Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером накануне первого рабочего дня я готовил для родителей праздничный ужин. Он был призван стать жестом благодарности за предыдущие пять месяцев и извинения за них же. У меня подгорел фундук; я понимал, что этот воскресный ужин может стать непростым мероприятием.
Пока рыба тушилась в духовке, а спаржа бланшировалась в кипятке, я прокручивал в голове месяцы, проведенные дома. Приходилось признать, что начало моей взрослой жизни вышло неутешительным. Количество дней, о которых я теперь совершенно ничего не мог вспомнить, было поистине удручающим. Никак не представить, чтобы рассказ об этом времени когда-нибудь включили в раздел «Где они сейчас?», в альбом, где рассказывается о достижениях выпускников курса, не говоря уже о том, чтобы я упомянул о нем в своем резюме.
И все же кое-чему я за этот период научился. Жизнь с родителями напомнила мне, что в личных отношениях конфликтов не избежать. И что если у тебя выработалось устойчивое отвращение к спорам, значит, ты навсегда отказываешься выражать свое несогласие с чем-либо или вынужден будешь держать людей на расстоянии вытянутой руки. Я также узнал, что в своем лучшем проявлении споры представляют собой отдельные события, а не постоянное состояние. Это достигается благодаря тому, что мы задумываемся над своими разногласиями и тем самым обретаем некоторый контроль над ними. Любой личный спор гораздо сложнее и запутаннее, чем формальные дебаты. Первое – жизнь; второе – игра. Но аспекты этой игры часто помогают нам ориентироваться, когда мы сталкиваемся с реальными вызовами.
Я отнес рыбу, фасоль, фенхель, картошку и вино на стол. И пригласил к нему родителей. В надежде, что сегодня вечером мы откажемся от споров в пользу других способов «мирного сосуществования», я поприветствовал их двумя словами, которые обычно не входят в словарь участника дебатов: спасибо и извините.
Глава 9. Технологии: дебаты будущего
Однажды в феврале 2019 года, во вторник утром, я поставил чашку порядком остывшего кофе на стол в шумном сиднейском бюро Financial Review и отправился в редакцию на презентацию своей истории. Она была из тех, что довольно сложно продать, – посвящалась одному мероприятию в Сан-Франциско, собравшему толпы представителей СМИ, – и я начальников не слишком убедил. «А не ограничиться ли нам заметкой-молнией?» – спросил один из них. Будучи на том этапе карьеры, когда еще не понимаешь, как часто руководство маскирует распоряжения под вопросы, я начал: «Нет, нам стоит…»
И редактор по технологиям, видимо из жалости, меня выслушал. А выслушав, поручил подсчитать количество слов для будущей колонки. Признаться, возвращаясь к столу, я чувствовал себя немного виноватым. Ведь я не был полностью откровенен с ним, когда говорил о причинах своего желания освещать то мероприятие. Но что я мог ему сказать? Что я просто обязан воспользоваться этим шансом заглянуть в будущее? Что мне необходимо знать, является ли дело, в котором я действительно преуспел, – дебаты – одним из тех, в которых машина лучше человека? Ну, вы-то понимаете: для меня это было крайне важно.
К этому моменту я работал репортером менее трех месяцев. В отделе новостей с меня быстро сбили спесь. Так уж сложилось, что журналистика считается в Австралии профессией-призванием; в нее можно прийти с одним аттестатом средней школы в кармане. Здесь многочисленные научные степени, которые я копил годами, не значили ровно ничего. Опытным помощникам хватило несколько дней, чтобы понять, что за сложноподчиненными предложениями и высокопарным стилем на самом деле скрывается полное неумение писать для широкой публики. В первую же неделю редактор, увидев меня, корпевшего над толстой пачкой документов по редкоземельным полезным ископаемым, заорал: «Если чего-то не знаешь, просто подними трубку!»
Но во многих смыслах новая работа мне ужасно нравилась. Производство новостей оказалось организованным хаосом. Каждый день был до краев наполнен бесконечными ошибками, пропущенными встречами и нависанием безжалостных дедлайнов, но каким-то чудесным образом каждый раз все заканчивалось очередным готовым номером. В наиболее удачные дни репортеры помогали снабжать публичные дебаты информацией и во многом определяли их содержание. Они делали это с помощью скромного инструментария: фактов, идей и историй – слова, слова и еще раз слова. Еще один интересный штрих вносил в нашу работу тот факт, что 2019-й был годом выборов. Не сказать чтобы я был на передовой. В первые несколько месяцев я изо всех сил старался написать хоть что-нибудь путное и со дня прихода в редакцию едва дошел до объема примерно журнальной вставки. Но восторг и трепет, пусть и заслуженные по большей части другими, я испытывал по-настоящему.
Газетный бизнес и сам по себе был, что называется, в огне. И если бы в упадке той или иной отрасли можно было обвинить какой-то один источник, то в нашем случае очевидным кандидатом были технологии. Реклама (в том числе автомобилей, вакансий и недвижимости) ушла онлайн-конкурентам, резко сократив доходы печатных изданий; крупные технологические компании получали прибыль от новостного контента, размещенного на их платформах, не платя издателям ни гроша. Кроме того, технологии неуклонно ширили и усугубляли вред от фейковых новостей, онлайн-троллинга и эхокамер; все это здорово мешало нашей работе.
Технологии несли в себе еще одну, довольно абсурдную угрозу для выбранной мной карьеры. Дело в том, что к тому времени первые адепты уже на протяжении более чем десятилетия говорили об огромном потенциале искусственного интеллекта в сфере автоматизации разных аспектов журналистики. Разработанное за это время специализированное программное обеспечение – Cyborg агентства Bloomberg, Heliograf от Washington Post и Reporter Mate от Guardian (Австралия) – в основном предназначалось для написания простых, шаблонных статей, скажем о прибылях компаний или результатах спортивных игр, но прогресс технологий был налицо.
Все это вертелось в моей голове, когда я, сидя за рабочим столом в редакции в Сиднее, настраивался на упомянутое выше событие в Сан-Франциско. Сцена на Think – так называется ежегодная конференция по технологиям компании IBM – была оформлена минималистично: две трибуны на равном расстоянии от центра на синем фоне задника. Между ними возвышался черный обелиск, высокий и гладкий, похожий на увеличенный флеш-накопитель или электронную сигарету в человеческий рост. В зал на те дебаты собралось сотен восемь зрителей, а многие тысячи смотрели их онлайн-трансляцию. Кто же в них участвовал? В одном углу был Хариш Натараджан, выпускник Кембриджа с приятнейшими манерами и мой давний соперник по дебатам (в том числе в финале в Салониках, о котором я рассказывал выше), в другом находилась Project Debater, система искусственного интеллекта, обученная вступать в живой спор с человеком и, возможно, побеждать его.
Я впервые услышал о Project Debater во времена ее дебюта, состоявшегося в июне 2018 года на закрытом мероприятии для СМИ в Сан-Франциско[175]. Тогда машина схлестнулась с парой израильтян в обсуждении двух отдельных тем: субсидирование освоения космоса и расширение использования телемедицины. Журналисты, присутствовавшие на тех дебатах, написали, что Project Debater выглядела «весьма убедительно»[176] и что, несмотря на некоторые оплошности, машина «проявила себя с лучшей стороны»[177]. Многие отмечали также ее отличную родословную: ранее грандиозные усилия IBM привели к появлению машины-шахматиста Deep Blue, которая, как известно, обыграла в 1997 году тогдашнего чемпиона мира Гарри Каспарова (Внесен Минюстом РФ в список иноагентов.), и суперкомпьютера Watson, который в 2011 году обыграл в Jeopardy![178] двух тогдашних чемпионов Брэда Раттера и Кена Дженнингса. Project Debater во время своего дебюта сыграла вничью: по теме субсидирования космических путешествий ее позиция была сочтена менее убедительной, чем кейс оппонента-человека, а по теме телемедицины – более убедительной. Счет на табло: 1:1.
И все же я никак не мог заставить себя воспринимать Project Debater всерьез. Репортеры, пишущие о техническом прогрессе, обычно говорили о подобных событиях с придыханием, но когда я в последний раз мог реально положиться на автоматическую помощницу Siri? Кроме того, я ведь принадлежу к поколению детей 90-х, которые, как известно, технически подкованы, но к технологиям относятся скептически. Мы видели много примеров, когда технологии оказывались плохими, и своими глазами наблюдали за переходом
