Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

— Прежде всего прочего, миледи, я должен разыскать своего брата. Он старший теперь… а я второй по старшинству. Я должен узнать, что с моей семьёй и с моим…

— С чего ты взял, что твой брат ещё жив? — перебила его Алекзайн, и её голос прозвучал так равнодушно, что на долю мгновения Адриан словно очнулся и увидел её как в первый раз, не такой, совсем не такой, какой она была в закатных лучах, когда ветер шевелил пряди её волос, смешивая чёрное с рыжим, и страницы шелестели под её белыми пальцами…

Он сглотнул и ответил:

— Я… у меня есть его письмо. Написанное совсем недавно. Я знаю, что он жив и ему нужна помощь.

— Письмо? Какое письмо? Ты не говорил мне ни о каком письме. Покажи мне.

Она говорила отрывисто и недовольно, и Адриан едва не впал в отчаяние, поняв, что впервые опасно приблизился к её немилости. Странно — известие о забытом письме рассердило её много больше, чем то, что он убил человека. Однако у Адриана не было времени раздумывать над этим: он быстро поднялся в свою комнату и вернулся обратно, неся свиток, перевязанный лентами цветов клана Эвентри.

Он протянул свиток Алекзайн, и та взяла его, но не стала читать.

Вместо этого она быстро и решительно порвала свиток в клочки.

— Что вы делаете?! — воскликнул Адриан, бросаясь на пол и беспомощно сгребая обрывки. Они всё сыпались; один клочок застрял в его волосах. Алекзайн наклонилась и лёгким движением вытащила его. Адриан чувствовал её дыхание кожей лба, когда она тихо сказала:

— Забудь. Забудь свою семью. Свой клан. Забудь самого себя. У тебя есть более важная миссия, которой ты дал обет. И лишь это имеет значение. Это и то, как ты это сделаешь.

— Но как… как же я это сделаю?!

— Ты поедешь к конунгу. Ты найдёшь способ собрать войско и повести его за восточные моря. Ты сделаешь это, Адриан, и туда ты должен смотреть. В сторону Сотелсхейма, а оттуда за море. И не гляди больше на запад. Это твоя судьба, а не выбор, и не тебе решать.

Адриан вздохнул, растерянно, но уже едва ли осознанно продолжая сгребать обрывки письма. Голова у него шла кругом. Всё, что она говорит, да и само это место, этот воздух, даже он сам — всё казалось сном, и он никак не мог решить, хочет ли проснуться. Алекзайн порвала письмо Анастаса, Алекзайн была равнодушна к чужой смерти, Алекзайн говорила, что он должен спасти мир для неё, и пальцы Алекзайн были в его волосах, и её тёплое дыхание согревало его кожу…

И лишь одно мешало ему окончательно сдаться её воле и на её милость.

— Том… рассказывал мне… он говорил, что это не так просто, миледи. Он говорил… я плохо помню, но… что-то вроде того, что всё зависит от моего выбора и решать именно мне…

Её ладони схватили его лицо. Может быть, страстно, а может, жёстко и грубо — Адриан не мог понять, потому что в этот же миг её губы оказались возле его губ, так близко, что он мог коснуться их своими, если бы она не держала его голову так крепко.

— Забудь о Томе, Адриан. Слышишь? Забудь всё, что он говорил тебе. Он не тот, кто может давать советы в этом деле, поверь мне. Забудь о нём. И никогда не вспоминай. — Она разжала руки, и её пальцы пробежали по его лицу — по вискам, щекам, губам, словно она была слепой и хотела узнать его черты. — Ты совсем не такой, как он, — прошептала Алекзайн и поцеловала Адриана в лоб.

Она говорила что-то ещё, но это было излишне — он не слышал, не хотел слышать, ему было всё равно.

Он любил её больше, чем кого-либо когда-либо на этом свете.

3

На второй неделе пути ему наконец-то повезло. Он смотрел вокруг чуть расширенными глазами, чувствуя смесь удивления с недоверием. Человек, более двенадцати лет называвший себя просто Томом, был далёк от веры в собственную проницательность, поэтому недоумевал, как то, что было очевидно для него, оставалось незамечено другими. А именно — солдатами лорда Индабирана.

Лакмор был скорее большой деревней, чем маленьким городком, даром что в центре его высилось строение, гордо именовавшееся Лакморским замком. Строение это обладало одной башней, включавшей в себя все жилые помещения, и было обнесено стеной, через которую при некоторой сноровке перелез бы и ребёнок. Тем не менее эрл Лакмора, числившийся септой клана Эвентри, был очень горд своими владениями — именно по его приказу Лакмор именовался городом, а не деревней, чем, в сущности, и был. В гарнизоне городка состояли две дюжины грязных, немытых и вечно пьяных вояк, часть из которых праздно шаталась по улицам, почёсывая пузо и лениво озираясь в поисках правонарушителя, которого можно оштрафовать на кружку пива. Горожане правила игры давно приняли и опасались доблестных защитников города куда меньше, чем жители настоящих городов. Эрл Лакмора был человеком хотя и тщеславным, но благоразумным, и его амбиции ограничивались такими ни к чему не обязывающими мелочами, как количество трактиров, суровый контроль за тем, какие цвета носят простолюдины и наличием в городе собственной муниципальной бани. Остальное его заботило мало, и ничто не мешало людям работать и, при должном прилежании, процветать.

По крайней мере, так было, когда Том проезжал через Лакмор в последний раз — около двух месяцев назад, направляясь в замок Эвентри. До того, как замок Эвентри стал замком Индабиранов.

Тихий, сонливый и приветливый Лакмор ныне был как-то особенно тих, сонлив и приветлив. Узнав в Томе пришлого, от него прежде отводили взгляд — а теперь лучисто улыбались и кланялись в пояс, хотя он был далёк от мысли, будто выглядит знатным господином. Впрочем, для этого путешествия ему пришлось отказаться от ставшего привычным за последние годы образа нищего оборванца, приодеться и прицепить к бедру старый отцовский меч — всё, что осталось когда-то от прежней жизни. И это действовало — в Лакморе особенно. Дорогу указывали подробно и верно; уличные торговцы не прилипали так назойливо, как обычно, детвора не швырялась камнями, даже собаки стали облаивать реже. Патрульных на улицах прибавилось, и хотя ни один из них не попытался остановить Тома, все они провожали его цепкими, пристальными взглядами. Если в чём подозревали — запросто могли скрутить и бросить в каталажку, а там душевно беседовать до зари, но почему-то этого не делали.

Лишь через несколько часов пребывания в Лакморе Том понял, что они боялись.

И этот страх, вместе с нарочитой любезностью и в то же время настороженной отстранённостью, выдавал их с потрохами. Том поскрипывал зубами, не зная, смеяться или злиться. Они так боялись быть раскрытыми, что самим страхом привлекали к себе внимание. И эти хлипкие стеночки вместе с нелепым замком-башней стояли всё ещё лишь потому, что солдаты Индабирана не удосужились до них добраться. Иначе они тоже поняли бы всё.