Тебе держать ответ - Юлия Остапенко

— Туда, — коротко сказал неизвестный. Том проследил за направлением его кивка — и обомлел на миг, а потом едва не расхохотался, что, учитывая обстоятельства, было бы не очень уместно.

Они стояли перед дверью с широким полотняным навесом. Дверь была раскрашена розами и грубыми вензелями, с молотком в виде цветочного бутона. Уже стемнело, и над входом покачивался мутный масляный фонарь, забранный красным стеклом.

Беглый лорд, наследник униженного клана, Анастас Эвентри нашёл приют в борделе. В этом было что-то безжалостно-логичное, как в появлении дурачка Олпорта (Олпорт, вспомнил наконец Том, так его зовут) на пути Адриана в тот день, когда его увозили и от смерти, и от прежней жизни — одна Гилас ведает, в смерть или в жизнь.

— О, — сказал Том с уважением, кардинально меняя своё отношение к этому городу. — У вас есть бордель.

Том не был особым знатоком или ценителем домов терпимости, хотя ему, как и почти любому мужчине с достатком, приходилось их посещать. Больше всего ему запомнился, разумеется, бордель Сотелсхейма — один из десятков, разбросанных по Весёлому кварталу. Обслуживала его тогда темнокожая красавица, чьи горящие чёрные глаза выдавали примесь крови бродяг-роолло; от неё сильно пахло мускусом, и медные браслеты на её лодыжках мерно и мелодично позвякивали, когда, оседлав Тома, она скакала на нём с победным криком — истинная дочь своего дикого народа верхом на резвом скакуне.

Лакмор был всё-таки скорее деревней, нежели городом, и столь неистовых див здесь, разумеется, не водилось — уж больно ценились они в злачных местечках столицы, и знали об этом. Лакморский бордель встретил Тома и его спутника непритязательной тёмной прихожей, выводившей в небольшой зал, мало чем отличавшийся от обеденного зала таверны, за тем исключением, что вместо скамей тут были облезлые диваны, а на коленях у каждого посетителя сидела девица большей или меньшей степени миловидности. Антураж был беден — ни цветов, ни благовоний, лишь красные бумажные колпаки на светильниках. К новоприбывшим немедленно подошли две смазливые девицы, взяли под руки, повели через зал, щебеча и ластясь. У той, которая прилипла к Тому, были пухлые щёчки и крупная родинка над верхней губой. Она была миленькая, и её прикосновение не было ему неприятно. Как оценивает его спутник свою сопровождающую, приземистую блондинку с вываливающейся из корсажа грудью, Том сказать не мог, ибо шляпа спутника оставалась натянутой на нос, и видны были только поджатые губы.

Щебеча, девицы провели мужчин через зал, щебеча отвернули с двух сторон портьеры, занавешивающие дверной проём, завели гостей в тесный коридорчик, всё так же щебеча, и удалились, продолжая щебетать. Вовремя — от их бестолковой трескотни у Тома начинала болеть голова.

Его сопровождающий, не сбавляя шага, пошёл вперёд. Том двинулся за ним. Они поднялись на два лестничных пролёта и вошли в одну из комнат для свиданий — судя по тому, что из мебели в ней была только кровать. Бутылки поэтому приходилось ставить прямо на пол, где они и располагались в изобилии.

На кровати, спиной к двери, сидел Анастас Эвентри. Он обернулся и встал прежде, чем Том успел переступить порог, но Том тем не менее успел заметить, что в сидячем положении спина его была сгорблена.

— Милорд, — закрыв и заперев дверь на засов, сказал спутник Тома, — я привёл его.

Очень яркие — намного ярче, чем у Адриана — голубые глаза Эвентри остановились на Томе. Том не отвёл взгляд. Он не боялся, что его вспомнят, — слишком много лет прошло.

— Где мой брат? — спросил Анастас Эвентри.

Том разглядывал его, но не слишком открыто. Он и без этого вопроса знал, что Адриана здесь нет — понял это, когда увидел сгорбленную фигуру его старшего брата на кровати. Он изменился с тех пор, как Том видел его в последний раз — в замке Эвентри, накануне той роковой ночи. Побледнел, осунулся, вечная улыбка исчезла с губ и из глаз — но не оставила их пустыми. Его взгляд был таким же твёрдым и спокойным, как в родовом замке его отца, за день до того, как весь его мир покатился к Мологу, — только беспечность из них ушла, уступив место твёрдой решимости.

Том ощутил лёгкий укол в спину — его конвоир не расслаблялся и Тому расслабляться не советовал. Он проник сюда, пообещав ответить на вопросы. Но что ему было отвечать?

— Я не знаю, милорд, — сказал Том.

Человек за его спиной с коротким возгласом схватил его сзади за плечо. Кинжал уже не колол, он резал плоть, пробираясь сквозь кожу к мышцам.

— Милорд, я говорил вам!

— Стой, Энгус! — Анастас сделал несколько быстрых шагов и остановился, немного не дойдя до Тома. Тот только теперь заметил, что правая рука юного лорда тяжело и резко болтается вдоль тела. Он едва ею управлял.

Лезвие замерло, пропоров кожу. Том чувствовал струйку крови, щекочущую спину.

— Я знаю тебя, — сказал Анастас. — Ты был в Эвентри с пилигримами за день до… до того, как замок захватили, — решительно закончил он. «А ему ведь, должно быть, нелегко говорить это вслух, — подумал Том. — Но он знает, что надо. И повторяет это даже чаще, чем следует».

— Верно, милорд, — ответил Том, зная, что отпираться бессмысленно — и опасно. — Я был с ними. Мы шли к святилищу Милосердного Гвидре.

— Я помню, — коротко сказал Анастас и окинул его быстрым взглядом. — Насколько я понимаю, паломничество удалось и грехи твои отмолены? Ты теперь не очень-то похож на пилигрима.

«Как странно», — думал Том, лихорадочно подыскивая правильный ответ. Он вовсе не ожидал ничего подобного. Думал, что найдёт здесь растерянного и испуганного мальчишку — а при доле везения двух растерянных и испуганных мальчишек, чудом выживших в резне и беспомощно наблюдающих со стороны, как гибнет всё, во что они верили. Но вместо мальчишки перед ним сидел мужчина, усталый, измотанный и раненый, но сохраняющий выдержку и присутствие духа. Почему он не призвал своих септ? Они бы за ним пошли.

Том хотел видеть этого мужчину своим союзником, а не врагом, поэтому отвечал, тщательно подбирая слова.

— Именно так. Я не монах, тот пеший ход был для меня первым.

— Почему ты солгал, будто готов продать сведения о моём брате? — резко спросил Анастас.

Он устал. Он смертельно устал. Том теперь ясно видел это — и ему всё меньше хотелось смеяться над этим человеком, устроившим партизанскую базу в деревенском борделе. А как, хотелось бы знать, он провёл последние несколько недель? Вряд ли в объятиях болтливых девиц из зала внизу — ни одна из них не могла быть столь ретива, чтобы так повредить ему руку.

— Я видел его, — наконец сказал Том.