Инициатор - Ольга Ворон

– Останови это.

Марк взглянул на него внимательно, сбросил пепел в сторону и спросил:

– Боишься ли ты смотреть в лицо смерти, брат?

– Боишься ли ты? – ответил Даниил. Он глядел исподлобья – равнодушно, безучастно, – словно ни вопрос собеседника, ни собственная реакция не касались его. Марк задумчиво кивнул, затянулся сигаретой, пыхнул и тут же разогнал дым перед лицом.

– Не я причина этого, – он задумчиво смотрел на приплясывающие красные искры на кончике сигареты. – И никто. Так бывает, что одни рождаются с силой человека, иные – с силой йаха. За тысячелетия крови смешивались не раз, и, хотя гены человека сильнее, случается, появляются на свет те, в ком уже немножко есть йахас. Когда-то церковь набирала в альфа только зрелых мужей-воинов, но Единая, в погоне за властью, решилась на небывалое – они стали инициировать девочек, в которых подозревали кровь йахаса. Конечно, получается не всякий раз, но… Им нужна куколка, поэтому игра стоит свеч.

Даниил посмотрел на кресла, где лежала Алиса. Тонкая белая рука, свешивалась с сиденья, беззащитно и невинно.

– Она была с кровью йахаса с рождения?

– Я не слышал, чтобы к перерождению подходили те, кого просто заразили…

– Как? – Даниил потрясённо встряхнул головой и обхватил горячие виски ладонями: – Как человек может быть…

– Никак, – Марк обнажил в улыбке острые зубы, так и не поменявшиеся на человеческие. – Во всяком случае, крови и мяса они жрут не более чем иные люди. Йахас – могучая сила, подарок самой сути божественного. В теле человека, сила – быть человеком. Человеком таким, мощь и величие которого признают повсеместно. Святым, великим, вождём, творцом или примером, – тем, кто и сам взойдёт на костёр, и за которым пойдут по углям. – И усмехнулся: – Или по воде.

Скулы Даниила заострились, заходили ходуном от сдерживаемого напряжения.

– Ты хочешь сказать, – медленно начал он. – Что Он…

Марк сухо кивнул:

– И не только Он, не только святые и великомученики прошлого, брат… – и положил ладонь на локоть бета: – На крови йаха стоит храм. И потому посвящён ему.

…

Воспоминание о Пузырях

Сперва она почувствовала, как сверлит шею. Словно тупое, широкое сверло упёрлось в туго переплетённое жилами горло и вдавливается, с каждым следующим бесшумным оборотом срезая новую стружку, проникая глубже и разрывая сознания на части от боли.

Потом смогла дотянуться резиновыми нечувствительными пальцами до шеи и нелепо ткнуться ими в невидимое сверло. Боль стала едва терпимой. Перед глазами полыхнула белая вспышка. И это заставило её замычать от двойного мучения.

– Не трогай! Убери руки!

Голос сестры Софьи, – обычно ласковый и спокойный, – зазвенел прямо над ухом напряжённой леской.

Сглотнув, Алиса послушно одёрнула руку от раны. Легче не стало, но показалось, что сверло остановилось, в холостую прокручиваясь на уже выгрызенной воронке.

На рану потекла вода, прохладой и зудящей щекоткой раздражая оголённый нерв. Алиса застонала и стиснула зубы. Открыть глаза всё ещё не получалось – сознание барахталось на грани между пробуждением и страстным желанием снова уплыть в бесчувственность глубокого сна. Но чутьём уже понимала – ей не кажется, рана действительно есть. Иначе бы её не промывали заботливые руки сестры Софьи, иначе бы не опаляло ноздри горьким запахом спирта.

На горло лёг лёгким, почти невесомым покрывалом бинтовой валик.

– Воды… – просипела Алиса, протягивая руки в никуда, не чувствуя ни рук, ни пространства. Только ощущение – яркое, сильное – ходящих вокруг рыбьих пузырей – радужных, раздутых, полных воздуха и плещущейся озером – в ком больше, в ком меньше – красной жидкостью. Соком? Вином?

Она облизала губы. Страстно хотелось пить. Нет, даже не так. Страстно хотелось выпить.

– Воды…

– Поднимите! – властный голос матушки Ольги спутать с другими было невозможно.

Сестра Софья послушно приподняла край бинтовой подушки.

– Да…

Алиса почувствовала – не увидела – как дородное лицо настоятельницы брезгливо кривится, как сходятся брови, создавая неуклонную ложбинку, появление которой опасался весь монастырь.

– Ах, тварь! – прошипела мать Ольга. – Ах, стерва такая! Выкормыш змеиный! Ах!

А она в ответ потянулась нечувствительными руками – словно ничего в них нет, одни резиновые перчатки на отшибленных нервных волокнах. Схватилась за что-то. И даже не ощутила, что схватила. Только поняла это, чем-то иным, чем собственными руками. Будто все ощущения теперь жили не в ней, а во вне, где-то рядом с телом, где-то вне его, но транслировались в её сознание. С помехами, но транслировались.

Она схватилась за нечто, мотающееся перед ней. Радужное, полое, в котором плескалась красная вода.

– А! – закричала мать Ольга.

Радужное, полое, с красным, заметалось, стремясь выскользнуть. И тогда Алиса ухватилась сильнее и распахнула рот, таща к себе. Пить, пить – билось в каждой жилке, колотилось под черепом.

– Да отцепись же! А!

– Матушка!

Она почти уже доволокла сопротивляющийся пузырь, почти, но… Пузырь метался, тянулся обратно, тащил за собой так, что у Алисы трещали все жилы, схожие с расплавленным мороженным – тяжёлые, малоподвижные и растекающиеся под кожей вялым киселём.

– Да что это же это! Господи!

Алиса задержала схваченный ломоть почти у жадно раскрывшегося рта и задумалась: «О чём говорит матушка Ольга? Что происходит?». Но жажда была сильна. Потом узнаю… И снова потащила.

– Да чего вы стоите?! Помогите!

– Матушка! А!

И плещущемуся яростным бурлением красной воды рыбьему пузырю на помощь прикатился ещё пузырь, и ещё, и ещё. И вместе они, спихивая её руки по пальцу, коряво вцепившемуся в полый сосуд, начали отрывать добычу от её лица.

– Алиса, брось! Брось! Брось, я сказала!

Голос сестры Софьи зазвенел от напряжения. Это значило, что происходило что-то важное, особенное, где нельзя было не подчиняться. И она согласно разжала пальцы. Полый сосуд заплескал красной водой и отдалился.

– Воды… – просипела Алиса.

– Матушка? Как вы?

– Сволочь! Гадина! Дрянь такая!

Голос матушки метался вокруг неё, срываясь с металла в слёзы. И всё пространство между ними словно поляризовалось, притягиваясь и отталкиваясь.

– Она не понимает ещё, матушка. Она ещё под наркотиком. Когда очнётся – даже помнить не будет. Поймите, это не сознательные действия. Она ещё не может…

– Дрянь! – матушка Ольга сплюнула.

И Алиса почувствовала, как по лицу – резиновому, чужому, словно маска, – стекает влажное пятно.

– Значит так… Запомните! Ничего не было! Понятно?

– Матушка?

– Ничего не было! Ни укуса, ни жажды! Ясно?

Алиса зашарила по миру вокруг, упорно протягивая руки к рыбным пузырям. Но те тут же сместились, став недостижимы. Красная вода в них бурлила от сил и энергии. А она хотела пить.