Без лица - Хари Кунзру

Розыгрыш. Только что закончилась лекция, слушатели вышли наружу и увидели, что на всех женских велосипедах кто-то старательно перетянул проволокой раму, придав каждому что-то вроде грубой мужской перекладины. Толпа жаждет видеть, как дюжина смущенных женщин будет распутывать все это безобразие, чтобы как можно быстрее уехать отсюда. Зеваки свистят и гудят, подбадривая первую даму: она сдается и уезжает «по-мужски». «Вперед, ребята!» — кричит толпа парней в блейзерах и белых крикетных брюках, цепляясь друг за друга в приступе безграничного веселья. Джонатан улыбается — и тут же осознает, что одна из жертв — Астарта Чэпел. Она сражается с велосипедом, стоя на коленях (с тем самым велосипедом), на ее лице застыло выражение бессильной ярости. Устав, она поднимает глаза и, заметив ухмылку Джонатана, одаряет его таким взглядом, что становится ясно: с огромной радостью принесла бы его в жертву и запахала тело в почву, способствуя круговороту времен года.

Джонатан пытается спасти ситуацию, изобразив на лице неодобрение. В результате получается только перекошенный рот, как от судороги после змеиного укуса. Жестами он как бы отталкивает от себя всех и всё, стараясь показать, что не имеет отношения к порче велосипедов и замешанным в этом людям. Чувствуя себя полным идиотом, Джонатан пробирается сквозь толпу, чтобы помочь Астарте.

— Вы, похоже, думаете, что все это чертовски весело, — шипит она.

— Честное слово, — бормочет он, — я ничего не… я хотел сказать, это ужасно… кошмарно. На самом деле. Это не я…

— Ага, — презрительно усмехается она. — Они заставили вас это сделать.

— Но, Астарта…

Объяснения ее не интересуют. В последний раз дернув за проволоку, она перебрасывает высокомерно ногу через седло и шатко едет по улице. Платье собралось в складки над ее бедрами; Джонатан смотрит, как она уезжает. Он знает, что это крах, что она никогда не простит его, все надежды разрушены. Поэтому впечатление от того, как сердито она нажимает на педали, становится еще более выразительным — будто по Брод-стрит она уезжает в другой мир, потерянный навсегда.

Охваченный этими высокими чувствами, Джонатан не замечает, как экземпляр Les Fleurs du mal[172] (позаимствованный у Левина) вываливается из его кармана.

— Что это такое, черт подери?!

Он оборачивается и обнаруживает, что неважно начавшийся день становится еще хуже. За ним, во главе фаланги игроков в крикет, стоит Джеральд Фендер-Грин. Он держит в руке книгу, зажав ее между большим и указательным пальцами, как вонючую тряпку.

— Привет, Эф-Гэ, — устало говорит Джонатан.

— Иностранное дерьмо, — объявляет окружающим Фендер-Грин. Другие игроки вытягивают шею, чтобы посмотреть, что это он нашел.

— Бодлер, — читает один из них. Воцаряется пауза. Затем следует вердикт: «Педик».

Ситуация приобретает серьезный характер. Несмотря на то что атлеты не обращают особого внимания на книги, особенно — на столь ценимые эстетами пагубные и безнравственные сочинения, имя Бодлера достаточно бесславно, чтобы произвести впечатление. Джонатан начинает жалеть, что не выбрал другой темы для сегодняшнего «эстетического» чая.

— И еще, — говорит Фендер-Грин так, будто произносит смертный приговор, — ты подлизывался.

— Подлизывался?

— К той… девице.

Он вкладывает в это слово весь яд, который может приберечь мужчина для существа, чьи голые ноги свободно овевает свежий воздух. Возникает пауза, и вдруг несколько пар глаз устремляются к узкому кожаному ремню, который удерживает нижнюю часть одеяния Джонатана. Одна и та же мысль приходит к бэтсмену и боулеру[173]: если парень непременно хочет быть женоподобным — по какому праву тогда он носит фланелевый символ мужественности? Налицо явное несоответствие, которое нужно исправить.

— Вытряхните-ка его из штанов!

Что происходит сначала — раздается крик Фендер-Грина или у Джонатана появляется предчувствие? В любом случае, он срывается с места и мчится по Брод-стрит, пока крикетная сборная не осознает, что он сбежал. Они пускаются вдогонку, бессвязно вопя, размахивая щитками и битами, как полковыми знаменами. Прохожие уворачиваются от них — кто более, кто менее успешно. Джонатан устремляется по Терлу, шныряя между испуганными лавочниками и втолкнув ветхого декана классических языков в дверь портного. Старичок поднимается на ноги, красноречиво ругаясь на простонародной латыни, но его тут же сбивает толпа крикетеров, а содержимое его ранца беспорядочно рассыпается по булыжной мостовой. Вскоре негодяев начинают преследовать два университетских педеля — бывшие служаки, краснолицые и упрямые, и несколько студентов, жаждущих крови. Не сбавляя темпа, Джонатан пересекает Хай-стрит. Обернувшись на бегу, он видит, что крикетеры приближаются. Они похожи на шайку огромных психопатических младенцев, с лиц которых устрашающая простота желания «вытряхнуть из штанов» стерла все остальное. Джонатан осознаёт, что вот-вот будет пойман. Ему предстоит пережить окончательное унижение. Шансов на спасение нет.

Но судьба еще раз переворачивает все вверх дном. Впереди него, подобно миражу, возникает Астарта Чэпел. Ее велосипед уже освобожден от проволоки с помощью проходившего мимо священника.

— Сюда, Джонни! Прыгай!

Он не может поверить своим ушам. Но жизнь уже научила его тому, что вера — понятие факультативное. Он мигом седлает заднее колесо велосипеда и спустя мгновение уже стремительно удаляется от преследователей, обнимая предмет своих желаний, который везет его по Хай-стрит.

Позже, он узнает кое-что о привычках мисс Астарты Чэпел. Это сочетание сарказма и благотворительности, и оно не поддается объяснению. Злится ли она? Прощает? Безразлична? На эти вопросы трудно ответить — и и этой-то трудности, пожалуй, все дело. Отношения с ней состоят из серии диад, прочно объединяющих позитивное и негативное. Если сейчас она позволяет взять себя за руку, спустя два часа она даст вам за это пощечину. Поклявшись никогда больше с вами не разговаривать, на следующий же день она как ни в чем не бывало появится на вашем пороге, одетая для пикника. Так что, после того как Джонатан над ней посмеялся, она естественным образом решила спасти его и позволить пригласить себя на чай.

Подобно любой благовоспитанной английской девушке, Астарта приучена ценить ликвидность активов и породу выше любой привлекательности. И все же внешность Джонатана ей приятна. Так же, как и его эстетизм. Джонатан обнаруживает это во время чая — ритуала, в котором Астарте удается быть одновременно абсолютно богемной и совершенно английской. Ей непременно нужен столик с видом. Она не пьет молоко. Она громко заявляет, что гораздо охотнее оказалась бы в Париже и пила бы травяной чай. Затем она изящно откусывает от лепешки, говорит «Классно!» Они с Джонатаном говорят о важных вещах; точнее, она говорит, а Джонатан смотрит, как шевелятся ее губы. Он сидит, опершись подбородком о сложенные руки, и безмолвно соглашается со всем, что она скажет, пытаясь не уплыть в мир скрипичных фантазий, вдохновленных ее глазами, или волосами, или крошками, прилипшими к уголку ее рта.

В речи Астарты широко представлен Париж. Ее отец хочет, чтобы она стала космополитом — качество, которым пренебрегает традиционная английская система образования. Потому что Париж — центр мира, и в этом году Астарта проведет там все лето. Она, разумеется, уже бывала в Париже, но не на все лето. Париж, как узнает Джонатан, — особое место, в нем есть élan, ésprit[174] и ряд других вещей, которые связаны с энергией и витальной силой. Ключ к жизни — сохранять контакт с этой силой, которую так истощает современное существование. В этом свете тем более стоит провести лето в Париже. Астарта называет все это своими эстетическими взглядами. Джонатану никогда не доводилось встречать девушку с собственными эстетическими взглядами.

Все зовут ее Стар[175]. Джонатан тоже зовет ее Стар. Она любит удивлять, шокировать, но его шокируют не браслеты африканского народа фоце, подарок ее отца, а взгляды Стар на европейское вырождение. Он не может понять, как может человек с такой внешностью думать подобным образом.

— Но разве вы… — говорит он и поправляется, — разве мы не оказываем цивилизаторское воздействие на другие расы?

— Глупенький Джонни! Цивилизация и есть проблема! Она нас душит! Мы забыли, что такое естественность. Мы — понимаешь? — утратили контакт с землей. Нужно разорвать этот круг и вернуться к своей примитивной эмоциональной сущности, бегать нагишом по пескам жизни!

Подходящее для этого место обнаруживается на Лазурном берегу. Стар никогда не была на Лазурном берегу, но старший брат Эди, Фредди, живет там в крестьянской хижине. На самом деле, это несколько хижин, превращенных в дорогую виллу, но все в таком грубоватом и примитивном стиле. Эди ездила туда прошлым летом и бегала нагишом вместе с одним из друзей Фредди, но Джонатан должен обещать, что не расскажет об этом родителям Эди, которые просто сходят с ума, едва только речь заходит о примитивизме. Джонатан обещает. Это дается ему легко, поскольку он не знает ни одного человека из тех, о ком она говорит.