Лоренс Оливье - Джон Коттрелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то в апреле 1941 года Оливье получил по почте конверт с крохотной веточкой белого вереска и двумя четырехлистными цветками клевера, приклеенными к бумаге. Его прислала Элси Фогерти. Старая преподавательница, наделенная истинно материнским инстинктом, каким-то чудом узнала дату, когда он отправлялся на военную службу, и желала ему удачи. Заперев тем утром свой дом, они с Вивьен отправились в Ли-на-Соленте, где Оливье, младший лейтенант добровольческого резерва Королевского флота, приступил к тренировочным полетам. Их встречал Ральф Ричардсон; они сняли дом в нескольких милях от базы морской авиации. С самого начала войны Джон Кэссон, старший сын Льюиса Кэссона и Сибил Торндайк, ждал того дня, когда он сможет приветствовать Оливье в Ли-на-Соленте, взяв его под свое начало в качестве командира эскадрильи. Сам Кэссон служил в морской авиации с 1926 года. Но мечте получить в свою часть и Оливье, и Ричардсона не суждено было сбыться. В 1940 году Кэссон был сбит при бомбардировке немецкого боевого судна и теперь томился в лагере для военнопленных.
Оливье оставался с Ричардсоном лишь в течение трех недель основной подготовки. Затем его снова сняли с места, направив в Уорти-Даун, неподалеку от Винчестера. Там он тоже встретил приятеля, способного познакомить его с обстановкой, — лейтенанта Роберта Дугласа, актера, который заменил Оливье в Королевском театре. Как и Ричардсон, Дуглас стал летать еще до войны и с самым ее началом вступил в морскую авиацию. Он вспоминает: ”Мне предстояло помочь Ларри привыкнуть к “распорядку”. Он отчаянно рвался в бой, вместо того чтобы выполнять унылые обязанности, которыми мы уже были сыты по горло, а именно: тренировать наблюдателей, стрелков и т. п. в древнем “сордфише” или еще в чем-то, что могло ковылять в небе. Не успев начать, он сразу попал в ужасную историю”.
История произошла в первый же день пребывания Оливье в Уорти-Даун. Вернувшийся вечером из отлучки Дуглас мимоходом спросил командира, благополучно ли устроился лейтенант Оливье.
Ничего не ответив, командир свирепо взглянул на него, а затем показал в окно на вдребезги разбитый самолет и еще два других, сокрушенных Оливье, в первый раз выруливавшим на посадочную полосу.
“Боже мой, сэр! — воскликнул Дуглас. — Неужели сразу три!”
С самого начала службы Оливье понял, что актерская слава мешает воспринимать его всерьез как летчика и офицера. Впервые попав в столовую к чаю, он увидел около сорока человек, сидевших за длинным столом. Два старших офицера сразу же принялись обсуждать вновь прибывшего, причем их беседу отлично слышали все остальные, а стиль ее был достоин сценки в духе С. Обри Смита и Найджела Брюса.
”Это новый парень, — сказал один. — Знаешь, кто он?”
”3наю, — сказал другой. — Еще один актер, его зовут Оливье”.
”Вот как! Это не он играл Нельсона в голливудском фильме?”
”Он самый”.
“Надо же! — фыркнул второй офицер. — Ни капли не похож на Нельсона”.
Оливье улыбнулся. Но то, что его узнают, скоро перестало казаться забавным. Он не мог избавиться от ореола кинозвезды и, словно в школьные дни, чувствовал себя окруженным невидимым и неуловимым барьером, который мешал воспринимать его как “одного из всех”. Он жаждал признания в качестве полноправного офицера морской авиации, летчика, бывшего прежде актером, но был обречен оставаться актером, который теперь играл летчика.
Тем временем звезда экрана Вивьен Ли выступала в скромной роли молодой офицерской жены, переезжающей вслед за мужем с места на место. Она отклонила предложение ”Тиэтр-Гильд” сыграть в Нью-Йорке Клеопатру с Седриком Хардвиком-Цезарем. “Мое место рядом с Ларри,” - ответила она. Но нельзя было до бесконечности вести такую скучную и бездеятельную жизнь, и, понимая растущую в ней неудовлетворенность, Оливье уговорил Вивьен найти пьесу, чтобы вновь ступить на лондонскую сцену. Для возвращения надо было подобрать идеально подходящую ей роль, и в конце концов Оливье остановился на Дженнифер Дюбеда в “Дилемме доктора” Шоу. Согласившийся на возобновление, Хью Бомонт решил поставить спектакль в пышных декорациях и элегантных эдвардианских туалетах, которые дали бы зрителям забвение в однообразной скудости военной Англии.
7 августа 1941 года Оливье с Вивьен поехали в Лондон и посмотрели в “Одеоне” “Леди Гамильтон”. Через четыре дня она приступила к репетициям. Перед вест-эндской премьерой пьеса должна была идти в провинции полгода. Полгода они виделись лишь по уик-эндам, в течение нескольких часов, после долгих и утомительных переездов. В марте 1942 года, когда спектакль наконец пошел в “Хеймаркете”, они смогли жить вместе в своем домике недалеко от Уорти-Даун; но вставать каждый день приходилось в половине седьмого: он на мотоцикле отправлялся на аэродром, она на поезде — в Лондон. В скромной женщине в простом плаще и косынке, съежившейся в углу грязного купе с неизменной книжкой Диккенса, трудно было узнать прогремевшую на весь мир Скарлетт О’Хара. Однажды она услышала, как двое попутчиков обсуждают летные качества ее мужа, в в частности умение летать в строю. “Он как рыба на суше”, — сказал один. Вивьен знала, что тот отчасти прав. Активная роль, которую Оливье прочил себе в войне, была бесконечно далека от его нынешних обязанностей: подготовки стрелков или руководства лагерем для подростков из учебного авиационного корпуса; Оливье тяжело угнетала мысль о множестве друзей-актеров, действительно рискующих жизнью в бою. Ко всему прочему, его все больше стали загружать выступлениями. Эта, как его убеждали, жизненно важная деятельность по поддержанию духа армии не приносила ему удовлетворения, а иногда казалась напрасной потерей времени.
В феврале 1942 года, например, от имени военно-морской авиации Оливье поручили организовать концерт. Ему самому предстояло спеть матросскую песню и появиться в монтаже эпизодов из “Генриха V”. Все шло хорошо до специального представления, назначенного в “Гаррисон-тиэтр” в Олдершоте. Более неудачное время для выступления трудно было бы придумать. Концерт невольно совпал с тем событием, которое отнюдь не стало “звездным часом” в истории морской авиации.
12 февраля два немецких боевых судна добрались до Гельголанда. И английский флот, и авиация были застигнуты врасплох. В неудачных попытках потопить корабли противника погибло около сорока самолетов. Это унизительное поражение крайне отрицательно подействовало на общий настрой и вызвало новый страх перед фашистским вторжением. Морская авиация действовала в короткой схватке весьма достойно, но, несмотря на отвагу,
