Лавка древностей. Томъ 2 - Чарльз Диккенс

XXVII

Мучимый неутолимой жаждой и болью во всѣхъ членахъ, Дикъ мечется на постели, не находя себѣ мѣста. Мысли его блуждаютъ по безплодной пустынѣ, не встрѣчая на своемъ пути ни малѣйшаго оазиса, около котораго имъ можно было бы освѣжиться и отдохнуть. Какъ ни поворачивается онъ, какъ ни укладывается, все одно и то же — вѣчная усталость измученнаго тѣла, вѣчное мучительное броженіе больного мозга: истерзанную душу преслѣдуетъ, какъ кошмаръ, то въ той, то въ другой формѣ одна забота, отъ которой ей никуда не уйти: что-то такое недодѣлано, какое-то ужасное препятствіе не устранено, не оказана необходимая помощь.

Хотя эта мысль представляется ему смутно, неопредѣленно, но она давитъ его, не даетъ забыться, словно нечистая совѣсть, навѣваетъ страшныя видѣнія во время минутной дремоты. Онъ совершенно изнемогаетъ. Наконецъ ему кажется, что онъ старается подняться, но черти удерживаютъ его за полы, и онъ крѣпко засыпаетъ и успокаивается: видѣнія исчезаютъ.

Вотъ онъ проснулся послѣ продолжительнаго сна, подкрѣпившаго его силы. Онъ чувствуетъ себя въ какомъ-то блаженномъ состояніи, даже лучше, чѣмъ во снѣ, и начинаетъ припоминать, что такое съ нимъ было. Ему кажется, что ночь длилась очень долго и какъ будто онъ нѣсколько разъ бредилъ. Онъ хочетъ поднять руку и, къ удивленію своему, не можетъ: такъ она тяжела, а вмѣстѣ съ тѣмъ она такъ худа и прозрачна. Тѣмъ не менѣе онъ счастливъ; ему лѣнь думать о чемъ бы то ни было и онъ съ наслажденіемъ дремлетъ. Вдругъ въ комнати послышался легонькій кашель. Онъ встрепенулся: неужели онъ забылъ запереть на ночь дверь? и кго бы это могъ явиться въ его комнату? Но голова его еще слаба, онъ не можетъ связать мыслей въ одно и опять впадаетъ въ дремоту. Глядя полузакрытыми глазами на занавѣску у кровати, онъ принимаетъ зеленыя полосы узора за дерновыя лужайки, а желтый фонъ за дорожки, посыпанныя пескомъ, и передъ нимъ открывается перспектива роскошныхъ садовъ.

Но кашель снова раздается гдѣ-то по близости; онъ приподымается, раздвигаетъ занавѣсы и оглядываетъ комнату — что за диво! Комната какъ будто та же самая и свѣчка горить на столѣ, а откудажъ взялись эти сткляночки, чаши, развѣшанное у камина бѣлье и т. п. вещи — необходимая принадлежность въ комнатѣ больного. Все очень чисто и хорошо, но когда онъ ложился спать, въ его комнатѣ не было ничего подобнаго. Воздухъ пропитанъ запахомъ уксуса и какихъ-то травъ, полъ только что обрызганъ водой. А это что такое. Ба! Маркиза сидитъ у стола и одна играеть въ криббэджъ. Тихонько покашливая — она боится его разбудить — она тасуетъ карты, снимаетъ, сдаетъ, играетъ, потомъ сводитъ счеты, точно всю жизнь только этимъ и занималась.

Поглядѣвъ нѣсколько мивугъ на эту картину, Дикъ выпускаетъ изъ руки занавѣсъ и опять ложится на по душку.

«Ясно какъ день, что я все это вижу во снѣ, думается Дику. Когда я ложился въ постель, руки мои вовсе не были изъ яичной скорлупы, а теперь сквозь нихъ, какъ сквозь стекло, все видно. Если же это не сонъ, такъ, стало быть, я по ошибкѣ проснулся не въ Лондонѣ, а въ сказочномъ мірѣ Тысячи и Одной Ночи. Но нѣтъ, я убѣжденъ, что это сонъ».

Служаночка опять кашлянула.

«Однако, удивительная вещь: такого натуральнаго кашля я еще никогда во снѣ не слышалъ. Да и вообще, кажется, мнѣ не приходилось слышать во снѣ, чтобы кто нибудь чихалъ или кашлялъ. Можетъ быть философія сна этого требуетъ. Вотъ опять кашель… и опять… что-то ужъ слишкомъ часто для сна!» И онъ ущипнулъ себя за руку, желая удостовѣриться въ томъ, что не спитъ.

«Какъ странно: когда я ложился спать, я скорѣе былъ полный, чѣмъ худой, а теперь не за что и ущипнуть. Попробую-ка я еще разъ посмотрѣть, что тамъ дѣлается — и онъ выглянулъ изъ-за занавѣски».

Послѣ вторичнаго осмотра онъ убѣдился, что не спитъ и видитъ все собственными глазами.

«Ну, я такъ и зналъ, что это сказка изъ Тысячи и Одной Ночи. Маркиза — Геній. Она поспорила съ другимъ Геніемъ о томъ, кто изъ молодыхъ людей краше всѣхъ на свѣтѣ и больше всѣхъ достоинъ руки китайской принцессы, и для сравненія съ другими красавцами перенесла меня вмѣстѣ съ моей комнатой въ Дамаскъ или Каиръ! Можетъ быть, принцесса еще здѣсь… — думаеть Дикъ, съ истомой поворачиваясь на подушкѣ и оглядывая край своей постели, у самой стѣнки. — Ахъ, нѣтъ, она ушла…» Однако, это объясненіе не удовлетворило его: въ немъ было такъ много таинственнаго, что оно показалось ему не совсѣмъ правдоподобнымъ. Онъ опять отдернулъ занавѣску съ твердымъ намѣреніемъ при первой же возможности заговорить съ своей компаньонкой. Случай не замедлилъ представиться. Сдавая карты, маркиза открыла валета и забыла записать.

— Два въ талонъ! крикнулъ Дикъ, насколько хватило голосу.

Услышавъ это восклицаніе, маркиза быстро вскочила на ноги и захлопала въ ладоши.

«Ну, конечно, арабская сказка», думаетъ Дикъ, «тамъ всегда бьютъ въ ладоши вмѣсто того, чтобы звонить въ колокольчикъ. Вотъ сейчасъ явятся 2, 000 негровъ-невольниковъ съ кувшинами на головѣ, наполненными драгоцѣнными камнями».

Оказалось, что маркиза отъ радости захлопала въ ладоши. Вслѣдъ затѣмъ она засмѣялась, а потомъ заплакала, объявляя не на вычурномъ арабскомъ, а на самомъ простомъ англійскомъ діалектѣ, что она такъ рада, такъ рада, даже не знаетъ, что дѣлать отъ радости.

— Маркиза, сдѣлайте одолженіе, подойдите поближе, говоритъ Дикъ задумчиво;- будьте такъ добры, скажите мнѣ прежде всего, куда дѣвался мой голосъ и что сталось съ моимъ тѣломъ.

Маркиза печально качаетъ головой и опять въ слезы. Дикъ чувствуетъ, что и у него глаза мокрые, онъ очень ослабѣлъ отъ болѣзни.

— Ваши слезы, маркиза, и вся эта обстановка наводятъ меня на мысль, что я былъ боленъ, говоритъ Дикъ, улыбаясь.

Нижняя губа у него дрожитъ отъ волненія.

— Да, вы были больны, говоритъ маркиза, утирая слезы. Если бы вы знали, какую чепуху вы говорили въ бреду!

— Въ самомъ дѣлѣ, маркиза? Значитъ, я былъ очень боленъ?

— При смерти. Я уже не надѣялась, чтобы вамъ полегчало. Слава Тебѣ, Господи, теперь пойдетъ на поправку.

Долго Дикъ не говоритъ ни слова, но затѣмъ мало-по-малу вступаетъ съ маркизой въ бесѣду, спрашиваетъ, долго ли онъ лежалъ больнымъ.

— Завтра будетъ ровно три недѣли, отвѣчаетъ служаночка.

— Чего три?

— Три недѣли, повторяетъ маркиза. — И какъ тянулись эти три недѣли, еслибъ вы знали!

Дикъ вытянулся во весь ростъ на постели: онъ не могъ говорить, такъ его взволновала мысль, что онъ былъ на волосъ отъ смерти. Оправивъ на