Принцесса викингов - Симона Вилар

— Что такое ты сказал о датском флоте? — лениво спросила она, ласково отбросив с желтых, как у барса, глаз викинга длинные свалявшиеся пряди.

Рагнар оживился:

— Когда мы бились с датчанами, Снэфрид, у стен Руана, я не только рубил направо и налево, но и думал о своей выгоде. Теперь я помышляю о том, чтобы примкнуть к ним, — они звали меня. Давай же уйдем вместе, моя валькирия. Оставь Ролло, пока эта рыжая окончательно не полонила его, пока ты еще в силах причинить ему боль, пока он не избавился от тебя, как от надоевшей игрушки. Я сделаю тебя своей королевой! Мы уйдем к данам, совершим рейд на Луару и покорим тот край. Там богатые земли, дикие и плодородные, мы станем правителями, Снэфрид. Вот тогда-то придет и мой черед поквитаться с Левшой. Я швырну его связанным к твоим ногам!

Глаза Рагнара вспыхнули, зубы сверкнули в хищной и страстной усмешке.

— Много людей пойдет за мной, Сванхвит! Все, кому надоело быть надсмотрщиком над франками, все, кто еще жаждет славы и в ком жив дух настоящих воинов. Молю тебя, моя валькирия, идем со мной!

Он покрывал исступленными поцелуями ее запрокинутое лицо, губы, горло.

Снэфрид в задумчивости разглядывала Рагнара, словно видела впервые. Глубокая борозда залегла у нее между бровей. В том, что говорил Рагнар, был свой смысл. Однако Снэфрид еще не чувствовала себя окончательно побежденной. И ей так же тяжело было расстаться с Ролло, как вырвать сердце из груди. Наконец она отстранилась и села. За затянутым бычьим пузырем окошком затеплился свет нарождающегося дня. Женщина встала с грубого ложа и потянулась за одеждой.

— Нам пора возвращаться, Рагнар. Я… Я услышала твои слова. Но не думай, что я с маху променяю то, что имею, на призыв голодного волка.

Рагнар хмуро глянул на нее. Его больно задело равнодушие, с каким отнеслась Снэфрид к его словам. Но он не смел открыто выразить свой гнев. Поэтому он молча оделся и, лишь когда начал возиться с тугой пряжкой ремня, сердито заметил, что Ролло давно готов променять ее на племянницу франкского герцога.

— Он без устали твердит, что сделает ее женой Атли, но всем и каждому в Руане известно, что он не отпускает эту девку от себя. Ты останешься ни с чем, если и дальше будешь следовать за его тенью.

Он говорил жестко, стараясь уязвить, но Снэфрид оставалась невозмутимой, одевалась медленно, словно нехотя, и лишь то, как она сердито фыркнула, разбирая спутанные пряди волос, выдало ее. Наконец она встала, оправляя полы короткой куртки. На ней была одежда викинга — пояс с мечом у бедра, широкие штаны, заправленные в голенища сапог из нерпичей шкуры. Глаза ее скользнули по лицу Рагнара. Светлый вспыхнул алым отсветом, блеском огня, другой угрюмо темнел.

Как всегда, Рагнар не выдержал этого взгляда. Отвернулся, запахивая плащ, застегнул фибулу на плече. Тягучий голос женщины произнес:

— Твои речи заманчивы, датчанин. И я подумаю над твоими словами. Нет! — она протестующе вскинула руки, когда он шагнул к ней. — Не торопи меня. Уезжай. Никто не должен дознаться о наших встречах. Я снова позову тебя.

И вновь, негодуя и восхищаясь ею, Рагнар подчинился. Хоть Снэфрид и ведьма, но она великолепна!

— Да подвигнут тебя боги к мудрому решению, Сванхвит! Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется.

Он вышел. С улицы пахнуло сыростью, донесся голос Тюры, хриплый, как у вороны. Старуха суетилась у коновязи. Снэфрид же не стала спешить. Присела на край лежанки.

— Ролло не ты, Рагнар, — почти беззвучно пробормотала она. — Тебе никогда не стать таким. Хотя, как знать, у каждого воина свой путь в чертоги Валгаллы…

Она еще слышала удаляющийся стук подков, но уже начисто забыла о Рагнаре. Ее сильные руки безвольно лежали на коленях спина согнулась, как у старухи.

То, что поведал датчанин, только усилило ее страх. Прошло больше недели после охоты в Муассонском лесу, и за это время Ролло ни разу не навестил ее, ни разу не послал за нею. Но, как доносили ее соглядатаи в Руане, он не встречался и с рыжей Эммой. Конунг готовил часть своих судов к походу в Байе, где его власть была недостаточно крепка и где он стремился укрепить свои позиции. Кроме того, Снэфрид узнала, что вместе с Ботто Белым Ролло намеревался отправить и Атли. Вполне разумное решение — юношу мало знали в тех краях, там он мог вернуть себе имя воина, запятнанное на Сене. Однако никто не ведал, каковы планы Ролло в отношении рыжей Эммы. Отошлет ли он ее вместе с братом или оставит здесь? В любом случае теперь, когда сам герцог Нейстрийский заговорил о том, чтобы породниться с Ролло, Эмма для Снэфрид представляла серьезную опасность. Но супруга конунга вовсе не желала сдаваться. Она едва не погубила девушку на охоте, однако Ролло спас ее, едва не погибнув сам. В ее памяти еще свеж тот гневный взгляд, который он бросил на нее, поняв, что именно она подстрелила лошадь Эммы.

Необходима величайшая осторожность, и если предстоит, действовать, никто не должен и на миг заподозрить ее. Когда же пленница исчезнет, все переменится. Тогда руны лягут по-другому.

Отбросив овчинный полог и распахнув скрипучую дверь, Снэфрид окликнула Тюру:

— Разведи костер из ели пополам с костями животных, Тюра. И приготовь черного ягненка. Мне нужна жертва для Хель.

Темное, словно прокопченное лицо ведьмы сморщилось в улыбке. Для нее была очень важна та связь, что сблизила их со Снэфрид. Правительница Нормандии хорошо платила, и Тюра обзавелась теперь небольшим хозяйством — куры, овцы, корова. За скотом ходили два раба с вырванными языками, чтобы они ненароком не проболтались, что супруга нормандского конунга наведывается к ведьме. Впрочем, об этом не стоило беспокоиться — ее жилище в болотистой лощине местные жители и без того обходят стороной. Лишь изредка под покровом ночи поблизости появлялись какие-то укутанные с головы до ног фигуры — женщины, нуждающиеся в приворотных зельях, девушки, решившие вытравить плод, или больные, доведенные немочью до отчаяния. Опасаясь подходить близко, они ожидали, когда старая Тюра сама приблизится к ним, ибо место, где стояла хижина, считалось проклятым. Поэтому Снэфрид всегда чувствовала себя здесь в безопасности.

Между трех огромных дубов на каменной плите старого алтаря Тюра уже развела огонь. Подбрасывая кости в пламя, она с усмешкой глядела на Снэфрид.

— Заклятие лучше подействует, если ты произнесешь его в ночи. Утро не годится для чар.

— Я слишком долго ждала, — ответила Снэфрид. — А моя ненависть слишком сильна, чтобы заклятию могло что-либо помешать.

Она извлекла из кошеля на поясе небольшой золотой крестик, изготовленный просто, но с редкостным мастерством — с вкраплением маленьких, вспыхивающих багровым огнем рубинов, и положила его на край алтаря. Глаза ее расширились, она простерла руки над огнем и стала чертить в воздухе знаки могущественных рун. О, никто лучше ее не знал их силы, как и то, что тот, кто прибегает к ним, невольно обращает часть их злого могущества на себя. Однако она готова была принять свою долю проклятия, лишь бы большее зло досталось той, кого она столь ненавидела.