Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл

НОЧЬЮ

Ночь набросила ризы спокойной печалиНа усталые дали земли.Рассыпною росой в небесах засверкалиДальних звезд золотые огни…

В руслах улиц шуршит, говорит и хохочетЖизнь, безумно летящая прочь,Но смежают дома утомленные очи,Чтобы слушать бездонную ночь.

В темных улицах плавится страшно и гулкоПьяный крик, гоготанье и визг.А в пустынном провале над тьмой переулкаТонкий месяц серьгою повис.

И идут облака… Серебристой вуальюОстрый серп, точно дымкой, повит;Дуновение ветра весенней печалью,Свежей далью ночною пьянит…

Засыпает усталый, измученный город,Бредит пьяным рычаньем во сне,Закрываются двери, как тяжкие створы,Бедной жизни, прожитой вполне.

С осторожным шуршаньем проносится мимо,Бросив пригоршни света, авто;Из далекого сада, едва уловимый,Льется запах кленовых листов.

И становится улица радостно-свежей,Точно счастье у всех впереди…Ночь баюкает город усталый и грешныйНа своей материнской груди.

КОЛЛЕКЦИОНЕР

Фаине Дмитриевой

Я жил всегда чужим среди людей,Я тщательно и долго, как ученый,Повсюду собирал коллекцию страстей,Чувств человеческих и злобных, и влюбленных.

Теперь полна коллекция моя:Есть экземпляры дружбы и участья,Печали, злобы — и имею яТакую редкость: грамм чужого счастья!

По вечерам, когда немая мглаМой кабинет от мира отделяет,Классифицирую я мысли и словаИ трупы прежних чувств перебираю…

Бегут часы, проходят дни, годаИ время, — страж у двери кабинета, —Готово скоро пропустить сюдаС аллегорической косой скелета.

Зачем же сердце вздрогнуло больней?Пересыхает горло, как от крика:О, Боже! Я всегда лишь изучал людей,Своею жизнью не жил я ни мига!

В ВЕЧЕРНЕЙ ТИШИНЕ

Н. К. Завадской

В ореоле тишайшего, чуткого вечераСлышен шелест шуршащих шагов,И встают в тишине белоснежные глетчерыОсиянных зарей облаков.

Город дышит спокойнее грудью усталою,Стали тихими улиц ряды,Между дымных домов, за глухими кварталами,В чахлой зелени дремлют сады…

В этих темных и низких домах замурованный,Слышу будней медлительный шаг.И, как узник, в тяжелые цепи закованный,Беспричинно томится душа…

И когда ароматные, чистые, нежныеПосещают меня вечера,А в бескрайней небесной дали белоснежнаяОблаков возрастает гора,

Сердце полнится тихой, певучей печалию.Рвется дух мой усталый туда.Где плывет бесконечными вечными далямиЛедяная немая гряда.

Только цепи тревог, суета ежечасная,Держат душу в пределах земли…А вершины прекрасные, ясно-бесстрастныеПроплывают в бескрайней дали…

НИКОЛАЙ СВЕТЛОВ

ЦВЕТОК ВАН-ХАО

Из китайской философии

Дивный цветок есть в роскошных долинах Китая,Юный и нежный, чудесный дар светлого рая.Благоухая тончайшим святым ароматом,Радует глаз он своей неземной красотою.

Люди цветок тот чудесный назвали Ван-Хао…Радуйся, смертный, на чудо земное любуясь,Воздух, цветком опьяненный, восторженной грудью вдыхая!Радуйся, смертный!..На быстрых фантазии крыльях

В светлую высь далеко улетаешь ты в грезах прекрасных,В волнах эфира качаясь, баюкаясь музыкой неба.Смертный!.. Но только коснись дерзновенной рукою,Только сломи стебель нежный бутона Ван-Хао, —

Диво чудесней увидишь ты, ужасом вдруг пораженный:Жизни и сил, красоты неземной, счастья светлого полный,Сладость дающий, таящий могучие чары,Вмиг умирает цветок… Лепестки, загибаясь, сереют…

Молодость, прелесть, волшебные силы и чары —Все покидает Ван-Хао… И вот он уже бездыханныйСерый бесцветный комок, смерти и тления символ…«Страсти подобны Ван-Хао» — так некогда молвил Конфуций,

Древний китайский мудрец, седовласый почтенный философ.Страсти красивы, пьянящие сладостью мига;Страсти могучи, манящие взор истомленный;Непоборимы — в своей чудодейственной власти.

Но безобразны, бесцветны, мертвы и сухиКажутся вдруг они нам, лишь блаженством их сладким упьешься…Будто с небесных высот вновь слетишь в царство зла и порока.Да, наши страсти земные подобны расцветам Ван-Хао!

НОВЫЙ ГОД КИТАЯ

Ночь морозная, крутая…Завтра — Новый год Китая!Трррам-там-там!.. Таррам-там-там! —Раздается здесь и там.Это лихо в барабаныОт вина и шума пьяныйБьет китайский весь народ,Провожая старый год.Звуки скрипок, труб и гонгаОтбивают такты звонко,И растет, растет экстаз,Увлекая в дикий пляс.В небе, точно громы пушек,Сотни рвущихся хлопушек,Трах!., тах-тах!.. Tax!.. Тах!.. Тах-тах!Так что звон идет в ушах…Это духов злых и вредныхОт своих фанзёшек бедныхГонит прочь китайский люд,Чтобы в доме был уют,Чтобы светлых духов силаТорговать им пособила,Чтобы всем чертям назлоИм во всем бы повезло.И, живя в столь сладких грезах,Ходят все в блаженных позах,Говоря (как на Руси!)Встречным всем: «Синь-нянь! Синь-си!»

ДЕВУШКЕ В КИМОНО

Вы в цветное кимоноОбернули стан свой тонкий,С грустью смотрите в окноНа мелькающие джонки.

В нежном профиле лицаЯркий проблеск тайной муки.Голубой опал кольцаСжали трепетные руки…

Но зачем, зачем скрывать?Ведь понятно все! Я — лишний…Не со мною вам срыватьПоцелуев сладких вишни.

На пути своем, сквозь сон.Вы другого увидали…И не я теперь, а онПоведет вас в яркость далей…

Я ж уеду далекоПоискать иного счастья.У заморских береговПопрошу себе участья.

Спрячу бережно на дноСердца стон и вопль стозвонкий.Позабуду кимоноИ мелькающие джонки…

ОТКРЫТКА С РОДИНЫ

Открытка с родины. На нейПоленовский «Московский дворик».И, как в бинокле, в зорком взореВстают виденья давних дней.

Зажженные полдневным солнцем,Церквей пылают купола.Над ними даль из грез сплелаПрозрачных тучек волоконца.

А дворик — яркий изумруд!Конюшня, дом с зеленой крышей…И тихо так, что ухо слышит,Как дети возятся, поют.

Там, за колодцем, мирный садикЗовет под мирный свой уют.Листы берез прохладу льют.А тополя, как на параде!

Далекой, крепкой стариныДавно забытые виденья!Надолго ли сокрыл вас теньюДым революций и войны?

СТРАННЫЙ ВЕЧЕР

Я помню. Помню, как сейчас:Луна в тот странный вечерБыла — как деревянный таз,Обстрелянный картечью.

И в сетке сумрака: домаЧудовищами мнились,Глаза тараща сквозь туман,Лиловые, как ирис.

Обоим было нам смешноВ тот вечер беспричинно…Кто ж станет отмерять веснойВосторги — на аршины?!

Ваш голосок-колоколецС моим баском в дуэтеБыл, точно перезвон колец,Единственный на свете.

Весна — пьяна! об этом намСтихов писалась масса…Но кто поверит, что онаНам строила гримасы?

А в небе, — помню, как сейчас,Луна в тот странный вечерБыла — как деревянный таз,Обстрелянный картечью.

ЗИМОЙ