Лоренс Оливье - Джон Коттрелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Съемки битвы при Азенкуре заняли полтора месяца и завершились 22 июля. В результате ирландской экспедиции, стоившей 80 тысяч фунтов, возник эпизод, занявший пятнадцать минут в более чем двухчасовом фильме. Но без этих сцен лента, провозглашенная в будущем шедевром киноискусства, была немыслима.
В Денхэме съемки возобновились 9 августа. Капризы погоды отныне были не страшны, зато появилась новая проблема: набор статистов. Если находились подобающего вида мужчины, способные держать мечи, копья и луки, лучше было не задаваться вопросом, почему вместо этого они не держат винтовку или пулемет.
Из-за трудностей военного времени “Генриха" удалось закончить лишь в феврале 1944 года. Последние кадры снимались в Денхэме, на поле для гольфа: прервав игру, члены клуба любовались Оливье, картинно скакавшим на чистокровной белой кобылице. Среди зрителей находилась и Вивьен, которой вскоре предстояла работа в “Цезаре и Клеопатре” — давно задуманном фильме Габриэля Паскаля. Впереди лежали недели монтажа; еще не записывали музыку Уильяма Уолтона. Но свою главную миссию Оливье уже выполнил и в целом, дебютировав в качестве режиссера-кинозвезды, добился почти столь же поразительных результатов, что и Орсон Уэллс в “Гражданине Кейне” три года назад.
“Только отчаянный человек мог решиться выступить одновременно продюсером, режиссером и исполнителем главной роли,— говорит Джон Лаури, игравший капитана армии Генриха V. — Это было нечто неслыханное. Думаю, что Ларри не справился бы, не обладай он определенной военной подготовкой и офицерским званием. На мой взгляд, это было крайне ценно. В конце войны я бросил службу, но молодые львы — Оливье, Ричардсон, Джек Хоукинс и другие — возвращались домой, став офицерами и снискав этим такой авторитет, какого не могла дать им ни одна главная роль. Из “мошенников и бродяг” их словно перевели в руководители, и все они (а Оливье особенно) почувствовали свой вес и способность командовать людьми”.
Сам Оливье не мог однозначно объяснить причины своего внезапного головокружительного успеха. Он предположил, что, возможно, все определяется только зрелостью. Он настаивал и на том, что “Генрих V” был коллективным достижением, что, безусловно, верно; но все же в конечном счете фильм стал его личной победой. Несмотря на непривычную нагрузку, лежавшую на нем как на режиссере, играл он великолепно и сумел воплотить в постановке свой вдохновенный замысел.
Интересными получились и эксперименты Оливье и Бека в области формы, особенно в подаче центральных монологов: они отказались от традиционных наездов камеры, для пущей выразительности снимавшей говорящего крупным планом. Оливье пояснял: “Экранизация Шекспира требовала новых приемов или по крайней мере отказа от старых. В разного рода фокусах — когда камера ползет вверх по штанине, или снимает сквозь замочную скважину, или перескакивает с одного ракурса на другой — не было нужды. За подобными трюками в Голливуде привыкли скрывать плохую игру и слабый сценарий. Но с хорошими актерами — а я не сомневался в качестве своего состава — и с шекспировским текстом зрительский интерес можно поддерживать и без таких приемов. Во многих сценах у нас камера почти неподвижна. Еще я понял вот что: существует традиция подавать актера все более крупным планом по мере того, как эпизод достигает своей кульминации, и вот этот-то метод надо перевернуть при съемках Шекспира. Например, в ”Ромео и Джульетте” в сцене смерти, пока Норма Ширер подносила к губам склянку, камера все надвигалась на нее, и, когда она пила яд, уже ничего не было видно, кроме ее лица, склянки и руки. Это неверно, потому что в Шекспире кульминация вовсе не обязательно достигается с помощью камеры. Это дело поэзии. В тот самый момент, когда текст требовал все более просторной, свободной игры, камера, наоборот, заставляла Ширер играть детальнее. Другая манера выглядела бы в крупном плане гротеском. В “Генрихе V” мы избрали обратный путь. Начав с крупного плана, камера отъезжала назад, когда монолог близился к кульминации, чтобы актер мог дать себе волю”.
Этот прием особенно выразителен в речи Генриха перед Гарфлером. На среднем плане предстает сидящий верхом король с обнаженной шпагой, призывающий солдат:
Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом, —
Иль трупами своих всю брешь завалим!
Затем дается крупный план Оливье, произносящего более тихо:
В дни мира украшают человека
Смирение и тихий, скромный нрав...
(Пер. Е. Бируковой)
Но со следующей репликой — “Когда ж нагрянет ураган войны…”— камера начинает отъезжать назад, открывая все шире массу окружающих Генриха войск. Наконец, когда на призыве «Риньтесь в бой, крича: ”Господь за Гарри и святой Георг!”» монолог достигает кульминации, камера на слове "Георг” вновь стремительно приближается к Генриху и его лошади, вставшей на дыбы.
После первого же просмотра стало ясно, что фильм Оливье — техническое и художественное открытие. Когда картину показали группе шекспироведов в Оксфорде, единственное замечание исходило от ученой дамы, уверявшей, что боевыми лошадьми при Азенкуре были исключительно жеребцы. Но главным испытанием оставался широкий прокат, и, хотя в 1944 году высадка в Нормандии создала для ленты идеальный исторический фон, ее коммерческий успех вызывал глубокие сомнения. ”Рэнк организейшн” не смогли убедить даже восторженные отзывы критиков. Во-первых, несмотря на все свои достижения, Лоренс Оливье все-таки не обладал именем, гарантировавшим полные сборы. Он ни разу не попадал в десятку наиболее популярных звезд мирового экрана, а в недавнем опросе, проведенном “Моушн Пикчер Геральд”, в списке самых кассовых английских киноактеров занял место позади Джеймса Мэйсона, Дэвида Нивена, Джорджа Формби и Эрика Портмена. Во-вторых. еше не было доказано, что огромная киноаудитория захочет платить за Шекспира, пусть поданного в самом великолепном варианте.
Премьера “Генриха V” состоялась в лондонском кинотеатре “Карлтон” в ноябре 1944 года. Сначала дела шли неважно, но через несколько дней публика начала прибывать. Распространился слух, что на это потрясающее зрелище стоит взглянуть даже тем, кто считает Шекспира писателем для “высоколобых”. Через три недели очереди за билетами достигли такого размера, что аренду кинотеатра продлили еще на четыре
