Антология «Дракула» - Нэнси Холдер

Какая злая шутка, что моей гибелью стала любовь! Любовь и психоанализ.

Моя история в том или ином варианте известна почти всем, но никто не знает о последних тринадцати годах. Никто, кроме меня самого, Эшли Ларк Джилберт и доктора Алекса Блоуварда, психолога. Я расскажу о них, чтобы объяснить мою смерть, а заодно и жизнь.

Я работал почти все время своего существования. Сей факт разрушает миф о моем неисчерпаемом богатстве, но доказывает, что Дракула гораздо общительнее, способнее и разностороннее, чем его представляют. Попав в Город Ангелов, я нашел свое призвание, работая ночным дежурным в приюте для бездомных и беспризорных детей Голливуда. Вообще, должен признаться, что никогда не любил детей, но одержимые души, попадавшие в «Лас-Пальмас», оказались смышлеными, злыми и грязными, что придавало им очарования. Их раны, полученные на улице или в неблагополучных семьях, меня не интересовали. Не мое это дело — исцелять несчастных чертенят. Мне полагалось просто следить, как они спят, и не пускать в приют желающих продать наркотики или соблазнить кого-то из этих бедолаг.

Там я и познакомился с Эшли.

Ее, извивающуюся и вопящую, ввели двое «солдат Христа» с прыщавыми мордами — члены подростковой группы евангелистов-фанатиков, «очищавших улицы Содома» вместе с армией волонтеров, «посланных Богом». Девчонка была высокой, светловолосой, тощей и, как все бродяжки, доставляемые в приют, — проституткой.

Сидя в своем кабинете — уголке комнаты, устланной чатами и спальными мешками подростков, — я наблюдал, как они втолкнули ее на место для новичков прямо напротив меня. Кое-кто из спящих проснулся и заворчал, но большинство продолжали спокойно храпеть. «Христовы солдаты» держали ее, пока я доставал из стола бланки и устало приступал к никому не нужной записи лживых сведений.

— Имя?

— Принцесса Маргаритка, — фыркнула она.

Я записал.

— Возраст?

Она уставилась на меня:

— Пятьдесят.

Я и это записал.

— Адрес? Если имеется.

— Шутишь? Ад на углу Голливуда и Вайи. Не хуже других. Мотель за углом. Какая разница! Через час я снова буду на улице.

Она закатила глаза.

— Мы не полиция, мисс Маргаритка. Не освобождаем вас и не задерживаем. — Я хмуро взглянул на тупоумных бычков, державших девушку. Те убрали руки, и она потерла свои плечи. — Вы оба можете идти. С Принцессой я сам разберусь. — Я улыбнулся самой равнодушной улыбкой.

Когда они ушли, Эшли — тогда еще Принцесса — оглянулась на спящих и присмотрелась ко мне:

— Это что за место? Ночлежка?

— Приют. Место для бездомных, которые не хотят торговать собой. Бычки Христовы, кажется, считают, что проще спихивать падших сюда, чем тащить в церковь. Я полагаю, они хотят их спасти. Собственно, разве не этим они занимаются?

Она ухмыльнулась в полумраке:

— Фью, да ты — мыслитель! Здорово! Я могу идти?

— Можешь идти. И вернуться в любое время, когда захочешь. Здесь относительно чисто и сухо. Иногда какой-нибудь самаритянин жертвует еду и чистую одежду. Для показа мод это, конечно, не подходит, но лучше дырявых ботинок. И мое очаровательное общество — в придачу. Сама видишь, мне здесь не с кем поговорить.

— Тогда пока. — Она встала, повернулась к двери и еще раз взглянула на меня. — Кстати, меня зовут Эшли.

— Славное имя. А меня… Влад. — Я пользуюсь его именем, хотя никогда не был им самим. Это один из многих ненавистных мне мифов.

— Влад? Русский, да?

— Румын. Я давно живу в этой стране.

— В общем, я буду заглядывать. Когда дела не идут… Ну, ты понял… — Она по-детски кивнула в сторону улицы.

— В любое время!

Я был откровенно равнодушен, и это ее заинтриговало.

Эшли выскочила в осеннюю ночь, и я не видел ее до смешного долгие три часа. Вернулась она с синяками на лбу и на скуле и с мерзким рубцом на шее. Я спросил, не нужен ли врач, но она только попросила, чтобы я побыл рядом, пока она поспит на единственном свободном мате. Я обещал присматривать, но объяснил, что должен находиться за столом, при телефоне и все такое. Она пожала плечами, но я видел, что ей обидно.

Я ушел в шесть, когда она храпела так же громко, как и ее сосед.

Потихоньку Эшли стала обживаться, но появлялась только после ночной смены. Иногда она пыталась втянуть меня в разговор, но чаще я просто выслушивал ее рассказы о бурном и трагическом распаде семьи: к пятнадцати годам за ее спиной уже были семь лет психотерапии.

Поначалу она интересовала меня не больше любого другого ублюдка, попавшего в приют. Я просто выполнял свои обязанности, зарабатывая на оплату темной комнаты, где проводил дневные часы. У меня хватало времени до работы вынюхать себе хорошую вену. Может, отчасти поэтому я был сонным и равнодушным к ребятам. И еще потому, что никогда не проводил с ними столько времени, чтобы появилась привязанность или эмоциональная связь.

Потом Эшли забеременела. Я не видел ее почти четыре месяца. За это время она изменилась: немного выпятился живот, вся светилась и набрала вес.

Мадонна! Вот кто она была.

Эшли села, положила на стол набитую косметичку и вздохнула:

— Влад, ты — мой единственный друг. Мне нужно место пожить, пока родится ребенок, а затем я буду работать через раз. Денег у меня хватит, чтобы заплатить часть арендной платы. Наркотой я не занимаюсь. Возьмешь меня к себе?

Вероятно, дело было в том, как она выглядела. Или в том, что я сутки голодал. Или со временем я стал по ней скучать и почувствовал некую привязанность. В общем, я согласился.

Только в шесть часов, когда я собрался уходить домой, мне пришло в голову, что, прежде чем разрешить ей у себя ночевать, придется рассказать, кто я такой, и заручиться ее молчанием. Тем более если она будет проводить у меня день. Мы оба работали ночами и отсыпались днем — хороший знак.

Я усадил ее в кухонном уголке, а сам расхаживал по комнате, объясняя:

— Слушай, мне нужно кое-что тебе рассказать. Только не перебивай! Меня зовут Дракула, я — граф из Трансильвании и не помню, сколько мне лет. Я — вампир, живу на человеческой крови и не могу разрешить тебе поселиться здесь, пока ты не поймешь, что, проговорившись об этом, поставишь под угрозу мое существование. И останешься без жилья, потому что мне придется исчезнуть, а тебя выставят на улицу.

Она усмехнулась:

— Ух ты! Хэллоуин был в октябре, а сейчас вроде март?

Я похолодел:

— Ты мне не веришь?

— Если не считать, что у тебя очень длинные чернильно-черные волосы, которые ты перевязываешь ленточкой, кожа, явно не видевшая солнца, и глаза цвета киви, я бы сказала, что ты — просто большой чудак, которому необходимо верить, будто он может оборачиваться летучей мышью. Ладно! Ты только мою кровь не пей, договорились? Мне она нужна, чтобы кормить этого юнца. — Она взглянула на свой живот.

— Ты мне не веришь.

В прошлом не многие узнавали правду обо мне, и все приходили в трепет. Я не понимал, как быть с ее недоверием.

— Какая разница? Ты мне нужен. По мне, будь ты хоть Наполеоном!

Она была права. Какая разница! Я перечислил правила сосуществования со мной. На каждое она только пожимала плечами:

— Все лучше, чем жить в моей семейке. Я тоже сплю весь день. Только сейчас еще много ем. Ничего не могу с собой поделать. Но я не стану тебе надоедать, обещаю! Я очень тебе благодарна.

В ее взгляде было нечто такое… Позже я узнал, что это любовь. Благодарность — не любовь, хотя и она в ее взгляде тоже была. Это я узнал от доктора Блоуварда.

Мы прожили вместе три месяца. Она мне все больше нравилась, и эта симпатия делала меня рассеянным. Стало трудно сосредоточиваться на технике соблазнения, которую я использовал, чтобы кормиться. Я распустился и, признаюсь, стал слишком озабоченным и агрессивным: чуть не убил одну женщину из Лос-Фелица. Когда Эшли родила и отказалась от младенца, ее печаль и чувство вины передались мне. Мы становились чем-то вроде семьи, хотя и довольно странной.

Через несколько недель стало ясно, что ей пора уходить, как она обещала. Вернуться на улицу и торговать собой. Но мы оба промолчали: я — потому что заботился о ней, насколько это вообще было возможно, а она, как я потом узнал, — потому что целиком погрузилась в блаженство любви. В итоге она осталась.

Однажды вечером, когда я собирался выйти за пропитанием, она сидела на кровати, глядя, как я одеваюсь.

— Ты видишь во мне сестру, да? — Это не было вопросом.

— Не знаю… У меня никогда не было сестры. А ты видишь во мне брата?

Она захихикала:

— Наверно, сознание того, что тебе сотни лет, этому мешает, хоть ты и выглядишь не старше тридцати.

— О! Так ты мне поверила… А мешает ли это сознание видеть во мне потенциального любовника? — Мое неестественно спокойное сердце дрогнуло.

Она покосилась на меня: