Дети смотрителей слонов - Питер Хёг

— У меня было тяжёлое детство, — говорит он.

— Если бы вы знали, какое было у меня, — отвечаю я.

Он выбирает кусочек хлеба, облитый какой-то субстанцией, похожей на чистый майонез, откуда кокетливо выглядывает несколько креветок только что из фьорда, кладёт бутерброд на язык, закрывает рот, и пища тотчас исчезает. Из папки на столе он достаёт лист бумаги, на котором наклеены четыре чёрно-белые фотографии: трое мужчин и женщина. Когда Афина видит их, она вздрагивает. Волосы одного из мужчин такие светлые, как будто их обработали перекисью водорода. Полагаю, что это Чёрный Хенрик — гроза крыс и неаккуратных плательщиков. Трудно что-нибудь ещё сказать о нём, кроме того что человек этот уверен в себе и хочет это всем показать.

— Вам ведь знакомо понятие «фундаментализм», — говорит Альберт Винглад. — Это не изобретение какой-нибудь религии, большинство людей — фундаменталисты, мир — это вертеп разбойников.[28]

За спиной у него стоит аппарат с разливным пивом, и я с радостью и гордостью узнаю «Особое с пивоварни Финё», которое постепенно начинает завоёвывать рынок по всей стране. Он наливает себе примерно пол-литра и тут же выпивает его.

— Ваше здоровье, — говорит он.

Думаю, что если потребуется воздействовать на слабое место Альберта Винглада, то следует просто отобрать у него пакет с бутербродами или пиво, тогда не успеешь оглянуться — как перед тобой окажется самый настоящий фундаменталист.

— Из-за глобализации возрастает давление на основные мировые религии. В ответ возникает фундаментализм, повсюду полно фундаменталистски настроенных христиан, индуистов, буддистов, исламистов и как там их всех, чёрт возьми, называют. А противостоят этой всемирной напасти только полиция и армия.

Тут я уже почти готов задать ему вопрос, а не следует ли также вспомнить общество «Асатор» на Финё, в последнее время в нём появились сильные фундаменталистские тенденции, количество членов сократилось с семи до пяти, и говорят, что Айнар Тапмескельвер Факир собирался принести своего сына Кнуда, который учится с Тильте в одном классе, в жертву Одину, чтобы получить поддержку в борьбе с датской церковью, Гитте Грисантемум, Синдбадом Аль-Блаблабом и ламой Свеном-Хельге — намерение это я горячо поддерживал, потому что Кнуд — закоренелый преступник, который по злонамеренности лишь немного отстаёт от Кая Молестера. Но и на сей раз моё чутьё подсказывает мне, что сейчас не самый подходящий момент для такого вопроса.

— Фундаментализм приводит к терроризму, — продолжает Альберт Винглад, — и в большинстве людей спит внутренний террорист. Пробуждение его — лишь вопрос времени, поэтому людей следует держать в ежовых рукавицах, девяносто пять процентов населения Земли нуждаются в том, чтобы им объясняли, как себя вести. Вот почему террористы, как правило, организованы, менее чем один из тысячи работает в одиночку.

Он достаёт ещё что-то съедобное, очевидно, это бутерброд с куском хлеба в качестве фундамента, но хлеба не видно. Виден лишь слой крупнозернистого печёночного паштета, величиной с форму для выпечки хлеба, на нём плотно уложены шампиньоны, а сверху всё это элегантно завершается хрустким поджаренным беконом размером с полпоросёнка.

— Но те, кто работает в одиночку, — вот с ними сложно. Мы называем их «планеристы». Потому что они ни на кого не опираются, действуют на свой страх и риск. Вот ими-то я и занимаюсь. И будь я проклят, если я им головы не поотрываю!

Он барабанит костяшками пальцев по лежащему перед ним листку.

— Эта четвёрка — «планеристы». Мы наблюдали за каждым из них более десяти лет. Но до этого — и никогда прежде — мы не сталкивались с тем, чтобы они действовали вместе. И как они, чёрт возьми, могут находиться в одной комнате, не поубивав при этом друг друга? Просто чёрт знает что, мы головы над этим сломали, я чуть не потерял аппетит.

Движимый состраданием, я хочу заверить его в том, что в данном случае аппетиту ничего не грозит, у него большое будущее, но не решаюсь мешать ему: он подступается к достойному преемнику паштета — ростбифу, которому для подъёма от тарелки до рта не помешал бы вилочный автопогрузчик.

— Мир этот устроен отвратительно, — продолжает он. — Если люди в нём держатся вместе, то лишь потому, что вынуждены это делать. Мы полагаем, что свело этих негодяев вместе нечто, чего они боятся ещё больше, чем друг друга. Свёл их вместе Великий Синод.

Ему приходится подняться и подойти к окну. Даже несколько метров для него — марафон.

— У всех основных религий есть две стороны, и если вы спросите меня, то я скажу вам, что одна из них, чёрт возьми, ещё более безумная, чем другая. Есть внешняя сторона, та, которую называют экзотерической, которая касается большинства верующих. И есть внутренняя, эзотерическая, она существует для немногих. Внешняя сторона — это то, что воплощается в жизнь в датской церкви, в католической, в мечетях, в храмах, синагогах и гомпах по всему миру. Это внешние проявления и ритуалы, которые успокаивают верующих, убеждая их в том, что пусть сейчас жизнь и тяжела, но после смерти будет гораздо лучше. Вторая сторона, эзотерическая — для безумцев.

Стоя у окна, он бросает задумчивый взгляд на последние десять бутербродов, которые призывно смотрят на него с тарелки.

— Для тех, кто не просто хочет что-то попробовать. Для тех, кто не хочет ждать смерти, а хочет сейчас получить ответы на главные вопросы.

— И вы — один из них!

У меня это вырывается само собой, сам не знаю почему. Но ни с того ни с сего я вдруг отчётливо понимаю, что Альберт Винглад — смотритель слонов.

Он вздрагивает. Я попал в точку.

— Что за ерунду ты несёшь, парень? Ты спятил. Вовсе нет. С этим покончено. Я стал умнее. Религия — это умственное расстройство.

Он берёт тайм-аут. Я чуть было не перехватил у него мяч.

— Великий Синод затрагивает внутреннюю сторону ведущих религий. Это первая в мировой истории серьёзная попытка наладить диалог между настоящими безумцами, мистиками, выяснить, нельзя ли в основах их религий найти нечто общее. Им в голову пришла сумасбродная мысль — разобраться, а не может ли опыт различных религий происходить из общих начал. Они привлекли психологов и нейрологов. А «планеристы» боятся: а что, если представители различных религий поймут, что на самом деле они гораздо ближе друг другу, чем казалось. И если так и окажется, то сама основа фундаментализма рухнет. Нельзя чувствовать угрозу со стороны человека, который на самом деле страдает точно таким же безумием, как и ты.

Ему приходится перевести дух. Он возвращается к своим бутербродам, доедает их. Тарелку он не облизывает, но подозреваю, что виной тому присутствие посторонних. Из какого-то бездонного запасника под столом он достаёт шоколадный торт.

Торт этот такого размера, что мог бы осчастливить целый приходской совет. Альберт Винглад внимательно изучает его и приходит к выводу, что тут может хватить и троим. Потом отрезает два тоненьких кусочка для нас с Афиной.

— Ты спортсмен, — говорит он, — это следует из твоего досье. Полагаю, тебе надо следить за своим весом.

— А мне тоже надо следить? — спрашивает Афина Паллада.

Я вижу по лицу Винглада, что ему не по себе. Ясно, что если хочешь вывести его из равновесия, надо попытаться отобрать у него торт.

— Вам необходимо быть в форме и сохранять привлекательность, — отвечает он. — При вашей профессии. А это же калорийная бомба.

Торт исчезает на глазах. Винглад заливает его половиной литра кофе из термоса. Аккуратно вытирает салфеткой крошки с бороды.

— А мои родители? — спрашиваю я.

И тут он говорит такое, что я чуть не падаю со стула.

— Родители? Весьма достойные люди. Они позвонили и сообщили, что нашли взрывчатые вещества. Спрятанные в подземном хранилище, в которое драгоценности опускаются при пожаре или попытке ограбления. Мы отправились туда с отрядом сапёров. Всё разминировали. Я встречался с вашими родителями. Ведь ваша мать очень много сделала для обеспечения безопасности. Порядочные люди. Понимающие. Корректные. Законопослушные. И как их, чёрт возьми, угораздило родить таких детей, как вы? Но во время беременности с головой всякое может случиться. Об этом ещё ваш директор писал в отчёте. Там ведь было что-то про воду в голове?

Я пытаюсь осторожно открыть и закрыть рот, у меня это как-то плохо получается.

— Значит, они не в розыске? — спрашиваю я.

— Кто? Твои родители? С какой стати они должны быть в розыске? Они получат медаль. И сто миллионов. За спасение ценностей. Думаю, у них теперь хватит денег, чтобы нанять вам няньку. Может, кого-нибудь из «Ангелов Ада»? Выпьем за это!

Он выпивает ещё пол-литра освежающего напитка.

— Зачем надо было забирать нас из дома? — спрашиваю я. — И пытаться арестовать Ханса?