Как убедить тех, кого хочется прибить. Правила продуктивного спора без агрессии и перехода на личности - Бо Со
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но чтобы пожинать некоторые из этих плодов, нам вовсе не нужно организовывать дебаты в формальном виде в быту. Например, в моих спорах с родителями самыми удивительными были моменты, когда ситуация выходила за рамки сценария. Мама могла сказать что-то вроде: «Думаю, ты мог бы ответить на это…» или «А с другой стороны…», после чего принималась опровергать собственные идеи. Это обычно побуждало меня неуклюже защищать ее первоначальные утверждения, и в результате мы на какое-то время менялись позициями. А папа, чтобы показать, что еще не до конца определился с мнением о чем-то и хотел бы перепроверить свой аргумент, мог сказать: «А сыграю-ка я адвоката дьявола…» или «Ну, просто как вариант…»
Каждый из этих жестов приоткрывал некоторое пространство между нашими идеями и нашими эго, в котором мы могли проверять свои убеждения и при необходимости изменять их. Это было пространство для игры – редчайшая штука в высококонфликтных ситуациях и, пожалуй, самая в таких ситуациях необходимая.
* * *Обед перед вторыми дебатами в церкви прошел как обычно. Юноши с нарочитой беззаботностью внесли столы в столовую, светлое функциональное помещение, чем-то напоминающее спортзал; люди повзрослее несли стулья и детские креслица. Кухонный конвейер подавал дымящиеся тарелки с рисом и супом к проходу, где стояла другая группа, готовая их принять. Старшие давали инструкции детям, раскладывавшим приборы на столах.
Никто за обедом не обсуждал ни предстоящее собрание, ни собрание на прошлой неделе. Говорили об обычном – детях, политике, работе, – много смеялись над шутками друг друга. Но, по мере того как трапеза двигалась к концу, помещение все больше окутывалось предчувствием надвигающегося мероприятия. Все вроде были по-прежнему заняты беседой и едой, но по глазам прихожан читалось, что мыслями они уже далеко.
На этот раз люди входили в зал для собрания иначе. Не спокойно, а как присяжные, как лица, объединенные одной мрачной целью. Пастор опять прочел молитву о мудрости и доброте. Все знали его как человека стоического, но при каждой паузе, при каждом неуверенном слоге у паствы возникал вопрос: уж не страх ли вкрадывается в его голос?
Дискуссия получилась гораздо содержательнее, чем в прошлый раз. Никто не разменивался на банальности. Люди выслушивали мнения друг друга и прямо на них реагировали; в целом им действительно было что обсудить. Это в некотором смысле несколько усложнило нашу дискуссию, поскольку выявляло различия между людьми и лоб в лоб столкнуло их требования и чаяния. Проще говоря, на том собрании было высказано много идей – самых разных, о теологии, о политике, личного характера, – с которыми другие могли не согласиться. И в какой-то момент, конечно, вспыхнули страсти. Мой папа даже в знак протеста однажды вышел из комнаты.
Но во всех других смыслах разговор шел лучше, чем в прошлый раз. Никого больше не удивлял сам факт наличия конкретного разногласия; люди изначально пришли на собрание, ожидая бурных дебатов. Выступавшие редко шли на реальные уступки, если шли вообще, но признавали пункты, по которым другие могли с ними не согласиться, и старались упредить свои опасения. Слышались даже речи о «средней позиции» и «необходимости приспосабливаться».
В итоге группа пришла к консенсусу, но только в принципе. Некоторые прихожане по-прежнему решительно выступали против предлагаемого решения; осталось много незавершенных вопросов. Будучи опытным участником состязательных дебатов, я привык к раундам, которые заканчиваются одним из двух четких результатов – утверждением либо отрицанием. Мы на дебатах играли в игру типа «победитель получает все». Поэтому мне было трудно переварить частичный, неполный исход дела вроде этого. Но, к моему немалому удивлению, пастор еще одного собрания на эту тему не назначил. Он просто помолился за свою паству и распустил нас по домам.
Смысл этого решения я понял только через несколько дней, вспомнив кое-что из своего далекого прошлого. В январе 2012 года в рамках поездки на состязание по дебатам в ЮАР я посетил остров Роббен. Это место использовалось в качестве тюрьмы с конца XVII века, но теперь эта тюрьма больше всего славилась тем, что именно в ней начиная с 1960-х содержались люди, выступавшие против режима апартеида. Чтобы добраться до острова, нужно минут сорок плыть на пароме. А чтобы сесть на этот паром, надо пройти через ворота, названные в честь заключенного, который провел на этом острове восемнадцать лет, – Нельсона Манделы.
В перерыве между экскурсиями в камеру Манделы и по каменоломне, где заключенные добывали известняк, сотрудники музея предложили нам посмотреть видео. «Я слышал, что вы участвуете в дебатах, – сказал наш гид. – А вы знаете, что Мадиба (прозвище Нельсона Манделы) был великим спорщиком? Заключенные на этом острове спорили днями напролет – о политике, философии, будущем страны. Отличная была практика».
На видео, снятом 14 апреля 1994 года, за десять дней до первых демократических выборов в ЮАР, Мандела готовился к дебатам с президентом правительства апартеида Фредериком Виллемом де Клерком. Это был грозный противник: юрист-африканер считался опытным и умным оратором. У Манделы тоже имелся немалый опыт в этом деле, но его советники опасались, что в телетрансляции дебатов его природная невозмутимость будет восприниматься зрителями как пассивность или вялость[171].
Однако реальный вызов, стоявший перед Манделой в тех дебатах, заключался не в том, чтобы выиграть их. Победа на выборах ему и так была почти гарантирована. Надо было, чтобы де Клерк и его избиратели, богатые граждане с высоким общественным статусом, даже проиграв, внесли мощный вклад в дальнейшее восстановление страны. Короче говоря, Манделе нужно было сделать так, чтобы обе стороны в одночасье превратились из оппонентов в партнеров.
В начале дебатов советники Манделы, должно быть, испытали большое облегчение. Выступление их кандидата было энергичным и победным. Мандела настаивал на своей позиции и высказывался против кейса де Клерка с поистине прокурорским рвением. Он начал заключительную ремарку с настолько резкой критики: «Где их план? С кем он обсуждался?» – что некоторые зрители аж застонали[172].
Но затем, еще не закончив предложения, Мандела вдруг резко изменил направление своей речи. «Мы говорим, давайте вместе работать ради примирения и национального строительства», – сказал он. Затем протянул левую руку и на мгновение взял в нее правую руку своего оппонента. «Я горд держать вашу руку… Давайте же работать сообща, чтобы положить конец разногласиям и подозрениям»[173]. Глава в автобиографии Манделы, посвященная дебатам 1994 года, заканчивается так: «Господин де Клерк выглядел удивленным, но довольным»[174].
Споры, какими бы яростными они ни были, не исключают других вариантов реакции на людей, с которыми мы не согласны; это и переговоры, и создание альянсов, и прощение. На самом деле спор может сделать эти и другие взаимодействия более надежными и значимыми. Например, разве стоит рассчитывать на долгосрочный договор или союз, если их заключению не предшествовал хотя бы один всесторонний и критический обмен мнениями?
Но чтобы дебаты играли такую позитивную роль, они должны, что называется, знать свое место. Мне кажется, это еще одна, последняя мысль, которую нужно всегда помнить в дискуссиях личного характера: иногда надо отложить споры, а при случае и отказаться от них в пользу других способов преодоления разногласий. Так же как Мандела ограничился в своей речи парой колкостей, после чего протянул оппоненту руку; так же как наш мудрый пастор не назначил третьего собрания, потому что дебаты уже сыграли свою роль в процессе поиска решения. Далее наступает время для работы по примирению и поиска компромисса.
* * *Ближе к концу ноября я устроился на работу. В финале долгого процесса поиска работы мне
