вид его вызывал невольную робость.

А назавтра мне стало известно, опять-таки из разговора между нотариусом и его женой, что к допросам приступят на следующее утро. В состав судейской коллегии вошли губернатор, королевский прокурор, каптенармус и секретарь. Поначалу вся эта история показалась мне какой-то неясной. Я не понимала мотивов, заставивших губернатора затеять этот процесс. Истина выявилась постепенно в течение дня. На острове, где привыкли из мухи делать слона, арест капитана оказался просто находкой, которую хотели использовать в своих целях.

Господин Дюмангаро во время свидания с губернатором, как говорят, пожаловался на то, что у Канарских островов его посадили на корабле под арест. При этом он намекнул, что капитан потому обошелся с ним столь сурово, что хотел его запугать, поскольку он сам и его жена узнали от юнги, их близкого родственника, о частых дневных и даже ночных визитах капитана к госпоже Фитаман. Он заявил также, что поведение капитана после гибели госпожи Фитаман выглядело весьма странно. Он даже хотел покончить с собой. Пришлось его обезоружить и много часов неусыпно за ним наблюдать, в то время как офицеры, взяв на себя командование кораблем, отдавали необходимые распоряжения.

Больше всего меня удивляло то, что мы ни о чем подобном и слыхом не слыхивали, никто об этом при нас не упоминал. Неужели же капитан так нежно любил госпожу Фитаман, что счел, пускай лишь на миг, немыслимым для себя пережить ее смерть? Хотел ли он снять с себя некое обвинение, когда говорил, что третьего помощника надо побить на его собственной территории? Как он угадал, что следует опасаться именно третьего помощника вкупе с его благоверной? Не потому ли, что госпожа Дюмангаро пыталась его соблазнить, но не преуспела в этом, так как вниманием капитана полностью завладела госпожа Фитаман? И уж не вздумала ли она за это ему отомстить?

— Армель, идите сюда! — крикнула мне госпожа Дюкло.

Бросив дела на кухне, я вошла в комнату, где сидели нотариус с женой. Я знала, что не миновать мне допроса, и вот, когда наступила решительная минута, я поклялась себе не говорить лишнего.

— Что вам известно о гибели госпожи Фитаман? — спросил нотариус.

— Почти ничего, сударь, — ответила я. — Как и все те, кто был на судне, я слышала, что однажды в полночь она исчезла, хотя, казалось, ничто не предвещало такого исхода.

— У вас хорошие были с ней отношения?

— Никаких. Вы же знаете, что пассажиры, которых кормят из общего котла, просто не существуют для тех, кто удостоен чести сидеть за столом капитана. Не будь мы, шесть бедных сирот, представлены капитану и судовладельцам директорами Вест-Индской компании, мы плыли бы, как и положено, на нижней палубе. Пассажиры, подобные нам, не имеют права на каюту.

— Но у вас это право было. И ваша каюта находилась в одном коридоре с каютой госпожи Фитаман. Мне показали ее, когда я прибыл на судно, чтобы составить опись вещей этой дамы.

— Верно, в одном коридоре, но довольно-таки далеко.

— А гости к ней часто захаживали?

— На борту, вы знаете, не уследишь, кто откуда выходит или куда идет. Вероятно, госпожа Фитаман, как, впрочем, и госпожа Дюмангаро, сама принимала гостей и заглядывала к другим.

Не знаю зачем, но я решила как можно чаще связывать этих двух женщин. Быть может, я тоже хотела дать бой госпоже Дюмангаро на ее собственной территории.

— А не заметили вы чего-нибудь странного в ее отношениях с капитаном?

— Не более, нежели в отношениях с капитаном госпожи Дюмангаро, — ответила я. — Вообще между этими дамами и офицерами царили мир и согласие. Надо же как-нибудь поразвлечься, когда вы пять месяцев заперты на корабле посреди океана.

— Но как вел себя капитан в тот вечер, когда погибла госпожа Фитаман? Что он делал?

Настала очередь госпожи Дюкло задавать мне вопросы. Ее муж делал вид, что просматривает какой-то реестр, но, как мне показалось, он ни словечка не пропускал из нашего разговора.

— Он был потрясен, как и мы. Может быть, даже сильнее, чем остальные: ведь капитан отвечает за все, что случается на борту. Возможно, он чувствовал себя виноватым, что не уследил за ней. Тем более что ему доложили, будто она была чем-то очень расстроена.

— Вот как? Расстроена? Но почему?

— Понятия не имею. Впрочем, она это отрицала.

— Откуда вы знаете? Капитан был с вами столь откровенен?

— Ну что вы, сударыня! Это господин Дюмангаро сообщил нам, что капитан Мерьер написал обо всем в протоколе, который затем был передан королевскому прокурору на острове Бурбон.

— А как капитан вел себя с вами, юными барышнями?

— Так, как ведут себя взрослые с маленькими детьми, — ответила я. — Угощал нас конфетками.

Что ей хотелось установить? Что капитан завел у себя на борту гарем? Второй процесс, в дополнение к первому, официальному, будет вестись в этом доме, где мне уготована роль основного свидетеля. А значит, мне нужно держаться настороже, говорить лишь то, что уже все равно доказано, не отягчая ничьей вины. Это будет не так-то легко, но я чувствовала себя достаточно сосредоточенной, чтобы в конце концов оказаться на высоте. Я ведь тоже считала себя виноватой. Останься письмо на месте, не поддайся я искушению сыграть эту шутку с госпожой Фитаман, дело, может быть, не зашло бы так далеко. Теперь уже поздно идти на попятный, поздно и причитать.

— Я его сразу заметила, когда прибыл корабль, в первый же день, — сказала госпожа Дюкло. — Вот уж не представляла его себе в таком свете!

Я не ответила. В эту минуту мне даже выгодно было, чтобы она принимала меня за дурочку,