Утоли мои печали - Алюшина Татьяна

– Ты чего, Гриша? – послышался голос Марьяны, машина остановилась.

Вершинин не ответил, дошел стремительными шагами до нее, распахнул водительскую дверцу и строго скомандовал:

– Пересаживайся, живо!

Спорить девушка не стала, быстренько перелезла на пассажирское сиденье, а он, сев за руль, захлопнул дверцу, посмотрел на Марьяну и проворчал, ну прямо как заботливый муж:

– Ездить в темноте не можешь, зачем тогда рисковала? Не могла раньше выехать?

– Я тоже очень рада тебя видеть! – рассмеялась звонко девушка.

Он не ответил, а повел машину вперед и, остановившись перед участком, в том же ворчливом тоне отправил барышню открывать ворота. Припарковал машину, помог закрыть и запереть ворота все в том же молчаливом недовольстве.

А Марьяна подошла, обняла его за талию и, нежно улыбаясь, спросила:

– Ну, что ты?

– Соскучился, – проворчал он, прижимая ее к себе.

– Я тоже соскучилась, – призналась она тихонько. – Очень.

– Ну вот и все! – проворчал Григорий, но уже довольно, словно порыкивал. – И нечего было уезжать так надолго.

– Ну, все, все, – прошептала она у самых его губ, успокаивая, обещая что-то. – Я здесь…

Их губы соединились, и все суетливое растворилось, оставляя Григория и Марьяну только вдвоем в этот миг, в этом пространстве.

И повторилось их великолепное соединение, отнимавшее силы и разум…

Они лежали на боку, повернувшись друг к другу, шептались и смеялись, когда Григорий с неподражаемым юмором рассказывал, как бегал от родни, а его вылавливали и начинали извиняться. Слушая его, Марьяна заливалась звонким смехом. А он, не удержавшись, начинал целовать ее, и их снова накрывало страстью. Не той гибельной, о которой рассказывала девушка, а жаркой, светлой. И он брал ее, всем нутром, остатками сознания чувствуя, как она отвечает ему и что ощущает в этот момент, и было это невозможно, немыслимо, но… но было!

А после Григорий никак не мог отпустить девушку из объятий и шептал обиженно на ухо:

– Бросила меня с ними одного, уехала незнамо куда…

– Ну теперь же я здесь, – смеялась его мужской ворчливости Марьяна.

И снова шепот в ночи, и легкий смех, и объятия, и руки, скользящие по телу, и губы в губы – волшебство и неистовость всех влюбленных…

Завтракали они на веранде Марьяниного дома потрясающе вкусными маленькими пирожочками, что привезла она от подруги, запивали чаем с медом, и было им хорошо, весело и спокойно, но резкий звонок смартфона Григория безжалостно вырвал из этого состояния.

И начался понедельник.

Извинившись, Вершинин ответил на вызов. Говорил он явно о делах, причем несколько напряженно, судя по тому, как то и дело хмурил брови, а Марьяна смотрела на него и думала о том, что завтра он уезжает в свою деревню на Байкале, где в данный момент работает.

Он попрощался с абонентом, нажал отбой, собрался что-то сказать Марьяне, но его перебила очередная мелодия вызова на смартфоне. На сей раз звонила Глафира Сергеевна.

– Глаш, – предупредил ее вопрос Григорий, – я никуда не делся. Мы тут с Марьяной завтракаем.

– Я вижу, что с Марьяной, – попеняла ему бабушка. – Я подсматриваю за вами в бинокль, хотелось бы только знать, почему вы завтракаете без меня. – И распорядилась: – Берите свои вкусности и идите сюда.

– Есть, мой генерал! – рассмеялся Григорий и пояснил девушке: – Приказано идти в усадьбу и продолжить завтрак вместе с Глашей. Кстати, она наблюдает за нами в бинокль.

– Ну, это привычное дело, – усмехнулась Марьяна. – Она так часто делает, когда замечает меня на участке. У нас даже такая игра получилась: она смотрит в бинокль и звонит мне, и мы разговариваем по телефону.

– Ну что, идем к ней? – поднимаясь из-за стола, предложил Вершинин и вспомнил: – Да, она просила захватить и ей вкусностей, что мы едим.

– А как же! – уверила Марьяна. – В основном для нее и привезла угощение. Побаловать.

– Мне надо съездить в Москву и кое с кем встретиться, – неожиданно серьезно предупредил Вершинин.

– Ты знаешь, а мне тоже сегодня надо обязательно по делам в Москву, – даже обрадовалась Марьяна.

– Тогда здорово! – улыбнулся Григорий. – Поедем вместе.

– Если ты сядешь за руль, – предложила Марьяна и объяснила с нотками смущения: – Я водитель никакой. Хоть и получила права в девятнадцать лет и ездить вроде умею, но это занятие совершенно не для меня. Я ужасно себя чувствую за рулем, веду медленно, МКАД для меня это смертельная полоса препятствий, если я его преодолела, то можно твердо поздравить с подвигом, совершенным в этот день. Пробки – это вообще приравнивается к смертному приговору: передвигаться по метру раз в пять минут и при этом умудряться не въехать в бампер передней машины – тоже подвиг. Один мой знакомый называет меня «водителем таранного типа». Наверное, со мной что-то не так.

– Или, наоборот, все очень даже так, – возразил, улыбнувшись, Вершинин и пояснил свою мысль: – Ты слишком женщина, из тех своих любимых древних времен, мужские игрушки не для тебя, – приобнял за плечи и поцеловал в лоб. – Сделаем так: я отвезу тебя по твоим делам и поеду по своим, а когда ты освободишься, позвонишь, и я заберу тебя. Мы где-нибудь пообедаем и вернемся домой. Идет?

Во время совместных посиделок ни Глафира Сергеевна, ни Женуария ни намеком, ни взглядом не коснулись темы раннего завтрака Григория с Марьяной. По всей видимости, не строя догадки, а доподлинно зная и об их совместно проведенной ночи. Но завтрак в усадьбе прошел в веселой обстановке: вспоминали всякие курьезы субботнего юбилея и как родня охотилась на Гришу, – и быстро закончился. Уже через двадцать минут Григорий с Марьяной уехали в Москву.

В дороге им даже поговорить толком не удалось – то ему звонили по делам, то Марьяне. Благодаря тому, что выехали они не в час пик, а гораздо позже, добраться до Москвы удалось очень быстро и не попав ни в одну пробку.

У Марьяны была назначена встреча в театре с костюмерами и главным художником. Обсуждали образцы, новые заказы, принимали привезенные ею рулоны полотна. Как-то незаметно встреча затянулась, уже пару раз звонил Вершинин, а она все никак не могла вырваться и, когда наконец освободилась, то день клонился к вечеру.

Но в ресторан они все-таки поехали.

Сначала молча ели, так оба проголодались, а чуть утолив голод, стали обмениваться новостями: кто и насколько удачно провел свои встречи. Еще чуть позже разговор стал более плавным, откровенным, Марьяне каким-то необыкновенным образом удалось разговорить Вершинина и уговорить рассказать о том случае, из-за которого у Григория поседел правый висок. Кстати, добавлявший его образу мужественности и таинственности. Шло ему, одним словом.