Охрана - Александр Торопцев

Странные они, эти подмосковные и московские женщины-завистницы. Кому сплетни пересказывали? Ей, степнячке, сызмальства слышавшей от старшей сестры и от ее подруг: «Учись, дурочка, поступишь в институт, хоть в Таганроге, а то и в Ростове, замуж там выйдешь. А учиться не будешь, всю жизнь в этой дыре проживешь». Она долго не понимала подруг сестры. До четвертого класса. Потом поняла, вернувшись с родителями из Москвы, где они десять дней гостили у маминой тети. Да, море летом хорошо, и подружек у нее много, и влюбиться она уже успела в одного отдыхающего мальчика, московского, шестиклассника. Но Москва ее очаровала. Она мечтала о ней, да о любом городе, хотя бы о Таганроге, все свои школьные годы. Как и многие ее подруги. Но от этого учиться лучше не могла. Не было у них в роду ни одного ученого, хотя один мамин брат, самый старший, был председателем колхоза. Но это же не ученый.

В общем повезло ей как никому в деревне. Взяла да и вышла замуж и в Москву безо всяких институтов и академий попала. Вот так. А вы там учитесь, учитесь…

Борис Ивашкин познакомился с ее мужем на «Речке» в тот момент, когда отношения с Валентиной стали мучить его, душу изводить. Он знал из книг, как это называется. И боялся этого. Штурман, скорый на подъем и с женщинами легкий, узнав о душевных треволнениях Бориса, по-дружески попытался ему помочь: «Не западай ты на нее, Борис. Их же тут сотни. Ты же классный испытатель. Одну испытал, сдал в серию, другую испытал – на конвейер. У нас жизнь такая, испытательская». Да Борис и сам бы рад испытывать, но как-то не получалось у него оторваться от Валентины. «Конечно, машина она классная, супербикса, – говаривал штурман, поднимая большой палец вверх. – Но я так считаю. Проверил ее на всех режимах, вылез из кабины, крыло погладил и хватит. У тебя же семья, двое детей, карьера. Не дури».

Слова, слова. Верные слова. И жену он любил, и детей. Но Валентина не отпускала его душу. Штурман решил пойти ва-банк, лучше сказать, на подлянку. Может быть, из чистых побуждений. За несколько месяцев до Афгана, весной, Борис прилетел в очередную командировку и в тот же вечер узнал о том, что штурман успешно провел испытание новой для себя машины, и она ему очень понравилась. Он сам пришел к Ивашкину в номер с бутылкой коньяка и четко доложил: «Слушай, я тебя понимаю. Машина действительно классная. Три недели бьюсь с ней. На каких только режимах ее не проверял, а все равно тянет. Ну и баба. Все равно тянет к ней. Понимаю тебя. Но не сдаюсь. Если, конечно, ты не возражаешь. Нет? Ну и хорошо. Тут одна новенькая приехала. По распределению. Мы с Валентиной уже обо всем договорились. Они с ней, оказывается, землячки. Решай. Встретим их у меня. А можно и на „Речку“ рвануть. Подальше отсюда. Я уазик возьму. Как ты? До полетов пару дней есть. А то и больше, можно расслабиться».

Борис Ивашкин слушал его со сложным чувством. Сначала просто хотелось врезать ему в морду, но за что? Потом – выставить за дверь, тоже вроде бы не за что. А когда они по рюмочке пропустили, то и совсем все перепуталось. Он даже хотел поблагодарить его. Камень с души сбросил. Договорились ехать на Протоку. Штурман ушел. Через пару минут позвонила Валентина. «Не обижайся, – сказала спокойным голосом. – Так надо. Я рада, что ты все понял. Мы останемся друзьями, верно? До вечера». Она положила трубку, а у него впервые в жизни появилось неодолимое желание напиться. Коньяк стоял на столе, двести граммов. Он пить не стал, сдержался. Еще был в силе, еще не верил, что все действительно уже произошло. И волю он не потерял, может быть, потому, что не все еще ему в жизни довелось испытать, запланированное судьбой на его долю. Принял душ: горячо – холодно, совсем горячо – холодно. Не хватало ему холода, не хватало напора, силы воды.

Штурман уже ждал его. Он сидел у окна, рядом стоял дипломат с выпивкой.

Это была предпоследняя командировка Бориса Ивашкина на «Речку». А Ольга, с которой он познакомился в тот вечер, – последней «машиной» (да простят красивые женщины эти штурманские технизмы), которую он испытал в степи. «Машина» была хороша. Она легко бросалась, влекомая его волей, в такие сложнейшие фигуры высшего пилотажа, что дух захватывало даже у опытного летчика. И при этом она четко отслеживала пульс жизни. «Ой, уже три часа! Мне пора, завтра в восемь вставать. У нас полеты».

Так, из полетов в полеты, пролетели пять недель командировки. Ольга была всем хороша, но нетерпелива, видимо, потому что ей чуточку не повезло. Она была родом из кубанской большой станицы, но не казачка. Отец работал в совхозе агрономом, мать преподавала в школе физику, растила трех дочерей (Ольга была старшей), вела хозяйство. Почему-то отец бросил их. Семью поддерживал, главным агрономом так и не стал. Ольга рвалась из станицы на волю, в мир. В десятом классе села за учебники, прилично окончила школу, поступила в Таганрогский радиотехнический институт. На третьем курсе вышла замуж за однокурсника, местного парня. Он был старше ее на четыре года, поступил в институт после армии и рабфака. Надежный, трудяга, активист, с детства увлекался электроникой. Ольге он показался перспективным. На четвертом курсе она родила сына.

На пятом курсе, за месяц до распределения, Ольга поняла, что вся перспектива мужа оценивается на местных предприятиях такой зарплатой, с которой могла смириться, например, ее мать, но только не она сама. «Я здесь не останусь! – категорически заявила она мужу. – Не нужен мне твой Таганрог. Поезжай в Москву, в министерство, поищи чего-нибудь стоящее, поближе к Москве, перспективное. Я тебе дам один телефон». Муж очень удивился деловой хватке жены и ее напору. Если бы он знал, каким образом она раздобыла телефон одного из начальников отдела министерства радиопромышленности, то развелся бы с ней в тот же миг. Он развелся с ней позже.

Из Москвы муж вернулся через четыре дня. «Ничего там хорошего нет. В смысле денег, роста, интересной работы. Есть только армия, полигон, где испытывают технику, в том числе и нашу. Оклады приличные. Но это степь, пыляка и, главное, армия на всю жизнь. Там так положено. Больше ничего толком не знаю. Тебе там работа тоже найдется, так говорят. Пока семейное общежитие – двухкомнатная квартира на две семьи. Осенью там сдают дом, шанс есть».

Она это знала и без него. Доложили хорошие люди. Лучших вариантов у них действительно не было. Восемьдесят четвертый год. Явный переизбыток инженеров.

Родительский совет принял эту весть без воодушевления. Ольга сломала всех своей упрямой логикой. В середине июля они были уже на «Речке», в городке со странным названием Валентиновка. Квартира на две семьи в блочной пятиэтажке, комната 14 квадратных метров. Полгода жили, горя не знали, горя не ждали. Под Новый год – новоселье. Двухкомнатная квартира. Хоромы. Родители раскошелились, обставили квартиру. Жить можно.

Еще год они прожили без проблем. Ольга работала в отделе обработки информации, мужу досрочно присвоили старшего лейтенанта. Обычно он обедал на работе. Но однажды нагрянул домой, то ли навел его кто-то, то ли подозрения у него появились нехорошие, то ли случайно все получилось. Ольга открыла дверь, спокойно сказала: «У нас гость» – и назвала фамилию одного кандидата наук, у которого они еще в институте делали лабы и курсовую на четвертом курсе на базовом предприятии. Крупный был спец по радиолокаторам. Муж дома не остался, догадался. Взял какие-то бумаги и убежал на работу с трясущимися руками. Мужик он был сильный. Отработал до вечера, отмолчался в автобусе, который привозил офицеров и инженеров, техников и летчиков с полигона в городок, вспоминая давнишние разговоры с одним другом-однокурсником. «Шафером я у тебя на свадьбе не буду, – говорил он, друг детства. – Не хочу, чтобы ты женился на ней. Знаю, кто она такая. А ты мне друг. Даже больше. Нет, это не слухи. Я сам видел. Нет, за ноги не держал. Но видел».

Они бы в тот вечер подрались, но друг действительно был настоящим другом. Хочешь, бей меня, я тебя бить не стану, хотя бы потому, что ты меня однажды от смерти спас. Как такого человека ударишь?! На свадьбу друг не пришел, свадьба была роскошная. Долго о ней говорили.

Муж пришел домой, посмотрел на жену и сурово приговорил их троих: «Я долго рассусоливать не буду, развод и от ворот поворот. И точка». Она попыталась играть на чувствах, принесла на кухню ребенка, он взял сына на руки, ушел с ним в детскую, усыпил его сказкой, вернулся на кухню, спокойно, голосом человека, которого уже поздно переубеждать, повторил: «Развод. Я оставляю тебе все, даже Саньку. Поживу в общежитии, потом переведусь в ЯР. Истерики не закатывай, не поможет. Я тебе назову несколько фамилий, чтобы ты поняла, почему я приговорил нашу с тобой семью к смерти. – И тут он назвал ей имена и фамилии, о которых, ей казалось, знать могли только она и они. – Надеюсь, ты все поняла? Я ждал. Надеялся на то, что это все осталось в Таганроге. Я только поэтому и согласился сюда переехать и отказаться от аспирантуры. Я дал тебе шанс. Но Филя, лепший друг, был мудрее меня. Таких не переделаешь. Только могила. Спокойной ночи. Уходи. Я поработаю. А завтра уйду в общагу».