Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Но в глазах простого народа еврей оставался, как при Хмельницком или Гонте, «жидом поганым», «жидом проклятым», «жидом-богоубийцей». В иное время принадлежность к еврейскому народу сама по себе означала смертный приговор.

В мещанских, козацких, крестьянских хатах нередко висели изображения запорожца, играющего на бандуре неподалеку от повешенного вверх ногами еврея[880]. Народные песни прославляли вождя гайдамаков Максима Зализняка именно за борьбу против евреев:

Течут рiчки з всёго свiту до Чорного моря —Минулася на Вкраiнi Жидiвская воля![881]

Даже просвещенный Николай Костомаров писал про «семитический мозг» еврея, который оказывался способнее славянского мозга «на всякие корыстные измышления»[882]. А Тарас Шевченко, близкий к народному восприятию «еврейского вопроса», горевал, что Сечь Запорожская «жидовою поросла» («Великий льох»), а Чигирин, славная гетманская столица, спит, «повитий жидовою» («Чигрине, Чигрине…»).

Русские путешественники отмечали если не всеобщую, то распространенную неприязнь к евреям на Украине. Измайлов писал, что евреи в Киеве хотя и многочисленны, и богаты, но крайне запуганы. Еврей снимает перед каждый христианином шляпу, а «христианин показывает уже ему свою благосклонность, есть ли отвечает на его вежливость тою же вежливостью». При этом «простой народ» евреев всячески бранит. Один офицер бросил еврею на городской заставе: «Ты распял Христа <…> злочестивый Иуда!»[883] И еврей не смел даже возразить, хоть как-то ответить на оскорбление. Русские дворяне, впрочем, относились к евреям не лучше: «…вообще народ довольно противный», – писал о евреях Иван Аксаков[884].

Еврея считали человеком a priori нечестным и/или, по крайней мере, корыстолюбивым. Смирнова-Россет во Франкфурте предложила Гоголю взять ее дорожный портфель «английского магазина», тот отказался. Тогда Россети пообещала: «Ну, так я кельнеру его подарю, а он его продаст этому же жиду, – а тот всунет русскому втридорога»[885].

А князь Долгорукий недоумевал, как евреи могли некогда стать избранным народом: «…невероятно, чтоб такой поганый и прокаженный народ был угоден Богу…»[886] Поэтому он согласился с мнением одного своего одесского собеседника, будто истинные потомки библейских евреев – это караимы из Константинополя («Караимские Жиды, Цареградские выходцы»), которые понравились ему гораздо больше, чем евреи-ашкенази, населявшие Украину.

В одном из рассказов, составивших тургеневские «Записки охотника», помещик Чертопханов застает в соседней деревне расправу над евреем. Выяснилось, что появился в деревне «жид какой-то». И стали его бить. За что же бить?

« – А не знаю, батюшка. Стало, за дело. Да и как не бить? Ведь он, батюшка, Христа распял!» – отвечает ему одна баба.

Чертопханов прекратил расправу и спас еврея. Тот отблагодарил великодушного барина, привел ему роскошного коня. Однако Чертопханов был не столько обрадован конем, сколько возмущен: “…паршивый жид смеет сидеть на такой прекрасной лошади… какое неприличие!”

– Эй ты, эфиопская рожа! – закричал он, – сейчас слезай, если не хочешь, чтобы тебя стащили в грязь!»[887]

Так что два славянских народа во многом сходились в оценке евреев. Но для русского человека еврей оставался фигурой почти экзотической, а для малороссиянина это был давний и нелюбимый сосед.

На переговорах с властями Речи Посполитой Хмельницкий и его товарищи выдвигали обязательное требование: выгнать с Украины всех евреев. Во взятом штурмом городе поляков еще могли пощадить, взять в плен, чтобы получить за них выкуп или передать татарам. «Жены шляхетские» просто становились «женами козацкими»[888]. Но евреям пощады не было. Спасались только те, кто решился перейти в христианство, но и они, разумеется, при первой возможности бежали с восставшей Украины в Польшу. Там их не любили, но хоть не убивали. Автор «Летописи Самовидца» констатировал: «И так на Украине ни одного жида не осталось»[889].

В Хмельнитчину евреи искали спасения в Польше. Во время Колиивщины – в Турции и России. Турецкие власти так же, как и российские, евреев в обиду не давали. Жаждал крови именно простой народ. Самый бескомпромиссный, жестокий антисемитизм был явлением народным, власти его не создавали и (долгое время) не провоцировали. Атаман гайдамаков Неживий и сотник Василь с негодованием писали российскому подполковнику Хорвату, что не нашли в местечке Крылов ни одного еврея, потому что все они бежали через российскую границу. Атаман и сотник удивлялись, почему «ваше высокородие оным погано-неверным врагам» оказывает свою милость, и просили выдать им всех евреев[890].

Польские шляхтичи, пользуясь услугами евреев, не только не скрывали своего презрения к ним, но и не видели ничего зазорного в том, чтобы оскорбить и обидеть еврея. Фаддей Булгарин рассказывает, как однажды его отец разгневался на богатого еврея-откупщика за то, что тот не снял перед ним шапку. Еврей работал на могущественного князя Кароля Станислава Радзивилла, известного больше под своим прозвищем «пане коханку» («любезнейший»), а потому решил позволить себе такую неслыханную «неучтивость»: не снял шапку даже в ответ на окрик: «Долой шапку, жид!»[891] За это шляхтич решил ему отплатить. Взял у князя в аренду фольварк (имение) и начал продавать водку вдвое дешевле, чем еврей. Еврей, понимая, что поляк своим демпингом его разорит, пришел мириться и предложил выкупить фольварк. Шляхтич согласился и подписал контракт, выгодный еврею. После этого пан Венедикт велел слугам выпороть своего делового партнера. Шестеро дюжих парней «влепили двести ударов кожаными постромками» бедному еврею. Полуживому, пан отдал-таки ему контракт, назвав произошедшее «уроком вежливости»[892]. Еврей пытался было пожаловаться князю Радзивиллу. Тот пригласил к себе пана Венедикта и потребовал объяснений. Когда поляк всё рассказал князю, «пане коханку» рассмеялся и по-своему «наказал» шляхтича: велел погостить недельку в своем роскошном Несвижском замке.

На таком фоне гоголевский Янкель, фигура трагикомическая и по-своему замечательная, кажется в высшей степени положительным образом. Он платит Бульбе добром за добро, рискует жизнью не только ради денег Тараса, но и благодарит человека, который хоть и оскорбляет его последними словами, но всё же не делает зла.

В его же уста вкладывает Гоголь и такой монолог: «Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида! Потому что всё, что ни есть недоброго, всё валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид!»[893]

«Жид», оказывается, тоже человек… Такие «прозрения» случались и с автором кровавых «Гайдамаков». Спящая еврейка-красавица («гарна нехрещена») у Шевченко «як квіточка в гаю» («как цветочек в роще»). Сюжетом стихотворения «У Вiльнi, городi преславнiм…» («Во граде Вильно достославном») стала романтическая история любви графского сына и еврейки.

Улюбилося, сердешне,Було молодеє,У жидівку молодуюТа й думало з нею,Щоб цього не знала мати,Звичайне побратись,Бо не можна ради дати,Що то за проклята!Мов змальована, сиділаДо самої ночіПеред вікном і втиралаЗаплакані очі[894]…

Он влюбился не на шутку,Был молод, сердешный,Выбрал юную еврейкуИ хотел, конечно,Тайну соблюдая,На красавице жениться.Вот была какаяТа еврейка. Всё сиделаДо глубокой ночиПред окном и утиралаПечальные очи…

И все-таки гениальные прозрения гениальных художников не меняли общего отношения к евреям, которое проявлялось и в жизни, и в литературе. Писатель среднего уровня здесь, быть может, показательнее гения. В повести Ореста Сомова «Гайдамак» еврей Абрам бледнеет, словно Каин. Мы все, строго говоря, потомки Каина. Так почему далеко не последний русский писатель (к тому же писатель украинского происхождения), человек неглупый и начитанный, находит необходимым подчеркнуть эту связь с Каином именно у еврея?

«Дуже стара и дуже тверда вира»

Враждебное отношение к евреям не только украинцев и русских, но также поляков, немцев, испанцев часто трактуют как вражду религиозную. При этом религиозная принадлежность у еврейского народа была неразрывно связана с национальной. Выкреста переставали считать евреем. Представление о евреях как о врагах христовых передавалось из поколения в поколение. Его держались не только какие-нибудь хлеборобы или чумаки. Александра Смирнова-Россет утверждала, что не любила свою кормилицу за то, что та была еврейкой. Однажды маменька, Надежда Ивановна Арнольди, рассказала маленькой Александре, что евреи «распяли Иисуса Христа, а это большой грех»[896]. С тех пор дочка очень сожалела, что у нее была такая кормилица. А ведь Александра Осиповна – одна из самых просвещенных женщин своего времени.