День восьмой - Торнтон Найвен Уайлдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во-первых, нужно было позаботиться о пропитании. Жилье не так важно: летом можно спать в парках и под мостом. Во-вторых, достаточно зарабатывать, чтобы помогать матери. Случалось, что по нескольку дней он ходил голодным: порой добровольно соглашался на менее выгодную работу, хотя из-за этого уменьшалась сумма, которая уходила в Коултаун, – но никогда не оставлял попыток найти свой путь в жизни (изучал, наблюдал, взвешивал и отбрасывал ненужные профессии). Ему не хотелось терять время, сделав неправильный выбор, и не терпелось начать готовиться к нему как можно быстрее.
Перед ним стояли и другие важные задачи, но он пока этого не осознавал: нужно было получить образование и освоиться среди людей. Он полагал, что образование, если приложить небольшое усилие, придет само собой, и думал, что темная обида, которая заполняла его мозг и сердце, – это нормальное средство защиты человека, которого вырвали из беззаботного детства.
Много лет спустя доктор Джиллис говорил: «Роберт Эшли объявился в Чикаго безграмотным невеждой, а через пятнадцать лет, ногой не ступив ни в одну студенческую аудиторию, стал самым образованным человеком в стране. Конечно, у него были определенные преимущества перед всеми нами как в социальном плане (он был парией), так и в философском (только что пережил процесс, во время которого его семью прожевала и выплюнула община цивилизованных христиан), а еще в экономическом (у него не было ничего, даже второй пары башмаков, чтобы отдать в заклад) и академическом (в глаза не видел живого профессора)».
Имелись еще кое-какие преимущества, о которых доктор Джиллис забыл упомянуть. У Роджера совершенно отсутствовало чувство юмора. В его голове так и не поселился второй Роджер, который с помощью чувства юмора позволил бы оценивать собственные поступки и поступки других людей более широко и отстраненно, чтобы в конечном счете сделать вывод, что они неуместны. Наличие чувства юмора, по его мнению, дискредитирует энтузиазм, высмеивает надежды, прощает недостатки и успокаивает в случае неудачи, а также рекомендует стать посредственностью. Широкий и отстраненный взгляд не есть проявление мудрости, это всего лишь сконцентрированное мнение конкретной общности людей в конкретный момент. Роджер был очень серьезным молодым человеком. Наличие других его преимуществ или отсутствие таковых еще привлекут наше внимание при изложении этой истории.
Младший Эшли вошел в город, буквально умирая от голода, поэтому сразу занялся поиском работы в ресторанах. Зарабатывать себе на жизнь он начал на самой нижней ступеньке производственной цепочки: в качестве мойщика посуды. Есть что-то комическое в том, чтобы выполнять черную работу не просто с усердием, но со стремлением к совершенству. Роджер этого не осознавал: у него не было чувства юмора – и, как все Эшли, отдавался полностью решению тех задач, которые перед ним возникали. Он был молчалив, но не мрачен; прилежен, но не настырен, и, как отец, весьма изобретателен. Роджер постепенно ввел в обиход некоторые изменения, чтобы работать быстрее, эффективнее и экономнее. Во-первых, под лохань с водой он подставил деревянный ящик. Все мойщики посуды страдали от искривления позвоночника и шеи, от болей в груди, а иногда от вспышек ярости, потому что приходилось стоять, согнувшись над лоханью, по десять часов в день. На него обратили внимание и вскоре перевели на кухню, наблюдать за приемом и выдачей заказов. Ресторан, как и сам Чикаго, развивался очень быстро. Уже скоро Роджер стал незаменим. Со всех сторон только и слышалось: «Трент! Трент! Где этот чертов парень?», «Трент, как я могу работать, если нет этой проклятой рыбы?» Его обвиняли во всем, что пошло не так, но он удивительным образом успокаивающе действовал на поваров и официантов. Они ругали его на чем свет стоит в промежутки от полудня до трех и с шести до девяти вечера – воистину проклятые часы! – но когда садились за стол сами, накладывали ему еды в тарелку с верхом. Крайняя необходимость заставила перенести место его работы в обеденные залы. Он по-новому расставил сервировочные столы и серванты. Зарплату ему подняли, но всего лишь раз: прибавку назначают тем, кто молчит и не требует ее. В конце третьего месяца работы он ушел из ресторана. «Отставка» – слишком высокопарное слово для того, кто получает семь центов в день. Ему просто стало противно смотреть на жующие рты: было в этом, на его взгляд, что-то неправильное. Кроме того, он решил подыскать себе ночную работу, чтобы днем иметь возможность знакомиться с Чикаго, а после короткого отдыха, через некоторое время, работу еще и на день. В «Вязах» нуждались в деньгах, а ему было необходимо купить новые брюки. Долгий сон – это для ленивых. Коллеги по работе были ошеломлены, некоторые даже прослезились, но он ушел без сожаления: его любили все, а он не любил никого.
Роджер решил устроиться ночным портье в отель, но в солидных заведениях ему дали от ворот поворот из-за внешности – слишком юной и провинциальной, – и в конце концов, получил место в ночной смене гостиницы «Карр-Бингхем». Денег здесь платили еще меньше, но зато разрешили спать в кладовке под самой крышей. На рассвете он заваривал себе чай. Ел один раз в день, стоя. В одной из немецких пивных, расположенных по соседству, можно было особо не церемониться и, заплатив за кружку пива, получить доступ к горе ржаного хлеба, нарезанного тонкими ломтиками вареному мясу, сыру и пикулям. «Карр-Бингхем» был гостиницей захудалой, четвертого разряда, но все же лучше других – например, шестого разряда, приютов нищеты и порока: в таких живут те, кто еще способен на последний рывок и кому светит лучик надежды. Те сотрудники, что молчаливы, ненавязчивы и внимательны, становятся доверенными лицами. Роджер услышал множество жизненных историй в промежутках между десятью вечера и восемью утра. Главное, что он вынес из таких откровений и что пока ускользало от его внимания, – это как много значат для самоуважения, и прежде всего для собственной независимости от кого бы то ни было, деньги. В первые дни работы в «Карр-Бингхем» он получил письмо от Софии, в
