Убийственная реклама, или Тайна работодателя - Юлия Бакирова

— Я поняла, — улыбнулась Полина, проведя пальцами по голой груди любимого. Ветер колыхал края его рубашки.

Мужчина поцеловал ее, слизнув с ее губ кусочек поджаристой морковки, взял под руку. Они шли молча, поглощая шаурму. Навстречу попадались пары, некоторые с колясками. Толик с Полиной зашли в глубь рощи. Тропинка расширилась, превратилась в землистую дорогу, граничащую с полем, поросшим травой. Кое-где были расстелены покрывала. Люди отдыхали, угощаясь принесенной с собой едой, громко разговаривали. Некоторые парочки целовались, не стесняясь гладить друг друга, а потом, словно опомнившись, отстранялись, но снова набрасывались, сливаясь в поцелуе, не в силах совладать с либидо.

— Пойдем назад, — сказал Толик. — Как тебе шаурма?

— Вкусная, я наелась. Спасибо, — ответила Полина, прожевав последний кусочек шаурмы. — Я бы не подумала, что тут опасно. Роща кажется мирной, — произнесла она, обведя рукой поле у дороги.

— Но это не так. Не всегда то, что кажется хорошим, является таковым. Се-ля-ви, — возразил мужчина, ощущая, как ветерок лижет торс, треплет волосы, еще больше отросшие за эти дни.

Анатолий сам не понимал, насколько окажется прав относительно этого места, хранящего в себе тайны о многом и припасшем секрет специально для его семьи.

— Мам, — встретив на пороге женщину, вернувшуюся с работы, радостно произнес Толик. — У меня для тебя подарок.

— Какой? — скидывая с ног сланцы, спешно проходя в квартиру, спросила она. — Какой?

Она запыхалась, словно до этого занималась бегом.

— Мы купили вам новый телевизор! — стоя в дверях кухни, объявила Полина, сияя улыбкой.

Волосы ее были заколоты на макушке, лицо открыто. Она готовила на ужин макароны с семенем подсолнечника, сметаной и зеленью, поэтому была в фартуке. Этот рецепт она прочитала в одной из газет, которые покупала свекровь. Разбирая эти серые средства массовой информации, Полина заметила, что в каждом из них есть страница, посвященная розыску людей, пропавших без вести. Жениху об этом она не сказала.

— Да? — скорее удивилась, чем обрадовалась, мама. — А он уже показывает, его можно включить?

— Надо только настроить, — ответил Толик, следуя за матерью, зашедшей в комнату, где раньше стоял прежний ламповый телевизор, который в это утро был безжалостно вынесен к мусорным бакам.

— Сынок! Включи мне первый канал, там уже передача началась, а я и без того опоздала, — взмолилась она, увидев мертвый черный экран нового телевизора.

В данную секунду ее не волновала стоимость подарка, не беспокоило то, что надо произнести слова благодарности. Она хотела присоединиться к людям, несущим тот же крест, что и она. Хоть на час ей нужно было сплотиться с теми, кто ждет.

Толик воткнул вилку в розетку, в ручном режиме настроил первый канал. Шла программа, посредством которой разлученные по тем или иным обстоятельствам люди разыскивали друг друга. Ведущие представили очередных потерявшихся.

— Это Галина Ивановна из Керчи. Расскажите нам свою историю, — попросил мужчина в костюме, проникновенно глядя на морщинистую женщину в грязно-серой блузке.

— Зовут меня Галина Ивановна Беседина. Я родом из Керчи. — Тут женщина поднесла руку с платком ко рту, захныкала. — Десять лет назад моя дочь поехала сдавать документы в…

Толик не хотел смотреть это шоу. Он вышел на кухню, где у плиты стояла Полина, перемешивая томящиеся в сметане и зелени подсолнечные зерна.

— Какой же будет вкус у блюда? — прикасаясь губами к ее шее, обнимая правой рукой за живот, спросил он.

— Понятия не имею, готовлю такое в первый раз, — ответила она. — Что за передачу спешила посмотреть мама?

— О розыске людей, — сказал он, отходя от нее, присаживаясь на стул у окна. — А я не могу себя заставить смотреть такие программы.

Толик, глядя на маленького воробья, прыгающего по ветке березы, зеленевшей за стеклом, подумал: «Если у других людей происходит такое же горе, как у нас, значит, им тоже нелегко, следовательно, мы не одни. Возможно, в этом успокоение для тех, кто смотрит это шоу? Как говорила Жанна, людям хочется знать, что другим тоже плохо».

Полина не думала и не знала что сказать. Она следила, чтобы зерна не прилипли к раскаленному днищу сковороды. Вода под макароны уже закипала, поэтому она взяла спагетти, поломала их пополам, чтобы те полностью влезли в кастрюлю. Чуть позже, запустив их, женщина посолила забурлившую воду. И тут раздался крик! Полина удержала в одной руке крышку, готовую упасть вниз, на ноги, но другой рукой она задела кастрюлю, которая пошатнулась и поползла вбок, с газовой конфорки.

— Толик! Быстрее сюда! — истошно звала мама.

Он вскочил и ринулся на зов, задев Полину.

— Прости, — бросил он, выбегая из кухни в тот самый момент, когда Полина схватила пальцами горячий край кастрюли и поставила ее обратно на сине-желтый огонь.

— Черт! — выругалась она, погасила пламя под сковородой с подсолнечником и пошла в комнату, где шумела свекровь:

— Это же она! Только осунулась. Это точно она, Толь!

Полина вошла в комнату, наблюдая, как ее мужчина присаживается на корточки. В этот момент он напомнил ей ломающееся на сильном штормовом ветру дерево-сухостой, руки-ветви которого поднялись вверх, обхватывая крону-голову. Она не видела, как изменилось его лицо. Между тем его рот широко открылся и с шумом втягивал воздух, глаза округлились, кожа побледнела. Толя опустил руки, зажал пальцы правой руки в кулак левой. Его мать наклонилась ближе к экрану, с которого к миллионам зрителей обращалась рыдающая женщина в черном платке:

— Он уехал в Москву, периодически звонил, но несколько месяцев назад пропал. Я ничего о нем не знаю. А с парнем, с которым он уехал, тоже не могу связаться. Люди добрые, Господом Богом молю, помогите найти Геночку! — вытирая пот, выступивший на лбу, но не снимая траурный платок, проревела женщина.

— Это мать Гены, — прошептала Полина, прислонившись боком к косяку.

На экране появилась фотография Геннадия. Появилась всего на миг, и тут же другой человек стал обращаться с просьбой о помощи: «У меня пропала жена…»

— Толенька, как же так? Как она постарела, Толенька, — заревела свекровь, обхватив лицо, склонив голову к коленям.

— Я же сказал, что он подсел на наркотики, поэтому мы разошлись! — психанул «парень, с которым он уехал», выпрямившись, замахав руками. — Надо было ей сказать, что он наркоша?! Ты думаешь, она поверила бы?! Да она бы никогда не поверила, да и меня бы обвинила в чем угодно! Я ему не нянька!

— Толя, Толя! — подходя к нему, попыталась успокоить любимого Полина, но он отмахнулся, чуть не задев ее по лицу.

— Не травите мне душу! — сцепив пальцы в замок, произнес он и закусил нижнюю губу.

Мать плакала, иногда говоря: «Как же так? Вы ведь друзья были?» Толик сорвался с места, подошел к ней, взял пульт дистанционного управления, лежащий на диване, и выключил телевизор. Он сказал:

— Мне надо подышать, мне надо выйти подышать.

Подойдя к Полине, коснулся ее щеки, прошептав:

— Ты не волнуйся, это не приятно, но не волнуйся. Я сейчас приду, ладно?

— Может, мне пойти с тобой? — предложила Полина.

— Нет. Ты же на ужин какую-то вкуснятину готовила, — шептал он. — Я вернусь, и мы поедим. Мать к тому времени успокоится, я успокоюсь.

— Я в норме, — поднимая зареванное лицо, отозвалась женщина. — Пусть идет на воздух, Полиночка, а я тебе помогу со стряпней. Мы поступаем как эгоисты, упиваясь своими несчастьями, мы забыли, что ты носишь ребенка. Я сейчас тебе помогу, только покурю.

Она встала, прошла мимо них к выходу на балкон, закрыла за собой дверь. Через секунду они почувствовали слабый запах табака.

— Я приду, — повторил Толик, направляясь к выходу из квартиры.

— Как скоро? — ощущая пустоту в груди, спросила блондинка.

— Если хотите, то садитесь ужинать без меня, — ответил Толик, прежде чем захлопнуть дверь.

Он ушел. Полина пошла на кухню, включила огонь под сковородой с подсолнечником, попробовала спагетти, успевшие наполовину свариться. Она поперчила воду и запоздало налила туда ложку подсолнечного масла, чтобы макароны не слиплись между собой. «Он не говорил мне, что Гена наркоман. Что же он еще скрывал от меня? Конечно, в те дни мы не были близки настолько, что можно было бы сообщать такое. Я вполне могла подумать, что и Толя балуется наркотой… А вдруг? — помешивая деревянной лопаточкой семечки в сметане, рассуждала она. — Он не балуется этим. Я бы заметила. Конечно, он вел себя странно, но это было, кажется, так давно. Потом у него пропал отец, на нем висел большой проект рекламы, фирма давила на него по срокам. Он не наркоман. Нет. Не наркоман. И ему сейчас тяжело, ему стыдно за то, что он не совершал. Но он не мог ничего изменить. Или мог?»