Механизм преступного насилия - Игорь Петин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При совершении преступления все его элементы неразрывно связаны между собой. Разделение преступного деяния на элементы и признаки, на объективную и субъективную стороны имеет вспомогательное и методологическое значение, а именно – способствует процессу постижения истины. К объективной стороне, характеризующей внешнее проявление преступного акта, принято относить все, что имеет пространственную и временную структуру, проявляется в окружающем нас мире и воздействует на человека через органы зрения, слуха, обоняния, осязания, вкуса.
Все, относящееся к сознанию и психике преступника и связанное с совершаемым преступлением, – форма и вид вины, мотивы и цели деяния, – относится к субъективной стороне, являющейся «непосредственным продуктом сознания»[907] человека. Данное основание уголовной ответственности является наиболее сложным в понимании, установлении и подтверждении. К тому же, отмечает
В. В. Лунеев, «положение осложняется тем, что и сам субъект преступления в связи с нередкой подсознательной мотивацией и многими эмоциональными помехами не всегда верно понимает глубинное содержание своей психической деятельности»[908]. Человек в своей деятельности руководствуется не только сознательными процессами, которые он может контролировать, но и неосознаваемыми психическими явлениями и процессами, «в которых он не может дать себе отчета, которые скрыты от его самонаблюдения»[909]. Между тем, принцип виновности определяет, что лицо может нести уголовную ответственность только за те общественно опасные действия и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина.
Причины агрессивного поведения затрагивают подсознательную сферу личности, но сложность вопроса не должна приводить к его исключению или недопустимому упрощению, когда это касается судьбы человека. В указанной сфере можно условно выделить две ситуации: а) когда обвиняемый не знает действительных причин своего поведения; б) когда последний скрывает их, внутренне или внешне оправдывая свой поступок. В первом случае осужденный остается «наедине» с самим собой в ходе исполнения уголовного наказания и доходит до истины самостоятельно, чаще всего методом проб и собственных ошибок, в частности, допуская рецидив насилия. Другим вариантом развития событий является «рост душевных болезней и самоубийств»[910]. В настоящее время в системе исполнения уголовных наказаний развиваются и все шире используются различные формы психологической службы. Но выяснение психологического содержания поведения личности необходимо начинать ранее, с момента возбуждения уголовного дела.
Независимо от сложности вопроса, при квалификации преступного насилия необходимо разделять осознанное и неосознанное в поведении, причем не только относительно преступника, но и потерпевшего. Невозможно оценить формы, роль и степень воздействия насилия, не учитывая подсознание человека. Н. Ф. Кузнецова верно указывает на неубедительность доводов, что психические последствия неосязаемы и недоказуемы. Они в соответствии с диалектической закономерностью взаимосвязаны качеством и количеством материи и имеют свои количественные параметры[911].
Наиболее важным для оценки степени опасности и противоправности преступления является именно психологический характер проявления насилия. Но до последнего времени, как отмечает О. Д. Ситковская, юридико-психологические исследования отличались серьезными внутренними противоречиями, закономерности и механизмы психической деятельности игнорировались[912], а о необходимости использования психологических знаний в уголовноправовом регулировании, в том числе на законодательном уровне, как правило, не упоминалось[913]. Другой проблемой, как отмечает А. Р. Ратинов, является недостаточная подготовленность некоторых практических работников, которые вследствие этого вынуждены обращаться к «здравому смыслу», что не всегда позволяет разрешить сложные вопросы психологического характера[914].
При квалификации характера и степени опасности деяния следует принимать во внимание, что способность суждения, как говорил И. Кант, «есть чисто рефлектирующая способность»[915], что ведет к зависимости мира явлений от их оценки умом[916]. И. Я. Фойницкий в свое время подчеркивал, что смешение субъективного с объективным было свойственно для первоначальных этапов уголовного права и приводило в области религиозных верований к фетишизму, в области науки – к отсутствию сознания законов природы, а в области юридической – к отсутствию понятия права либо его односторонности[917].
В теории предлагаются следующие этапы квалификации: вначале устанавливаются и сравниваются признаки, характеризующие объект деяния, затем объективной стороны, субъекта и в последнюю очередь сопоставляют признаки субъективной стороны[918]. И. Я. Козаченко для анализа любого состава преступления вначале предлагает определить его понятие, в предметных преступлениях наряду с объектом выявить предмет, после чего потерпевшего. Далее алгоритм совпадает с предложенным выше[919]. Для целей нашего исследования необходимо остановиться на квалификации субъективной стороны насильственного поведения, к признакам которой относятся вина, мотив, цель и эмоции.
Данные элементы состава преступления имеют существенное значение для соблюдения принципов, целей и задач уголовного законодательства, особенно в сфере насильственной преступности. «Упуская из виду субъективную сторону преступного деяния, считает И. Я. Фойницкий, наказание становится злом необъяснимым (курсив мой. – И. П.), никаких устоев не имеющим. Не сдержанное объективными условиями, оно превращается в меру произвола»[920]. К тому же установление действительного содержания признаков субъективной стороны и их последовательный учет при квалификации насильственного поведения являются необходимыми условиями разрешения проблемы преступного насилия.
И. М. Тяжкова, отмечая, что вина, мотив, цель и эмоции характеризуют субъективную сторону, представляющую собой в целом психическое отношение к совершаемому общественно опасному деянию, вместе с тем полагает, что «отнесение мотива, целей и эмоций к содержанию вины без достаточных к тому оснований расширяет рамки законодательного определения вины и ее форм»[921]. Однако «законодательного» определения вины в настоящее время нет, что следует признать существенным недостатком действующего УК. Определение же вины в теории является спорным, а также не раскрывает самый важный момент для справедливой квалификации и предупреждения преступлений: почему совершено преступное насилие. При таких условиях невозможно говорить об установлении какой-либо истины по делу[922].
А. В. Наумов и А. С. Новиченко считают неверным заменять понятия истинности и ложности понятиями законности и незаконности[923]. А. А. Алексеев обращает внимание на то, что только справедливость при разрешении жизненных ситуаций несет человеку и обществу ощущение глубинной ценности права[924]. В. В. Лунеев отмечает, что многие правонарушители, совершая общественно опасное посягательство, «были убеждены в том, что они борются за справедливость – групповую, партийную, национальную, государственную и т. д.»[925]. В основе такого убеждения лежит определенная система мировоззрения и важных для субъекта ценностей. Поэтому характер и содержание поведения личности зависит от мировоззрений, которые, по словам Г. Риккерта, предлагаются ему в готовом виде, хотя и могут меняться в процессе жизни[926].
Раскрывая понятие физического насилия, В. И. Симонов отметил, что это деятельность виновного, а не результат, являющийся следствием этого действия[927]. Исследователь большое значение придает внутренней, психической стороне преступного поведения[928], определяя опасность любого физического насилия не только в объективных, но и в неотделимых от них субъективных признаках[929]. Действительно, без знания реальных причин и мотивов насильственного поведения цель восстановления «нарушенных» прав искажается и подменяется неким суррогатом «истины», а исправление субъекта становится невозможным. Вместе с тем, замечает М. Г. Ярошевский, на вопрос развития понятия вины, его структуры и содержания в поведении человека было наложено вето, а к ученым, не изменившим свои мировоззрения в соответствии с идеологическими установками, принимались жесткие репрессивные меры[930].