Злые куклы - Елена Юрская

А он все смотрит, все улыбается… Плейбой. Слово не наше, но лучше, чем кобель. Хотя по смыслу — то же. Интересно, на Жанку он вот так же смотрел или как-то по-другому… Та, конечно, была привычной. Скольких мужиков перепробовала… А Наталья все мотала свое женское одиночество. Все думала, что с чужими мужиками как-то позорно… А Кирилл, хоть и мертвец, конечно, а не чужой человек. Свой, близкий, без стеснения всякого… Тем более, что рассказать кому — и не решится, и не успеет. Так, может быть?..

Наталья Ивановна Амитова, будущий депутат, мать и бабушка, тихо, почти неслышно застонала.

— Не могу, — пробормотала она, сжимая в руке рукоять и трогая пальцем курок. — Не могу…

Значительно проще было выстрелить именно сейчас… А там — выстраивалось. И Афина, и Дарья, и мотивы, и причины… Выстрелить, чтобы не буравил, чтобы не срамил на старости лет. Наташа зажмурилась, затаила дыхание и решительно нажала на спуск…

В голове грохнуло, и из носа полилась кровь. Из ее носа — ее кровь. Он, Кирилл, живой и невредимый, вдруг оказался рядом, навис, облапил, прижал к себе и пробормотал, касаясь губами ее руки у запястья:

— Я говорил, сними пушку с предохранителя… А теперь терпи. Считай, что это изнасилование… что теперь мы с тобой квиты. Будем. Минут через тридцать…

Она сжала зубы, потому что больше не могла думать о себе — старой развратной тетке, которая… никогда ничего не находила в Кирилле.

— А застрелишь ты меня потом, потом. Обещаю. — Его руки шарили по шее, сжимали, тискали, ныряли, как взбесившиеся. Наталья Ивановна была не в силах сопротивляться. Ладно, чуть позже она убьет его… И наверное, себя… Потом. Посмотрит, как оно, и убьет. А что — нажилась уже… Но это будет потом, потому что сейчас… пусть…

Она зажмурилась, сжала пальцы на рукоятке, зацепилась за мысль о том, что пистолет — единственное, что невозможно потерять сейчас, а все остальное пусть горит синим пламенем. И провалилась в обморок, позор, гипертонический криз и сладкий вкус фруктового мороженого. На некоторое время она просто отключилась.

В голове рассыпались звезды, проплыли планеты, засеменили ежики в тумане — все было так прекрасно, что сознание отказывалось возвращаться к ней.

— Нет, это уже слишком, — раздался противный голос то ли апостола Петра, то ли архангела Гавриила. Во всяком случае — голос сверху, это точно. — Это уже слишком. Снова труп, снова кровь. Так вы еще и некрофил, гражданин Матвеев?

Это было очень обидно. Обидно, что она, врач по образованию и атеист по воспитанию, так толком и не поверила, а главное, не проверила теорию доктора Моуди о жизни после смерти. Так что ж, лежать теперь дурой и не шевелиться? Кто бы знал, что покойник все слышит, все понимает. Вот и Толичек тоже… А сколько ж плохого она тогда на гроб ему выплеснула. Хотя и плакала как полагается. Старалась. А он, бедный, все знал, все чувствовал.

Нет, определенно это было обидно. Тем более, что Кирилл — экий шельмец, все же убил ее… Воспользовался слабостью и убил. Обхитрил, стало быть… Однако и это было хорошо: спокойно, приятно, без проблем и мучений… Все уже случилось. Жаль, что она была трупом, потому что больше всего на свете ей хотелось улыбаться…

— А пистолет, значит, ей в руку. И опять — самоубийство. Интересный у вас подход, гражданин Матвеев. Третья жертва за неделю. Боитесь не успеть? Кстати, а где Артемова? Уже? И хватит глумиться над телом. Наденьте штаны, пока я не вызвал наряд.

«Надо же, ну все как у нас, — подумала Наталья Ивановна. — А про какой это он наряд? Неужели про милицию? И голоса такие же противные… Только почему-то лица не видать… И вообще, где девочки? Почему не встречают? Неужели в раю? А я тогда где?» Привычка заседать в VIP-ложах уже успела испортить поколение молодых реформаторов в возрасте за сорок и старше. Причем испортить до такой степени, что каждый из них видел себя в особой ложе даже в другой, загробной жизни… От возмущения некорректным приемом Наталья Ивановна гневно захрюкала. Хотя ей по-прежнему хотелось улыбаться.

— Жива? — настороженно спросил голос, и что-то теплое, но липкое и потное коснулось руки.

«Неприлично дергаться, когда тебя трогает ангел, — решила Амитова и мужественно стерпела. — А если я жива, то в следующий раз он меня уже запомнит и отправит не туда, куда надо. Значит, это предбанник». Она замерла и затаила дыхание…

— Жива, вся в крови, значит, я вам помешал, господин Матвеев? Ладно, будем составлять протокол. Кажется, я на этот раз подоспел вовремя. Спасибо, дверь не закрыли, а то опять Сидни Шелдон — фен и усыпальница.

— А иди ты…

Голос Кирилла показался абсолютно родным. Живым, узнаваемым… Легкая хрипотца, насмешка, и в тон этому всему паровозный скрип «молнии». Теперь Кирилл разговаривал с кем-то, будучи в штанах. Жаль, что она не увидела его голым. Все-таки интересно, все ли мужчины одинаковы или только те, что на картинках?

— Иди, кому сказал… Жива она, и кровь тут ни при чем… Это у нее из носа пошла…

— Да уж, конечно, из носа…

Теперь Наталья не только слышала голоса, ощущала липкое прикосновение, она даже чувствовала дыхание — запах спирта, явно зажеванный каким-то «Диролом». Значит, она жива и валяется здесь на глазах у двух одетых мужчин. Интересно, что сказал бы по этому поводу Дамир? Или, скажем, Глебов? А если Кирилл привел в дом шантажиста? Господи, вот неудача… Придется убить сначала шантажиста, а потом, ближе к утру, и Кирилла. Все-таки совратил он ее Катеньку на такое позорное дело… Осрамил… В общем, к утру — Кирилла, а этого сразу… Наташа сжала рукоятку и чуть шевельнулась.

— Наташа, он все еще у тебя на предохранителе. Я отойду, а ты снимай и стреляй в этого идиота. Хватит уже, намучались. — Голос Кирилла отдалялся и отдалялся, а Наташа все не решалась ни открыть глаза, ни спросить, где в пистолете предохранитель. В кино об этом ничего не говорится.

— Вот эта красненькая штучка, Наталья Ивановна, вы ж на ощупь не сможете, надо глазки открыть и ответить на вопросы следствия. — Нахальный визитер уже дышал над ней вовсю. Она уже догадывалась, кто это, а потому стрелять было даже жалко.

— Петров, отойди в сторону, сделай вид, что тебя здесь нет, и ты останешься в живых, — предупредила Амитова. Она почти пришла в себя.

— Я понял, вы хотите одеться. Но поверьте, вам очень идет нагота. Жаль, что я не художник. Но я очень и очень рад, что застал вас именно в таком виде… Боже мой, какое совершенство, какие формы. Вот только кровь…

— Ты пьяный, что ли? — Наташа совсем собралась с мыслями, открыла глаза, подтянула ноги и подумав немного, села на диване. Не стесняясь. А чего… Трупы же оба, считай, трупы… А с покойниками — какой стыд, пусть хоть полюбуются. — Ты пьяный, говорю?

— Да, — гордо ответил рыжий, как будто свежевыкрашенный Кузьма Григорьевич. — Из-за ваших убийств у меня неприятности в семье…

— Так ты компенсации хочешь? И сколько я тебе должна? — хмыкнула Наташа. — Только ты учти, что я расплачиваюсь в национальной валюте.

— В смысле пулями? — икнул Петров.

— В смысле дурами, — рявкнула Наташа.

— Ну, так это мы поняли, что дурами… Очень полезно… И дур у кого-то меньше, у кого-то, — Петров поднял глаза к потолку, — больше… И вообще, Наталья Ивановна, я вам только что буквально жизнь спас, а вы… вот как… Обидны мне ваши слова. Но с паршивой овцы хоть шерсть клок. На суде будете свидетелем.

— Чего? — изумилась Наташа, доселе считавшая, что жизнь спасли совсем другому человеку, и то ненадолго…

— Да это же элементарно. — Слово «элементарно» Кузьма Григорьевич произнес с третьей попытки и был несказанно горд. Обычно тест на трезвость в виде «сиреневеньких элементарных синхрофазотронов» не давался ему в течение недели после большой пьянки. А тут на тебе — удача. — Так вот. Всех вас убил Кирилл. Потому что он — Синяя Борода. Это точно…

— А зачем? — заинтересовалась Наташа.

— А вы ему надоели. На фиг, сколько можно! И правильно, вообще, сделал, но…

— Ты полегче. — Наталья Ивановна почесала подмышку дулом пистолета и угрюмо направила ствол в сторону Кузьмы Григорьевича. — Все?

— Пока — да, но арестовать его нужно уже сейчас. Потому что вы еще живы и Жанна, может быть… То есть кое-что спасти можно. А когда арестуем, то и выясним мотив. Все-все выясним… — Кузьма Григорьевич вздохнул полной грудью, помолчал, справился со слезами. Ему было очень обидно. Ведь подошел же к главному, нашел его, почти задержал, а никаких тебе аплодисментов. А Леночка — просто Предатель. С большой буквы «П».

— Слушай, а он-то где? Кирилл-то? — всполошилась Наташа. Арестовать или нет, об этом еще нужно было думать. Главное, чтобы все были на месте. Не искать же его потом у мамочки на груди.

— Здесь, куда он денется. Я его наручниками к батарее пристегнул. В ванной, пока он мылся… Скользкий тип, между прочим…