Судьба (книга третья) - Хидыр Дерьяев

— Когда же они спят? — сказал Берды, осматриваясь.

— Некогда спать, — отозвался Сергей. — Мы тоже частенько не досыпаем. — Он постучал в дверь. — Можно?

Похожий на татарина, худощавый, смуглый, круглолицый человек поднял голову от разостланной на столе Оперативной карты, всмотрелся.

— Ты, что ли, Сергей? Какими ветрами?

Это был председатель Реввоенсовета фронта Паскуцкий. Он же — политический комиссар фронта. С Сергеем они были знакомы давно. Отец Паскуцкого до самой смерти работал десятником на Эгрйгузерской плотине, а сам он — водным техником в Теджене. Знал Паскуцкий и историю Берды. Коротенько набросав друзьям обстановку, он сказал, обращаясь к Берды:

— Пойдём в наступление — разыщешь свою Узук.

— Пойдём, — согласился Берды. — Однако, думаю, нет её в живых. Не разыщу.

— Не разыщешь, так хоть подышишь воздухом, которым она дышала, полюбуешься на землю, которая подобных красавиц родит. А там, глядишь, и след её отыщется.

— Если жива, — вздохнул Берды; ему казалось, что он по-прежнему любит Узук и готов на всё, чтобы разыскать её, однако последнее время мысли о ней тревожили не слишком часто, и образ её в памяти стал как-то блекнуть, отступать на второй план, заслоняться другими делами и заботами.

— Будем надеяться, что жива, — сказал Паскуцкий и выпрямился во весь свой сажённый рост. — Мы, Берды, за то и боремся, чтобы не было больше таких тяжёлых, запутанных судеб, как судьба твоей Узук. Боремся против тех, кто превратил землю в царство слёз и стонов. Широка она и богата, земля наша матушка, да не было у неё настоящего хозяина — умелого, трудолюбивого.

Если хозяйничать её можешь, самая плодородная земля сорняками порастёт. Возьми, к примеру, того Николая Романова. Триста лет династия над людьми, над землёй властвовала, а во что землю превратили? Веками народ голодал и холодал, веками стонал от гнёта. А мы хотим, чтобы таких нерадивых хозяев у земли больше не было. Пусть хозяевами станут все люди, пусть все сытно едят и хорошо одеваются. Ветер свободы повеял, товарищ Берды! Мы всеми силами будем поддерживать его!

Паскуцкий старался говорить по-туркменски, лишь изредка перемежал речь русскими словами.

— Берды хорошо знает русский язык, товарищ комиссар, — заметил Сергей. — В николаевское время его смело можно было назначать толмачем к приставу. Большие деньги получал бы.

— Николаевское время не вернётся! — жёстко отрубил Паскуцкий. — А знание русского языка пригодится и в наше, советское время. Сказал тоже: «деньги»! Да в сто раз лучше быть бедняком-революционером, чем миллионером-живоглотом! Верно, Берды?

— Верно, — улыбнулся Берды. — Дороже свободы ничего нет. Это я ещё в ашхабадской тюрьме понял. Посмотрим, удержат ли Бекмурад-бая нажитые им миллионы.

— Слышу речь зрелого мужа! — шутливо возгласил Паскуцкий и глянул на часы. — Вы, товарищи, кажется, в Мары направлены? Почему медлите с выполнением приказа?

— Мы не медлим, — сказал Сергей, — попрощаться зашли перед дорогой.

— А-а, ну, тогда другой коленкор. Желаю вам счастливого пути и удачи.

— Спасибо.

— Хорошо усвоили, что вам надлежит делать?

— Да.

— Ну, с богом, как говорили раньше. Особенно не зарывайтесь, но и не осторожничайте чрезмерно. Смерть, она, ребята, только для первого знакомства страшна. За святое дело рабочих и крестьян и погибнуть не грех. Погибнем — сотни на наше место встанут. Вон одного Полторацкого расстреляли, а на Закаспийском фронте десятки новых Полторацких появились. Мы, ребята, по сути дела бессмертны. Имейте это в виду и соответственно действуйте.

Вечером шестнадцатого мая началось наступление частей, базирующихся на станции Равнина. Для обеспечения неожиданности удара решено было идти песками, стороной от тракта и караванных троп.

Основными вьючными животными, тащившими боеприпасы, провизию и воду, были верблюды и ослы. В похвалу верблюда сказано уже много слов. Это исключительно неприхотливое и выносливое животное, способное день и ночь идти с трехсоткилограммовым грузом, по целым неделям обходиться без пищи и воды.

Однако, как и у всех, у верблюда есть недостатки. Он очень опасается ям и обязательно обходит самую незначительную выбоину. На мокрой дороге широкая и мягкая ступни верблюда, помогающая ему легко шагать по сыпучим пескам, скользит, верблюд падает, часто ломая себе при этом ноги. Он не способен преодолеть самую незначительную водную преграду, даже если вода ему будет ниже колена. Но в мае дождей почти не бывает, рек на пути наступающих не было, путь пролегал по пустыне, — и верблюды не причиняли никакого беспокойства.

Хуже было с ослами. Осёл — достойный соперник верблюда по выносливости и неприхотливости. С грузом он будет идти до тех пор, пока не свалится замертво. Когда, запряжённый в тяжёлую арбу, не может одолеть подъём, он становится на колени, мордой упирается в землю — и всё же карабкается. При хорошем, ласковом обращении он совершенно не упрям. Но он любит кричать. Обладая при тщедушном теле богатырским голосом, он орёт так, что слышно за несколько километров, особенно ночью. Причём, стоит закричать одному ослу, остальные, сколько бы их ни было, подхватывают. Получается совершенно невообразимый хор, способный, кажется, поднять мертвеца.

Бойцы хорошо знали повадки ослов и внимательно следили за ними. Частенько можно было видеть то там, то здесь, как боец, одной рукой держа осла за храп, а, другой — прижимая ему хвост, пинает его сапогом в брюхо. Это было единственным спасением, предупрежу дающим шумный ослиный концерт. Дело в том, что перед тем, как закричать, осёл оттопыривает хвост и начинает икать, набирая воздуху. Этот момент и надо уловить. Секунда промедления — и тогда уж не помогут самые жестокие побои, пока осёл не выкричится.

Всё обошлось благополучно. Войска шли всю ночь и к рассвету вышли на станцию Анненково, где, по данным разведки, находились передовые посты белых.

Станция была пуста. Белые, каким-то образом узнав о наступлении, без боя отошли к Байрам-Али. На станции горела подожжённая белыми нефть. Бойцы с сожалением смотрели на полыхающее жирное пламя — потушить его было невозможно. Многие ругались, поминая беляков до седьмого колена.

Больше того, продолжая варварское разрушение железной дороги, белые на значительном участке разобрали и изуродовали полотно. Его надо было укладывать заново. Снова предстоял путь по пескам.

Через три дня части Красной Армии подошли к укреплённым позициям Байрам-Али. Проволочные заграждения надёжно закрывали подступы к городу. Орудийные батареи ждали только команды открыть по наступающим ураганный огонь. Щедро вооружённые первоклассным английским оружием, снабжённые большим количеством патронов, снарядов, продовольствия, белые, казалось бы, могли выдержать любую осаду.

Красноармейские части не могли похвастаться аналогичным снаряжением. Но исход борьбы решало не только оружие. Здесь происходило столкновение двух идеологий, к идеология красных была значительно сильнее. Бойцы знали, во имя чего они идут на смертный бой. Высокая цель рождает высокое мужество. В белогвардейских же частях, особенно среди джигитов, шло заметное брожение. Ему в значительной мере способствовали разбрасываемые с самолётов листовки, подготовленные Политотделом Закаспийского фронта, в которых убедительно и доходчиво разоблачались грозные цели белогвардейцев.

Листовки призывали джигитов переходить на сторону трудящихся, бороться за власть Советов.

Двадцать первого мая части Красной Армии начали решительный штурм Байрам-Али.

Отзвуки боя, грохотавшего на востоке, встревожили марыйских дайхан. Те, что рано утром ушли в поле, вернулись по домам. Пасшиеся на дальних выгонах стада были подогнаны поближе к селениям. Жители аулов готовились к переселению.

Арчины и знатные баи были собраны в штаб белых. Часам к десяти утра они, сопровождаемые вооружёнными джигитами, стали разъезжаться но своим аулам с новым приказом штаба. Среди них находился и косоглазый Аманмурад, не без помощи своего старшего брата сумевший заполучить должность арчина.

Он собрал всех аульных аксакалов и, важно подбоченясь и надувшись, заговорил:

— Люди, до нашего слуха снова доходят залпы орудий. Это идут красные аламаны. Они рвутся, как стая бешеных волков к овечьему стаду! Чтобы уцелели наши жёны, отцы и дети, надо немедленно садиться на коней и встретить красных с оружием в руках. Их не так много, но они, словно обезумевший верблюд, не боятся ни пуль, ни снарядов, как слепые ломятся напролом. Они убивают каждого встречного, если он в папахе! Они насилуют женщин…

— Аманмурад! — приподнялся со своего места Сухан Скупой. — Я скажу… Говорят, большевики хотят перемешать в одну кучу всех наших жён. Не будет разницы — твоя жена, моя жена. Все — общие. Как же это понимать? Ведь в каждом доме нужна своя хозяйка, чтобы кипятить чай, печь чурек. Неужто большевики настолько глупы, что не понимают этого?