Песня огня - Кэтрин Коултер

— Ты чуточку поправилась, жена. — Голос его звучал бесстрастно.

Потом рыцарь легонько дотронулся кончиком пальца до ее груди и почувствовал, как она содрогнулась.

— Интересно знать, — задумчиво произнес он, — наполнится ли когда-нибудь твое чрево, зародится ли в нем мое дитя.

При этих словах Кассия закрыла глаза. Ей не хотелось принимать участие в том, что, как она догадывалась, он собирался с ней сделать. Мысленно она бранила себя последними словами. Какой же она была дурой! Какой дурой!

Она слышала, что муж раздевается; потом почувствовала, как постель осела под его весом. Когда он улегся рядом с ней, его рука легла на живот, и Кассия беспомощно застонала.

Грэлэм смотрел на ее стройные прямые ноги, теперь разведенные настолько широко, что он видел нежную плоть между бедрами. Он легонько прикоснулся к ней, и она вновь застонала, но не от желания. Она никогда не испытывала желания к нему. «А чего ты ожидал, глупый сукин сын?»

Черт бы ее побрал! Черт бы побрал всех женщин! Грэлэм примостился между бедрами жены, ощупывая их. Кассия была привязана надежно и не могла ему сопротивляться. Он не собирался совершать над ней насилия, а хотел только напугать, доказать, что не позволит себя дурачить.

Рыцарь убрал руки и сел, опираясь на пятки и глядя на свою юную жену. В лице ее не было ни кровинки. Из-под плотно закрытых век по бледным щекам струились слезы. Резким движением де Моретон отстранился от нее, пораженный ее молчаливым отчаянием; оно огнем жгло ему сердце. Потом взял одеяло и прикрыл им ее трепещущее тело.

Отвернувшись, Грэлэм старался не слышать, как его жена давится слезами. Наконец, громко выругавшись, он схватил полотенце и отер Кассии лицо.

— Прекратите, — рявкнул он, — перестаньте лить свои чертовы слезы!

Она шмыгнула и коснулась мокрой щекой его руки. Рыцарь почувствовал, как горячая влага упала ему на ладонь.

Дольше Грэлэм не мог этого выносить. Развязывая ее руки и освобождая ноги, он мысленно поносил себя, называя ничтожным и слабохарактерным ублюдком, но тем не менее продолжал растирать ее онемевшие члены, стараясь восстановить кровообращение.

Теперь тело его жены напоминало куклу, набитую соломой, а ее рыдания сменились непрекращающейся икотой.

Де Моретон поднялся.

— По крайней мере ты вернулась, — сказал он, — уж не знаю, по какой причине.

— Я никуда не убегала, — упрямо повторила Кассия, но ее голос звучал бесцветно, даже как-то безжизненно.

Грэлэм отвернулся и быстро принялся одеваться, бранясь, не в силах, умерить дрожь в руках. Он направился к двери, остановившись только, чтобы бросить через плечо:

— Ты — госпожа Вулфтона, миледи. Надеюсь, ты позаботишься о том, чтобы еда была приготовлена прилично. Вставай и принимайся за дело.

До него донесся изумленный вздох жены — она судорожно втянула воздух. Рыцарь добавил грубо:

— Вымойся. От тебя разит лошадиным потом. «И страхом», — подумал он. В самом деле, от нее исходил запах страха.

— Вы побили ее? — спросил встретивший его во дворе Гай. Грэлэм фыркнул.

— Если бы я и убил ее, это было бы вполне заслуженно, — сказал он, холодно смерив взглядом своего вассала.

— Милорд, она сказала правду. Она — сама честность. Если даже я это вижу, то уж вы, ее муж, не можете быть к этому слепы и глухи.

— Гай, ты глупец, — устало возразил Грэлэм, забыв в этот миг о ревности, — ожерелье пропало.

— Ожерелье, добытое в лагере Аль-Афдаль?

— Да. — В сердцах Грэлэм пнул подвернувшегося под ноги поросенка. — Черт бы ее побрал, — добавил он тихо, — я бы подарил его ей.

Гай внимательно изучал лицо своего господина. «Он страдает!» Рыцаря смутила эта догадка. Ему не часто приходилось видеть, чтобы Грэлэм переживал из-за женщины. Гай не стал продолжать разговор, потому что хотел подумать и во всем разобраться. Если Кассия не брала драгоценного ожерелья, то тогда кто? Ответ напрашивался сам собой.

Вечерняя трапеза, пусть не слишком изысканная, была вкуснее, чем в те дни, когда Кассии не было в замке Вулфтон. Теперь распоряжения леди де Моретон казались заученными и механическими. Она вяло отмечала про себя, что во взглядах некоторых домочадцев сквозили беспокойство и жалость. Другие смотрели на нее с изумлением. Нэн оглядывала хозяйку нагло и торжествующе. Кассии было все равно.

Ее молчаливость во время ужина была воспринята многими слугами как должная реакция на наказание мужа. Она старалась избегать встречаться глазами с хозяином Вулфтона, потому что не хотела прочесть недоверие или даже ненависть в его взгляде. Ела она мало, не в силах проглотить то, что клала себе в рот.

— Гляди, зачахнешь, если все время будешь кукситься и дуться.

Кассия резко повернула голову к мужу, услышав насмешку в его тоне.

— Я не дуюсь, — ответила она и тут же добавила, стараясь быть честной: — Во всяком случае, пытаюсь не дуться.

— В таком случае ешь. — Де Моретон долго и внимательно смотрел на жену, потом добавил, растягивая слова

— Когда я сказал, что ты чуточку поправилась, я вовсе не имел в виду, что теперь ты стала выглядеть сносно. Едва ли ты похожа на настоящую женщину.

Кассия вздрогнула: так вот почему Грэлэм отказался от мысли овладеть ею! Он нашел ее отталкивающей, не смог заставить себя взять ее, даже несмотря на обуревавшую его ярость…

Она знала, что ей следовало бы прийти в восторг, но вместо этого на ее густых ресницах повисли слезинки.

— Если ты будешь лить слезы при всех, я в самом деле дам тебе повод плакать.

— Уже дал, — ответила Кассия, стараясь подавить ненавистную слабость.

— Ты меня удивляешь, миледи, — Грэлэм откинулся на стуле и скрестил руки на груди, — ты забываешь об осмотрительности.

Она не ответила, только молча уставилась в свой кубок с вином.

— Возможно, я верну тебя отцу. По крайней мере твое отсутствие принесет мне некоторый покой и облегчение. Он знал, что ответ не замедлит последовать, и не ошибся.

— Пожалуйста, не делай этого.

— Ах, ты готова на все, только бы спасти отца и не потерять Бельтер! Этот человек, который был так любезен с тобой, который так жалел тебя, это он сказал, что вернуться в Бельтер означает потерять все?

— Да, и я не скрыла это.

Молодая женщина подняла усталые глаза и увидела насмешливую гримасу мужа.

— Почему ты меня мучаешь? Я тебе все рассказала. Но это-то как раз и было ложью, потому что она ничего не сказала о Бланш. Де Моретон понял по глазам, что она что-то утаивает.

Его охватила ярость, и он с такой силой вцепился в подлокотники кресла, что костяшки пальцев побелели.

— Оставь меня. — Голос его был грубым и хриплым. — И знай, миледи жена, что, если ты будешь упорствовать и продолжать лгать, я превращу твою жизнь в ад.