Тень Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя - Сергей Беляков

Украинские националисты относились к «хлопоманам» настороженно, русские их прямо считали врагами. Михаил Катков был убежден, что имеет дело с новой «польской интригой»: поляки, не преуспев в полонизации Юго-Западного края, решили расколоть единый русский народ и придумали украинцев[811]. На самом деле «хлопоманов» уже вряд ли можно считать поляками. Польское украинофильство и «хлопоманство» расслоились, как вода и масло: поэты «украинской школы» сохранили верность польскому национализму и католической вере, немногочисленные «хлопоманы» (Антонович, Рыльский, Житецкий) слились с украинской нацией и украинским национальным движением.

«Згине ляцька земля, згине!»

Поки Рось зоветься Россю,Дніпро в море ллється —Поти серце українськеЗ панським не зживеться[812].

Современный русский читатель наверняка знает о давней русско-польской вражде, которая тянется из века в век. И две страны продолжают вспоминать о преступлениях прошлого, даже как будто растравляют старые раны. Но эта вражда меркнет перед враждой украинско-польской. Сколько украинских песен и дум посвящено ей, сколько народных пословиц и поговорок, сколько томов исписано исследователями украинско-польских войн!

В конце XVI – начале XVII веков бо́льшая часть старой западнорусской знати перешла в католичество и быстро полонизировалась, а крестьяне и козаки сохранили верность православию. Так сложилась страшная система: землевладельцы, паны, рыцари – поляки-католики, их крестьяне (посполитые) – православные украинцы. Национальная вражда удваивалась, даже утраивалась враждой социальной и религиозной. Вместо одной смертельной болезни общество поразили сразу три.

Иезуит Фома Млодзяновский еще в XVII веке обратил внимание, что различия между двумя народами проявились даже в символике праздника: Пасху, светлое Воскресение Христово, поляки называют «Wielka-noc» («Великая ночь»), а русины – «Велик-день». Получается, что «у поляков ночь, то у русинов день»[813].

Французский инженер Гильом де Боплан писал, что польская знать «живет словно в раю, а (украинские. – С. Б.) крестьяне пребывают как будто в чистилище». По его словам, положение этих крестьян «гораздо хуже, чем положение каторжников на галерах»[814]. «Польские помещики во сто крат хуже русских»[815], – как о вещи общеизвестной напишет уже в веке XIX Александра Смирнова-Россет.

Власть польских панов была такой, что против нее бунтовали даже крестьяне-католики из «коренной Польши». В 1846 году в Западной (польской) Галиции началось крестьянское восстание. Повстанцы были так озлоблены, что отрезали головы своим панам и приносили австрийским чиновникам, рассчитывая получить награду.

Просвещенные люди, поэты «украинской школы», вспоминавшие времена шляхетско-казачьего боевого братства, были немногочисленны. Якуб Яворский с болью писал, как мало на Украине «нравственных и честных помещиков; почти все – тираны». Поэтому простой народ на Волыни, в Подолии и поднепровской Украине «ненавидит своих панов за угнетение, и справедливо…»[816] А ведь это слова не врага, а настоящего польского патриота, который мечтал объединить поляков и украинцев в общей борьбе за свободу. Но другие поляки смотрели на украинцев совсем иначе. Даже их забота о простых людях иногда принимала оскорбительные для человеческого достоинства формы. Пантелеймон Кулиш записал историю о том, как «базиляне» (василиане, монахи одного из униатских орденов[817]) учили украинских детей «вере по-польски». Усердных поощряли. Мальчику или девочке в награду за успехи раздавали крестики или пятачки. Однажды жена старосты спросила одного мальчика: «На что тебя создал Бог?» Тот ответил: «Работать на панов». Ответ так понравился польской даме, что она подарила мальчику целый серебряный злотый[818]. Такие взгляды напоминают кастовую систему Индии. Раболепие воспитывалось у «хлопов», которые отличались от панов и религией, и национальностью. Когда Тарас Шевченко впервые пришел в гости к Ивану Сошенко, тот протянул ему для знакомства руку. Шевченко «бросился к руке и хотел поцеловать»[819]. Видимо, это был результат долгого «воспитания» в доме Энгельгардтов, где господствовали именно польские порядки. В глазах крепостного Шевченко Сошенко, бедный вольнослушатель Академии художеств, тоже был паном.

Через семьдесят лет Анна Ахматова застанет еще эти нравы: «Я сама видела, – говорила она Лидии Чуковской, – как едет управляющий в красных перчатках и семидесятилетние старухи его в эти перчатки целуют. Омерзительно!»[820] Ахматова противопоставит этих несчастных украинских селян русским крестьянам Тверской губернии, где не было и следов подобного раболепия.

Даже князь Долгорукий, вообще-то не любивший украинцев, невольно их пожалел, когда насмотрелся на польский произвол. Он возмущался, почему шляхтич, нередко самозванный, «нигде лично не служит», а только «тиранит и разоряет малороссиян природных»[821].

Такие взаимоотношения между панами и «хлопами» были вообще характерны для восточных кресов. Фаддей Булгарин, сам польский шляхтич, признавал, что положение крестьян в Белоруссии и Литве «было гораздо хуже негров»[822].

Даниэль Бовуа нашел в Центральном государственном историческом архиве Украины 26 дел за 1837–1840 годы (материалы Киевской уголовной палаты), где поляки (хозяева имений и экономы, то есть управляющие) почти безнаказанно убивали украинских крестьян. Приведу только три примера:

16 декабря 1837 года эконом Л. Вежбовский «избил двух больных крестьян». Один крестьянин умер. Вежбовский был наказан месяцем ареста и церковным покаянием.

11 марта 1838 года землевладелец «Т. Тушинский до смерти забил одного из своих крепостных». Убийцу оправдали.

24 января 1840 года некто Гурский, эконом в имении Браницких, «убил двух старушек». Наказание было потрясающим: три дня ареста и запрет исполнять обязанности эконома.

В Российской империи долгие десятилетия ничего не менялось, по крайней мере до отмены крепостного права и разгрома польского восстания 1863 года. В соседней Австрийской империи и крепостное право отменили раньше, и гражданских свобод было больше, но польско-украинская вражда, социальная и этническая, была там столь же непримиримой.

Украинский писатель Василь Стефаник родился и вырос во второй половине XIX века. В австрийской Галиции существовали украинские начальные школы, но украинская гимназия была всего одна – во Львове, поэтому большинству желающих продолжать образование предстояло поступить в польскую гимназию. В одной из таких гимназий в городе Коломые и начал учиться Стефаник, сын богатого украинского крестьянина. Преподавали – поляки, большинство гимназистов составляли тоже поляки. И учителя, и ученики просто глумились над немногочисленными крестьянскими детьми, которых заботливые родители отдали обучать наукам, совсем не полагавшимся для «хлопов». Однажды учитель прямо сказал Василю: «Ступай, хам, свиней пасти!» Класс, разумеется, хохотал[823]. Другой учитель как-то поднял указкой подол крестьянской рубашки Василя, показав всему классу голую поясницу «хлопа», который даже одеться толком не умеет. И снова ученики хохотали над украинским мальчиком[824].

Не удивительно, что украинцы по обе стороны границы ненавидели поляков и радовались их военным и политическим неудачам. Так было и после поражения Костюшко в 1794-м, и в 1831-м, и в 1863-м.

Котляревский, описывая пекло в своей «Энеиде», нашел там местечко и для панов. Об их грехах рассказано кратко и точно.

Панів за те там мордували.І жарили зо всіх боків,Що людям льготи не давали.І ставили їх за скотів.

Панов за то и мордовали,И припекали в свой черед,Что людям льготы не давали,На них смотрели, как на скот.

Панами, конечно, могли быть и русские, и малороссияне, ведь поэт жил в Российской империи, на Полтавщине. Но польские землевладельцы господствовали на всем правобережье Днепра (не считая земель Новороссии), они пановали и в австрийской Галиции, а на Левобережье память о панах-поляках держалась еще долго – благодаря переселенцам с правобережья Днепра и народным песням, что передавали из уст в уста. Речь не только о народных думах, но даже о легкомысленных женских песенках вроде этой:

Не тупай, не тупай, ляшку, ногою:Не ляжу, не ляжу, спати зъ тобою,А хоть и ляжу, – не поцiлую,До свого серденька не примилую…[825]

Поляк в кунтуше и конфедератке был комическим персонажем украинского вертепа. Он танцует краковяк со своей женой, хвастается перед нею, но убегает, едва заслышав песню запорожца: