Злые куклы - Елена Юрская

Наталья Ивановна успокоилась и стала дышать ровнее. Как советовала секретарша, недавно уволенная в запас. Она была такой умной и так часто голодала по Брэггу, что ей стоило завести своего стоматолога и вылечить желудок. Дикая вонь изо рта. Просто дикая. Но дышать — она умела. Вздымала отсутствующую грудь, томно прикрывала глаза и действительно успокаивалась. Но вот Амитовой не так легко было перевести дыхание. Первые шаги дались с трудом. Она отвыкла ходить по асфальту, она отвыкла ощущать притяжение земли, больше полагаясь на мраморную плитку и ковровые покрытия. Стоило вызвать машину… Но ей не надо было быстро, ей надо было умно. И спокойно. При этом еще и не умереть.

Она с удивлением посмотрела по сторонам. Ничего не изменилось. Надо же. Те же деревья, беленные чуть не от корня, милые беззубые бордюры, щербатые клумбы прямо посреди проезжей части. И она сама та же… И судьба опять била ее по башке. Ну допустим, она-то привыкла, но теперь ударило по девочке. По Катеньке… Что же это? И почему все женщины ее семьи становились просто запасными аэродромами, а все женщины Глебова — настоящими возлюбленными? Почему? Наказание, что ли, это? Или знак? Или предупреждение? Часы Руслана и размытые очертания, эта мерзкая постельная мягкость, разогретость, уютность безумной девки… Лялечки-младшей. Господи, куда же Катька-то смотрит? Известно куда…

Ничего не изменилось. Улица, двор, поворот, если через садик, то быстрее, если через улицу, то чище. Ничего не изменилось. Только вместо нее, Натальи Ивановны, теперь ее Катя. А может, там уже и ребеночек завязался… Чтобы снова — две сестрички, чтобы история эта не закончилась никогда…

А вот странное дело: зла на Ляльку-младшую так и не было. Ярость, шум в ушах, стыд, будто подсмотрела что-то нехорошее. Но зла почему-то не было. Если бы тогда, возле морга, Наташа дала добро, то ее бы просто не было бы на свете. Но она появилась. И была вроде крестной дочери. Вроде своей… Так известно — и не чужая ведь. А потому зла и не было. Вот такое оно Толиково семя, давшее плод хитрый и туповатый. Это была не Ляля, а просто проблема, которую надо было решать немедленно.

И до счастья ли теперь? И до молчания ли?

— Я это, открывай, не бойся. Ордер принесут позже. — Наташа запыхалась. В этих чертовых домах никогда не работали лифты. — Открывай!

— Привет, — сказал Кирилл, одетый к выходу, в рабоче-молодежное, джинсовое. — Проходи. Кофе, чай? Водички? Водочки?

— Ты собрался куда? Или вернулся? — подозрительно щурясь, спросила Наташа.

— Дела. — Кирилл развел руками и спокойно взглянул на нее. Спокойно и по-кобелиному вызывающе. Наташа, которая никогда не считала его ни мясом ни рыбой, ни тем более мужиком, опешила и чуть отпрянула назад. — Дела. Вот, жену потерял. Хлопоты.

— Ты где был, спрашиваю? Потому что интерес у меня не простой, а золотой. Конец тебе, Кирюха… — улыбнулась она и расправила плечи.

— Полнеешь? — сочувственно спросил Кирилл. — Смотри, пузо какое. Ко мне на занятия не хочешь? — Он слегка приобнял Наталью за талию и потащил в гостиную. — А я могу помочь, — игриво добавил он.

— Уже, — успокоила его Наташа и плюхнулась на диван. — Польский? По скрипу чую. Хороший человек сядет, срань эта и гикнется…

— О боже, какие слова… Какие шутки. — Кирилл стоял рядом. Не стоял даже, а возвышался. Ничего, сядет еще. И ляжет. Наконец перестало шуметь в ушах, и инсульт, о приближении которого она иногда думала, был отложен. Ничего.

— Ты, пожалуй, тоже сядь, голубь, — предложила Наташа и скрестила на груди руки.

— Прямо кустодиевская мадонна. — Кирилл осторожно опустился на ковер и вдруг ни с того ни с сего обхватил руками ее ноги. — Ну, хороша ведь. Не удержусь я, все-таки вдовый человек…

— Не удержишься, — согласилась она. — Тебе удобно, тогда держи. А вот отвечать, милый, придется. И за Катю, и за другое…

— Тогда водки, — тихо сказал он. — Только водки. — И в наигранной веселости его проскочили нотки скрываемого страха. Конечно, кому охота связываться с Дамиром… Никому. Он парень простой, недавно в интервью спутал Цицерона с Церетели и родил нового философа — Цетерона, так и это ему сошло. А уж смерть Кирилла сойдет легко, тихо. Никто и не узнает.

— Ты лежать где хочешь? — спокойно спросила Наташа. — Рядом с Дашей? Или с Ларисой? Или, может, Феня тебя зовет? Прикидывай по-быстрому, потому что времени у нас — в обрез.

— Царствие им всем Небесное. — Кирилл разлил водку по большим граненым стаканам, которые придумал Маленков, и протянул один Наташе. — Осилишь?

— Пригублю, — сказала она, вспомнив об адельфане, раунатине и нездоровых сосудах головного мозга. — Пусть пухом земля.

Они замолчали. Наташа не хотела спешить. Все нужно было сделать чисто, красиво и без улик. Шалой Катьке не под силу будет объясняться с дядюшкой. Значит, этого не должно произойти.

— Публичный дом — твоя затея? Или Афина подсуетилась? И что у тебя есть на мою? Отвечай быстро. — Наташа открыла сумку и вытащила из нее небольшой, но убедительный пистолет. — Стрелять буду плохо, но часто, — на всякий случай предупредила она.

— Да брось ты, выдумки все это. Плоды больного воображения Петрова…

«Еще и Петров. Кузя, что ли? — с горечью подумала Наташа. — Слишком много людей… Слишком много тех, кого знает брат. Ужас. И что интересно, я ведь не промахнулась. Затейник чертов».

— Давай рассказывай. — Она потрясла пистолетом и свела брови к переносице. Глебов говорил, что с таким лицом она могла бы позировать для Челубея, который задрался с Пересветом. Кто это? И почему быть похожим на Челубея стыдно, а на урода Бельмондо — почетно?

— Нечего рассказывать. Нечего. Все закрыто, заколочено и уничтожено. Я — не самоубийца, — быстро сказал Кирилл и мягко улыбнулся.

— Это ты пока не самоубийца. А потом от горя по ушедшим от тебя женам… Слушай, а ты сказку про Синюю Бороду знаешь? По-моему, он плохо кончил.

— Зато часто, — усмехнулся Кирилл и снова налил водку в свой стакан. — Больше не пей. Ты, я вижу, на работе… Кстати, Наташа, ты знаешь, что такое предохранитель?

— Гондон? Презерватив в смысле. — Она даже зарделась. Не от его наглости, а от удовольствия. Можно ругаться сколько душе угодно. Полное счастье.

— Ага, так вот, если он есть, то ни родить, ни убить нельзя. А что касается дела, по которому ты пришла, то запомни — ничего не было. Никогда и ничего…

Он тихо выпил и некрасиво, так, как часто делала она сама, утер рот тыльной стороной руки. Она посмотрела, а он, проследив за ее взглядом, усмехнулся.

— Мы с тобой одной крови: ты и я… Тебе придется мне поверить…

Кирилл снова оказался сидящим на полу. В молодежно-рабочем джинсовом прикиде. Его шальные руки попытались погладить там, где нельзя. Пистолет в ее руке задрожал и чуть не выпал. А если бы выпал, то прямо ему на голову, на будущую лысину. Это было бы и смешно, и больно. А главное — нелепо. И от этой нелепости Наташа вдруг рассердилась.

— Что еще за штучки? — Она нахмурилась и толкнула Кирилла округлым коленом. — Я к тебе по делу пришла, а не сопли утирать. Ясно?

— Ясно-ясно. — Он отодвинулся и сложил ноги в позу то ли лотоса, то ли турка. И оттого показался Наташе старым и неприятным. Она не любила тех, кто не умел жить в своем возрасте, тех, кто пытался гнаться за поездом, который уже тю-тю. — Но по-моему, мы уже решили: никто никогда ничего не узнает. По крайней мере, от меня. Слушай. — Он помолчал и хитро улыбнулся. — А может, ты Петрова убьешь? А то он там накопает сорок бочек арестантов, всем мало не покажется.

— Хорошо, что ты мне веришь, — спокойно ответила Наташа.

— А я тебе всегда верю. С давних пор, — тоже спокойно и твердо сказал он.

— Да? И почему это? — Она улыбнулась одними уголками губ, на миг стала красавицей, но передумала и нахмурилась.

— Да потому. Ты и я — одной крови. Маугли. Ты вот, например, заметила, что я к тебе никогда не приставал. Даже не пытался. Вообще — ни-ни.

— А с меня взять тогда было нечего, — усмехнулась она.

— Ну, кое-что у женщины всегда есть. — Кирилл задумчиво провел рукой по волосам. — Вот не знаю, может, под дулом пистолета стоит исправить эту ошибку… А? — Он смотрел на нее вызывающе и игриво. Господи, как давно все это было в ее жизни. Да и было ли? Ну, ребенка родила, на ноги поставила. Толика потеряла. Потому что если бы не потеряла, то жить было бы не на что… И с тех пор ни с кем ничего. И в мыслях не держала. И не потому, что не хотела, а потому, что возраст уже не тот, не девица, чтобы так вот позориться. Ей было и странно, и жутко. И стыдно. Потому что если теперь вот считать вместе с ней, то все они с Кириллом… того, ну, этого…

Это не важно, что ничего не произошло. Но правду себе говорить надо. Как по башке ее треснуло этим взглядом. И слова куда-то пропали. И мысли. И смятение такое в груди, что хоть плачь, хоть беги. И ни одной слюны-слюночки, чтобы ее так… Чтобы глотать было чем. Может, это раунатин. Да нет. Куда там… А он, гад, все смотрит, как ощупывает. Толик в этом вопросе был полный дурак. И она не знала, что так бывает, что так вот исподволь может выходить ум, причем выходить-то через срамные места… Через… И вдруг она поняла свою Катьку… Потому что если у нее первым был не такой, как Толик, то и удержу в ней не было. Потому что кровь — одна… Наша…