Другое имя зла - Роман Парфененко

Курить над поверженным врагом не стал. Не было уверенности, что Другие будут постоянно лояльны к моим забавам. Кто их знает, что могут удумать?! Не мог позволить себе умереть раньше Малах Га-Мавета. Теперь всегда соблюдал максимальную осторожность, готовил несколько путей отхода после акта возмездия. Стал совсем профессиональным убийцей. Сегодня Других было слишком много. Риск велик. Быстро прошел между прилавками и вошел в дверь, ведущую в подсобное помещение, не задерживаясь, к выходу на улицу. Отодвинул железный засов. Распахнул дверь…

Очень часто в последнее время у меня появляется ощущение дежа вю. Иногда кажется, что происходящее уже было, или снилось, или о нем где-то читал, о чем-то подобном думал раньше…

За дверью ждала толпа Других. Я дернулся обратно, захлопнул дверь и задвинул засов. Кинулся назад в зал магазина. Зацепился за что-то, чуть не упал. Удержался, больно ударившись локтем, о какой то металлический ящик у выхода. Выскочил в зал стрелой к выходу на улицу. Другие опередили. Я выхватил нож и отпрыгнул к ближайшей стене. Плотно прижался спиной, хотелось вдавиться, исчезнуть, пройти сквозь сито пористого бетона, рассыпавшись на атомы. Стена не поддавалась. Страх ушел, осталось сожаление о том, что не смог добраться до этого ублюдка, Малах Га-Мавета. Но без боя все равно не сдамся. Хрен им!!!

Другие прибывали. К ним подтянулись те, что ждали во дворе магазина. Набежало больше десятка. Сейчас начнется суд Линча. На острие готовящейся атаки стояли трое. Прорваться, все равно, что сбить звезду плевком. Не может быть и речи. Единственное, на что можно рассчитывать, завалить пару, тройку Других и помереть с ревом.

Я скакнул вправо, налаживаясь Другому в щель. Он отскочил назад. Периферийным зрением увидел какое-то движение слева. Резкая боль заставила разжать пальцы правой руки и уронить нож. Левой рукой обхватил ушибленное запястье. Нож упал звякнув. Отпрыгнувший урод ногой отшвырнул его подальше. Вместе с этим движением он, как-то странно дернул рукой в мою сторону. Резкая боль родилась в солнечном сплетение и сыпанула из глаз. Он ударил деревянной палкой, – запоздалое открытие! Меня скрючило. Одной рукой пытался закрыть место удара, другой защитить голову. Следующий пришелся поперек спины, хлесткий и звонкий, резиновой дубиной. Толстая куртка отчасти смягчила, но я нагнулся еще ниже, навстречу летящей в лицо ноге урода. Он попал в переносицу, разом, но, к сожалению, не надолго вышибив из меня дух.

Очнулся уже на полу. Увернуться от всех ног и дубья из разных материалов не было возможности. Закрыл голову ладонями. Локтями пытался защитить ребра. Живот прятал за подтянутые к груди колени. Получился этакий колобок. Вот только уйти ему было не судьба. Все наиболее жизненно важные органы более-менее закрыты. Правда, и открытые представляли для меня большую ценность, их тоже жалко отдавать на растерзание. Тем более что закрывал уязвимые места, своим же телом. Удары имели, быть может, меньше плохих последствий, но это не делало их менее болезненными. Очень скоро это поняли и Другие. Перестали колошматить меня. Дикая первичная ярость прошла. К ним стала возвращаться возможность осмысления действий.

Другие подняли меня. Двое, как распяли, растянув меня за руки. Держали крепко с вывертом. Остальные выстроились в очередь. Но не за автографами. По одному они подходили, и каждый наносил по – несколько ударов. На третьем поклоннике боль ушла, взяв под руку сознание. Для возвращения из мира грез недоумкам пришлось облить меня водой. Теперь избиение чередовалось с водными процедурами. На это ушла вечность. Боль, забвение, вода, боль, забвение…

Вернулся в себя на полу. В момент возвращения сознания узнал, что значили слова, "не иметь ни одного живого места". Болело все. Все открытые участки тела саднили и кровоточили, словно натертые крупной наждачной бумагой. Меня превратили в сплошную, очень большую гематому. С помощью расплющенных пальцев, с огромным трудом удалось содрать засохшую кровавую коросту с глаз. Открыл и увидел в расплывчато-красном свете, что мучители ушли. Сколько пролежал, боясь пошевелиться и увеличить боль, не помню.

Собравшись с остатками духа, попробовал подняться. Руки и ноги не были сломаны. Дышал с трудом, но при вздохе легкие не болели, значит, если ребра и сломаны, но не на столько сильно, чтобы пробить легочные ткани. По стеночке, тихонечко. Продумывая, на сколько это возможно перетряхнутыми мозгами каждое движения, поднялся. Отхаркался, выплюнув через осколки зубов и расплющенные губы твердый комок, состоявший из застывшей рвотной массы, осколков зубов, сгустков крови и еще чего-то неопознанного. Пошевелил раздавленными пальцами, больно, но тоже вроде не сломаны. Опираясь на стену, доковылял до прилавка, взял бутылку с водой. Сделал несколько мучительных глотков. Вода, как кислота. Передумал смачивать платок и обтирать лицо. Поискал едва ворочающимися глазами нож. Была наплевательская уверенность, что Другие уволокли его. Но те или забыли, или не придали ему значения. Может быть, подумали, что я подох и тогда оружие, больше опасности не представляет. Путешествие до ножа было долгим. Еще более долго наклонялся за ним, борясь с болью, тошнотой и головокружением. Потом полулежа на прилавке, пытался отдышаться и прийти в себя. Вся жизнь сплошной подвиг. Оставаться здесь не мог. Страшно. Это место увеличивало боль. Выходить решил через черный выход. Прихватил бутылку с водой. Медленно, очень медленно, почти пополз к двери. Во дворе никого не было. Понял, что Другие прочесали этот сектор и уехали. Им больше нечего было здесь делать. Выполнили свою работу, по ходу дела наваляли мне. Или не хотели убивать, а так просто поучили. Может, сочли за покойника.

Справа от выхода была дверь в подъезд. Подолгу отдыхая на каждой площадке, поднялся на третий этаж, где начинались квартиры. Сунулся в первую дверь. К счастью оказалась открытой. Искать другие не было сил, завалился бы прямо на площадке. Закрыл дверь на внутренний запор. Прошел коридором в комнату. Напротив кровати стояло большое трюмо. Подполз к нему и с рвущимся наружу сердцем взглянул на отражение. Оно оказалось лицом семидесятичетырехлетнего, фиолетового негра, после недельной пьянки случайно угодившего под асфальтоукладчик. Осматривать другие повреждения не хватило мужества. Снял куртку, стеная, как целый лазарет. Бережно и нежно положил свое тело на кровать. Сон долго убегал от не проходящей, зудящей боли. Сумел все-таки ее обмануть. Облегчая неподвижные страдания, уснул.

Спал долго. Просыпаться боялся, ожидая возвращения боли. Но полудрема была безболезненна. Решительно сбросил остатки сна. Боли не было. Нигде! Еще боясь, медленно слез с постели и подошел к зеркалу. Семидесятичетырехлетний негр исчез. Теперь в нем отражалось собственное лицо. Испуганное, но лишенное, каких бы то нибыло следов вчерашней вакханалии насилия. Стянул свитер, тельник. Туловище имело естественный цвет. Здоровый и нормальный. Никаких следов!!! Но, как мне было больно вчера! И, как хорошо теперь!!!