Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл

СТРАННЫЙ ВЕЧЕР

Я помню. Помню, как сейчас:Луна в тот странный вечерБыла — как деревянный таз,Обстрелянный картечью.

И в сетке сумрака: домаЧудовищами мнились,Глаза тараща сквозь туман,Лиловые, как ирис.

Обоим было нам смешноВ тот вечер беспричинно…Кто ж станет отмерять веснойВосторги — на аршины?!

Ваш голосок-колоколецС моим баском в дуэтеБыл, точно перезвон колец,Единственный на свете.

Весна — пьяна! об этом намСтихов писалась масса…Но кто поверит, что онаНам строила гримасы?

А в небе, — помню, как сейчас,Луна в тот странный вечерБыла — как деревянный таз,Обстрелянный картечью.

ЗИМОЙ

Квадриллионом лучиковСолнце глаза пронзит,Если, тоской замученный,Выйду — отдать визит

Улице, той, что нежится,Стройная, как стрела,В пухе перинной снежности.Дверь распахну! стремглав

Выброшусь, в шубу втиснутый,В воздух студеный дня.О, как легко повисну там!О, как легко меня

Ноги помчат по россыпямДавленного стекла!Там — озорник мороз, сопя,Щиплется, — чтоб стекла

Из остеклевших глаз слеза,Чтобы на охре щекРозами разукрасилсяКожи нежный клочок.

Кончено!.. Мысль об улицеВспыхнула лишь на миг!Сяду за стол — сутулиться,Слушая шепот книг.

ОСЕННЯЯ ФАНТАЗИЯ

Рыжие скачут кони…Ветер вослед им: Сто-о-ой!..В воздухе от погониГрохот повис и стон.

Это старик Октябрь, —Плохонький режиссер, —«Осени» так оттяпалСценку, что — стыд, позор!

Гаркнул — в артель артистов —Каждому: «Сам играй!..»С гиканьем и с присвистомВырос ответ: «Ол райт!»

Вмиг безобразник ветерВырвался и — гулять!Парус срывать с корвета,Резать речную гладь!

Рыжие скачут кони…Ветер вослед им: Сто-о-ой!..В воздухе от погони,Грохот висит и стон.

НА УЛИЦЕ

Китаец лепит фигурки из теста,Его окружает толпа зевак.Сгрудились, склонились стеною тесной,Китаец — мастер зевак зазывать!

Следят за ловкой игрою пальцевС наивным вниманьем полсотни глаз.Фигурки растут… И в ритмичном вальсеВ руках искусных ходит игла.

Чиновников важных ряд вырастает.У рыцаря в шлеме блещет копье.— А сабля, гляди, на ём… — золотая!Знать, чин охвицерский…— Кан-ка пуё!..[37]

Солдаты гордятся медной кокардой,Купцы — животами (в руках — кошель!)— Вон, куня!..[38]— Ишь, тоже, цаца какая!..— Лицо-то… лицо… брусничный кисель!..

Недолго на свете живут фигурки…Цена им — пятак, чтоб прожить два дня.Рассохнувшись быстро, в мусор, в окуркиЛетят их тела, к потехе дворняг.

Фигурки из теста! Так странно схожаСудьба ваша — с черной судьбой людей;Но только за жизнь мы платим дороже,И мачеха-Жизнь к нам еще лютей.

ЗА РУБЕЖОМ

Колдовская ночь! Мороз жестокийХочет кровь артерий затушить,И туман глядит глазами БлокаВ нищенскую пустоту души.

Фонари качаются — слепымиПризраками снятых с неба звезд.Со двора на них, с глазами злыми,Лается провинциальный пес.

Сердцу холодно. И, согреваясь,Сердце сказку теплую творит:Предо мною улица криваяПринимает петербургский вид.

И в тумане улицы — виденья:Пушкин, Достоевский, Гоголь, Блок,Чьи неумирающие тени —Всей былой России эпилог.

Хочется упасть лицом в сугробыСонного проспекта и уснуть,Чтоб забыть, смиряя в сердце злобу,Ту страну, куда заказан путь.

ТВОЙ ГОЛОС

Я слушаю                твой                         влекущий голос,Аукающий                     из Владивостока.И сердце — в смятеньи,                                            как радиола,Послушная дальним                                         токам.Грудью своей                             восьмисоткилометровойНас,           озверев,                                   растолкало пространство.Меж нами,                  с присвистом,                                           пронзающим ветра вой,Лишь поезд,                        как нищий с котомкой,                                                                странствует.Мне — праздник,                             когда,                                         вскричав мое имя,Почтарь серьезный                                        в зеленой тужуркеПриносит пакет                               со слезами твоими,Выплаканными                            в зимние                                                    пурги.Читаю.                  И вижу                                             миниатюрный,Опененный кружевом                                          твой платочек,Который служит                             бездонной урнойБессонной тоски                                в одинокие ночи.Ложусь.                      Погружаюсь в туманные кущи.И лестницей сна                             в небо высокое,Уводит меня                             твой голос влекущий,Аукающий                         из Владивостока.

ДЕВУШКЕ ИЗ СУЧЖОУ

Отчего, скажи мне, ты такаяНежно-золотая, как закат?Отчего, в моих объятьях тая,Ты загадочный свой прячешь взгляд?

Отчего, скажи мне, эти косыТак черны, как беспросветный мрак?Отчего в твоих глазах раскосыхМне мерцает сказочный маяк?

Отчего, скажи мне, так душистыЭти плечи, сладкие, как мед?..Хорошо под небом золотистымНежно прижимать к ним теплый рот.

Ты грустишь, свою тоску скрывая,Незабвенная моя Линь-Ху.Ты чужда, язычница святая.Душному и сладкому греху.

О могучих, о крылатых джонках(Злая поэтическая ложь!)Голосом нежнее лютни тонкойТы мне песни грустные поешь.

Мчит тебя из города чужогоПесня легкокрылая назад.Знаю, вспомнила родной Сучжоу…Дом отца… луной залитый сад…

Замолчи! Мне эта песнь знакома.Я заплакать сам с тобой готовО тепле утерянного дома,Ласке незабытых вечеров.

Помолчим, сплетем теснее руки.В поцелуе заглушим тоску.В радостной, в невыразимой мукеМы сгорим с тобой, моя Линь-Ху!

Знаю, что опять, в объятьях тая,Будешь прятать ты свой робкий взгляд,Грешница, язычница святая,Нежно-золотая, как закат.

Но в глазах лукавых и раскосыхЯ найду свой сказочный маяк,И меня задушат эти косы,Черные, как беспросветный мрак!

СТОРУКАЯ