Фехтмейстер - Владимир Свержин

— Васильев? Это который совершил перелет Санкт-Петербург — Москва? — уточнил Мартынов.

— Он самый, Евгений Иванович. Прошу вас, сделайте все, что возможно. Остальное в руках божьих.

Председатель Государственной думы шел по набережной Екатерининского канала, небрежно помахивая залитой свинцом тростью, и вскользь, точно исподволь, разглядывая встречных прохожих, заснеженные дома и спешащие куда-то ночной порою экипажи. Кое-кто из встречных узнавал господина Родзянко и учтиво кланялся. Михаил Владимирович тоже любезно приподнимал бобровую шапку, чуть дольше обычного задерживая взгляд на лицах незнакомцев. Едва поравнялся он с мостиком, хранимым двумя парами грозных крылатых львов, как из подворотни дома Фогеля ему навстречу неспешно вышел офицер в бекеше и, ловко козырнув, спросил негромко:

— Не найдется ли огоньку, Михаил Владимирович?

Председатель Государственной думы полез в карман за спичками, попутно стараясь получше разглядеть неведомого курильщика. Света от фонарей и окон едва хватало, чтоб разобрать черты его лица. Однако рост, стать и нечто почти неуловимое в облике этого офицера казались ему смутно знакомыми.

— Мы с вами прежде встречались? — пряча меж ладонями огонек, тихо произнес председатель Государственной думы.

— Виделись, — негромко, под стать ему проговорил офицер. — На конногвардейских праздниках. К тому же я приятель вашего племянника.

— Павла? — с гордостью уточнил Родзянко.

Ему впрямь было чем гордиться. Племянник слыл одним из лучших в российской кавалерии наездников. Да что там российской! Три года подряд перед войной он завоевывал главные призы на скачках в Лондоне.

— Его самого, — кивнул конногвардеец и продолжил скороговоркой без какого-либо перехода: — Прошу вас, идите в Казанский собор. Я зайду туда вскоре после вас. Поверьте, вам необходимо знать то, что я намерен рассказать.

Произнеся эти слова, неизвестный затянулся, выпуская из длинной сигары ароматный дым и, склонив голову в знак благодарности, быстро пошел через мост.

Царствование императора Павла I было кратким, и немногое в Санкт-Петербурге напоминало о тех годах. Но если бы даже после него остался только Казанский собор, этот последний рыцарь Европы уже был бы достоин упоминания в истории архитектуры. В этом невиданном прежде Россией храме православный император, являвшийся к тому же Великим Магистром католического рыцарского ордена, пытался соединить обе эти ветви единого христианского древа. Замысел был невероятным, но удался с блеском!

Конногвардеец появился вновь под божественным сводом Казанского собора, как и обещал, через несколько минут, примерно четверть часа. Теперь Михаил Владимирович мог рассмотреть своего доброжелателя куда лучше, чем на улице. Запах ладана и звуки всенощной отчего-то мало вязались с обликом этого широкоплечего гиганта, да и он, пожалуй, чувствовал себя в стенах храма не в своей тарелке.

— Здесь теплее разговаривать, — чтобы разрядить обстановку, попытался пошутить Родзянко, — не правда ли?

— Я католик, — тихо выдохнул ротмистр. Теперь уже не составляло труда разглядеть его погоны. — Мне не полагается заходить в храмы иноверцев. Как, впрочем, и делать то, что я сейчас намерен сделать.

— Ну, хватит темнить, милейший. Чего вы хотите? — едва сдерживаясь, чтобы не повысить голос, произнес Родзянко.

— Прошу вас не подгонять меня. Я не какой-нибудь там шантажист. Мое единственное условие — сохранение секретности.

Председатель Государственной думы еще раз внимательно поглядел на собеседника. «Надо же! Он похож на великого князя Николая Николаевича. — Его губы тронула улыбка. — Экое занятное сходство».

— Хорошо. Даю вам слово молчать, что бы ни стало мне известно.

— Вы прочитали заметку, которую я вам прислал?

— Да. Какая-то истеричная благоглупость, — кивнул Родзянко.

— Это вовсе не благоглупость, как вы изволили выразиться, а умелые действия контрразведки. Действия, к которым я имею самое непосредственное отношение.

— Вы сделались контрразведчиком, ротмистр? — В голове Михаила Владимировича никогда не укладывалось, чтобы в ловцы шпионов подался офицер столь блестящего гвардейского полка. По его разумению, контрразведка оставалась жребием трудяг из артиллерии и армейской пехоты, но не кавалерии.

— А вы председателем Государственной думы, — тут же нашелся офицер. — Но оба мы остались конногвардейцами. Для меня полковое братство — вовсе не пустой звук. Кроме того, я полагаю тот путь, которым идете вы, — спасением для России, и очень не хотел бы, чтобы он пресекся столь нелепо. Однако к делу. Арест депутатов Государственной думы — не случайность. У каждого из них обнаружены крупные суммы фальшивых денег, полученные ими через подставных лиц от резидента австрийской разведки в Петрограде. Вы сами понимаете, что такой скандал грозит роспуском Думы. И не только роспуском.

— Этого не может быть!

— Может. Хуже того, дело именно так и обстоит. Но самое плохое заключается в том, что в вашем кабинете в сейфе лежит 20000 фальшивых рублей австрийской работы. Две запечатанные пачки сторублевых ассигнаций.

Брови Родзянко удивленно поползли вверх. Ротмистр говорил чистую правду: в сейфе действительно лежала указанная сумма, предназначавшаяся на текущие нужды партии кадетов. Но…

— Эти деньги передал вам князь Львов, — пояснил «опричник». — По его ведомостям они проходят как полученные для нужд армии в качестве земских пожертвований. Однако князь пожелал распорядиться ими несколько иначе. Сейчас здание Думы уже закрыто и взято под охрану. А на завтра уже готовы ордера на ваш арест и обыск квартиры. Можете быть уверены, государь не забыл вам недавней статьи, в которой вы опрометчиво величали Александру Федоровну шпионкой.

Председатель Государственной думы вдруг почувствовал, как ноги его становятся ватными.

— Мне срочно нужно попасть в Таврический дворец!

— Исключено! Как я уже сказал, Дума под охраной, ваш кабинет — и подавно под контролем агентов контрразведки.

— Что же теперь делать?

— Я бы рекомендовал вам как можно скорее помириться с царем, — ротмистр пожал плечами, — но представления не имею, как это можно сделать.

— Это почти невозможно.

— Тогда я вижу единственный способ. Прошу вас понять меня верно. Он не совсем… — Конногвардеец скривился, подыскивая подходящие слова, однако не найдя, махнул рукой. — Вот три купюры. — Он снова полез в карман своего кителя и одним движением вытянул свернутые в трубочки сотенные ассигнации. — Возьмите их и отправляйтесь на Знаменскую в гарнизонную контрразведку. Там быстро определят, что они фальшивые. Тогда немедленно вам следует написать, что, едва услышав о наплыве австрийских фальшивок, вы решили на всякий случай…

— Да-да, понятно, — заторопил Родзянко.

— Дальше вы сообщаете о деньгах, которые хранятся в сейфе, и о том, что получены они от князя Львова.

— Но… Но… Я уверен, его сиятельство и мысли не имел! Ведь это бесчестно! — Михаил Владимирович повысил голос.

— Тише, тише. Не привлекайте внимание. Этим вы не поможете себе и погубите меня. Князь Львов — глава Земсоюза. Каждый месяц он получает десятки, если не сотни тысяч пожертвований. Конечно же, он не мог уследить за всеми ассигнациями. Тем более что фальшивки сделаны поистине безукоризненно. Его помурыжат некоторое время и освободят. Если вы полагаете, что председателю Государственной думы следует очутиться в кутузке вместе с ним — пожалуйста, не смею вам мешать. Но это крест на Государственной думе, как таковой, а заодно и на вас вместе с князем Львовым. Мне представляется куда более разумным, если вы останетесь на своем посту и поможете князю выбраться на волю. Согласитесь, вам есть что спасать!

Родзянко тоскливо поглядел на ротмистра. В его словах определенно был резон. Словно нечаянно он взял из рук собеседника свернутые купюры и пробормотал едва слышно:

— Я подумаю.

— Думайте быстрее, ваше превосходительство, а сейчас, простите, очень спешу.

Михаил Чарновский резко склонил голову и, повернувшись, направился к выходу.

— Ну ты могешь! — звучало в его голове. — Такой ершистый сазан, а наживку схряцал по самое удилище.

— Теперь союзу между Родзянко и Львовым не бывать, — не без гордости объявил Фехтмейстер.

— Ты домой собираешься? — заботливо поинтересовался его собеседник. — Поздно уже. Девочка, вон, убивается!

— Знаю, — резко оборвал его Чарновский. — Но дел еще невпроворот.

— Все понятно, бомонд, прелести ночной столицы, конфетки-бараночки. Я тока хотел сказать, тут к тебе в гости прибыл какой-то молодой уланский корнет. Говорит, что ты ему обещал интересную работу на выезде. Судя по солдатским Георгиям, корнет из новоявленных. Такой улыбчивый, голубоглазый, лицо наивное-наивное. Типичный убийца. Так и ждешь, шо тебя шашкой рубанет.