Спартак - Андрей Валентинов

Переглянулись консулы, кивнули. Dixi — сказано, пора войско строить. Перед тем же, как в поход выступить, хорошо бы награды раздать — для поднятия духа. Битву, конечно, проиграли, но надо же героев поощрить! Вот этот молоденький — как его? — да, Марк Катон, брат трибуна Цепиона. Молодец парень, не растерялся. А подать его сюда, а выдать венок! Заслужил!

Марк Катон за наградой, как мы знаем, не пришел. Чудак был парень!

И вот встрепенулось войско, взметнулся к небесам уцелевший Орел, грянула песня. Вперед, квириты! Боги с небес смотрят на нас!

Остальное понятно. Консулы успели — к очередному разгрому. Не помогло ничего — ни римская доблесть, ни мужественный Марк Катон. Разбили слабых владык, да не просто разбили!

Увы, подробностей мы не знаем и не узнаем уже никогда. Молчат римские историки, глаза прячут. Остается лишь догадываться. Аппиан пишет о "большом сражении", значит, битва была по всем правилам, строй на строй. И финал мы знаем. Орозий сообщает, что поражение было "тяжелым". "Большим" — соглашается Аппиан. А теперь снова вспомним Клавдиана-поэта, что Спартака славил:

"…Битвой открытой не раз он сходился с консульским войском, у слабых владык отнимая их лагерь".

Обратили внимание? Владык двое, а лагерь один. Так что, возможно, поэт именно эту битву имеет в виду. Вновь ворвались гладиаторы в лагерные ворота, вновь бросились врассыпную гордые легионеры, вновь пополнилась коллекция римских знамен в спартаковском шатре… Как видим, уже не в первый раз Спартак повел свое войско в "открытую битву", строй на строй. Выходит, научились кое-чему беглецы с полей и пастухи в лохматых плащах! Научились, поняли, что могут бить проклятых римлян не только из засады, не только в ночной тьме. Появилось именно то, что удваивает силы, — ПРИВЫЧКА К ПОБЕДЕ. С такой привычкой никакие консулы не страшны! А римляне…

Плутарх:

"Теперь уже не только недостойный позор рабского восстания тревожил римский Сенат. Он боялся Спартака…"

"Боялся"! Хорошо сказано!

Аппиан:

"Третий уже год длилась эта страшная для римлян война, над которой вначале смеялись и которую сперва презирали как войну с гладиаторами".

"Страшная война" — тоже хорошо!

Орозий:

"Государство испытывало почти не меньший страх, чем когда Ганнибал стоял угрожающе у ворот Рима…"

Ганнибал! Вот чей призрак стоял этим летом перед глазами побелевших от ужаса римлян. Самый страшный враг, крушивший консульские армии, заливавший римской кровью Италию. Непобедимый, жестокий, непримиримый… Как спастись, где найти защитника? На земле? На небе?

Консульская армия сражаться уже не могла. Отвоевалась! Что же осталось у римлян? Остались лишь несколько тысяч человек под командованием двух полководцев — юриста и генерала, войско, которое Гай Кассий и Гней Манлий собирали у Мутины. Да только справятся ли они? Ой, не справятся!

Не справились, конечно. Да и не могли.

Тит Ливий:

"Проконсул Гай Кассий и претор Гней Манлий сразились со Спартаком и понесли поражение".

Плутарх:

"Наместник Цизальпинской Галлии Кассий с десятитысячной армией пошел навстречу Спартаку, бросившемуся к Альпам. В завязавшейся битве Кассий потерпел поражение и, потеряв много людей, едва спасся сам".

Орозий:

"Вслед за этим тот же Спартак убил проконсула Гая Кассия, разбив его в сражении".

Флор:

"…И у Мутины уничтожил лагерь Публия Кассия".

От этих коротких фраз веет какой-то безнадежностью. И вправду, какие шансы были у Гая Кассия? Да никаких! Можно без труда догадаться, что почувствовал он, узнав о разгроме консульских войск. Ведь у наместника всего один легион и небольшое ополчение, перед ним же страшная орда, крушащая все на своем пути. А ведь за спиной — Галлия, та самая Галлия, где так любят римлян. Стоит плеснуть масла, стоит поднести горящий факел… Так и представляется, как проконсул, уже ни на что не надеясь, отмечает на карте продвижение врага. Ближе, ближе, еще ближе… Словно в страшном сне, когда не убежать, даже не зажмуриться. Кролик ждал удава… Дождался! Все повторилось — разгромленное войско, потерянный лагерь. Кассия разбили вдребезги, да так, что историки даже не смогли решить, уцелел ли после битвы сам проконсул. То ли убили, толи едва спасся. Во всяком случае, его маленькая армия перестала существовать — навсегда.

Лето спартаковских побед продолжалось. А мы остановимся, дорогой читатель. Оглядимся.

…Разоренный римский лагерь, окровавленные трупы в "льняных" панцирях, поваленные на землю белые палатки, брошенные на главной лагерной площади значки когорт. Поверх них — Орел, оплеванный, истоптанный гладиаторскими калигами. Рядом — добыча, огромная куча, куда сносят найденное барахло. Богато жили римские офицеры, даже на войне ни в чем себе не отказывали, будет что поделить! Гуляй, босота, пей неразбавленное, ведь однова живем! А вот и пленные — целая толпа, кто в повязке кровавой, кто с синяком под глазом. Голые, связанные, как бараны. Гогочут бывшие рабы, пинками квиритов угощают, прикидывают, где лучше бой гладиаторский устроить. А это кто? Никак фракиянка знакомая? Она! Смеется жрица, пальцем в ближайшего римлянина тычет. Этого красавчика первым на алтарь бросим, потешим богов!

…Не зря она старалась, фракийская жрица. Слухи о том, что Спартаку помогают боги, уже разошлись по всей Италии. Разошлись, расплескались. Через много веков истовый христианин Августин Блаженный без всяких околичностей напишет:

"Пусть скажут мне, какой помог им бог из состояния маленькой и презренной разбойничьей шайки перейти в состояние государства, которого пришлось страшиться римлянам со столькими их войсками и крепостями? Уж не скажут ли, что они не пользовались ПОМОЩЬЮ СВЫШЕ?"

Если уж Блаженный Августин не сомневался, что Спартаку помогали свыше, то, может, и нам стоит задуматься?

А вот и Спартак — в красном преторском плаще, с привычным "галльским" мечом на правом бедре. Вождь не смеется, не смотрит на обреченных пленников, на шутки товарищей не отвечает. Спокоен он, неулыбчив. Победа — не первая, но и не последняя. Война не кончилась, самое трудное впереди…

Вы спросите, дорогой читатель, отчего это я Спартака именно таким вижу? И в самом деле! Почему бы не представить вождя на веселом пиру среди разудалых атаманов или — отчего бы и нет? — на ложе рядом со всей той же фракиянкой? Или у погребального костра на похоронах погибшего. друга? Вон у Джованьоли Вещего Спартак как живой получился — то веселится, то плачет, а то и волосы от горя рвет. Не знаю. Не романтик я, наверное, да и Спартак, как по мне, ничем на романтического героя не похож. Чужая душа, конечно, потемки, но внешне, уверен, вождь таким и был — невозмутимым, холодным, неулыбчивым. Ведь он знал то, о чем еще не догадывались его бойцы, — не к свободе он их ведет, а к СМЕРТИ. Не отпустил вождь их по домам возле Везувия, не отпустит и у подножия Альп. Он поведет своих трварищей дальше — навстречу гибели. Искусство войны — искусство богов, и если Бог Войны и вправду решил погулять по земле, то лучшее воплощение, лучшую аватару, чем Спартак, Ему найти трудно.

А может, и вправду фракийская жрица и Носящий Браслет открыли неведомую Дверь и впустили Его в мир? Кто знает?

…Стих лагерь, уснул. Вождь молча смотрит в темноту. Ночь…

36. ГЛАВНЫЙ ПРИКАЗ, или ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО

…Утро. Прекрасное летнее итальянское утро, безоблачное бездонное небо, голубое, но уже начинающее белеть от близкой жары. Зеленая равнина, вдали — желтые квадраты полей, еще дальше еле заметные контуры городских стен с низкими приземистыми башнями. Небольшая речушка с пологими серыми берегами, две рыбацкие лодчонки ткнулись острыми носами в песок…

Мы все там же, возле Мутины, неподалеку от разоренного римского лагеря. Только сейчас не слышно криков и песен, не горят победные костры, не звенит железо. Битва позади, и праздник победы тоже позади. Впереди — главное, то, ради чего два года назад несколько десятков храбрецов бежали из гладиаторской школы-тюрьмы.

Главное…

Ровный строй войск. Огромный четырехугольник окружает трибунал — возвышение из дерна и земли, по углам которого золотятся пленные римские Орлы. Все по уставу, по проклятому уставу проклятых римлян, которые слишком хорошо научились воевать. Но теперь этот устав служит другим, тем, кто сумел поразить Волчицу — не в пяту, в самое сердце. Вот они, спартаковские легионы, победители преторов и консулов! Уже не толпа — армия. Армия — и ее вождь.

На Спартаке — все тот же красный трофейный плащ, знакомый меч у правого бедра, преторская перевязь. Сзади недвижно застыли ликторы, сжимая в руках связки с топорами. По сторонам — его командиры, бывшие гладиаторы, бывшие рабы, бывшие батраки и разбойники. Сегодня, в это утро, они тоже молчаливы и серьезны, как и все войско, как и сам вождь.