Сиятельный - Павел Корнев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Зачем ты притащил меня сюда? Ведь не из–за трости?
Брандт пожал плечами.
— Александр одинок, — произнес он. — Ни семьи, ни друзей. Эмигрировал из России невесть когда, но близко так ни с кем и не сошелся. Вечно возится со своими изобретениями и никому их не показывает. Это накладывает определенный отпечаток, знаешь ли. Старик начал сдавать.
— И ты решил его развлечь?
— Я рассчитываю покупать у него марки еще долгие годы, — рассмеялся Альберт и достал карманные часы. — А теперь прошу извинить — у меня свидание.
— Таинственная незнакомка?
— Она. — Поэт мечтательно вздохнул и предупредил: — Если решишь заночевать в городе, поищи другое пристанище. Боюсь, сегодня не смогу тебя принять.
— Боишься или надеешься?
— Лео, ты, как всегда, зришь в корень! — рассмеялся Альберт, хлопнул меня по плечу и зашагал к главному корпусу Императорской академии. До меня донесся насвистываемый им мотивчик.
Я покачал головой и отправился в противоположном направлении.
Меня ждали дела.
2
Пока шел до ближайшей остановки паровика, окончательно приноровился к трости. Мягко пружиня вначале, она плавно принимала на себя вес и при этом нисколько не елозила в руке, когда пружина сжималась до упора и появлялась жесткость. Никаких люфтов — только вверх и вниз, вверх и вниз.
Единственное, что немного смущало, — это негромкое жужжание динамо–машины, но на оживленных улицах оно полностью растворялось в городском шуме и не привлекало ко мне внимания прохожих.
Дома застать Рамона не получилось, тогда я заглянул в небольшую закусочную неподалеку, где констебль имел обыкновение обедать перед выходом на дежурство. Он и в самом деле был там. Я прошел в просторное помещение со свисавшими с перекладин свиными окороками, уселся рядом и спросил:
— Как дела?
Рамон бросил ковыряться вилкой в паэлье и смерил меня мрачным взглядом.
— Суббота! — вздохнул он. — Последний день на службе!
— К слову, о последнем дне, — я достал из кармана номер «Атлантического телеграфа» за одиннадцатое число и передвинул его приятелю, — предлагаю потратить его с толком.
Констебль начал читать передовицу; я заказал сладкий пирог и чашку кофе.
Стоило бы взять что–нибудь более существенное, но после сытного обеда меня всякий раз клонило в сон.
— И что, — озадаченно хмыкнул Рамон, просмотрев заметку о жестоком убийстве, — теперь ты собираешься охотиться на Прокруста?
— Забудь о Прокрусте!
— Лео, тебя не понять! Чего ты хочешь от меня, скажи прямо!
Я едва подавил тяжкий вздох.
— Рамон! Какова вероятность одновременного появления в городе двух разных оборотней с одинаковыми повадками?
— Здесь ничего не говорится об оборотне, — возразил констебль. — К тому же убийство случилось через три дня после новолуния, а оборотни в это время квелые.
— Обычные оборотни, — поправил я приятеля.
Констебль отодвинул от себя недоеденную паэлью, взял стакан с сангрией и откинулся на спинку стула.
— Обычные оборотни? — не понял он. — Это как?
— Низшие выродки, которых корежит при полной луне, — пояснил я. — Такие даже в Новом Вавилоне не редкость.
— В императорском парке каждое полнолуние усиленные патрули, — подтвердил Рамон. — Правда, болтают, большей частью ловят лунатиков.
Принесли пирог, я откусил его, прожевал, запил кофе и кивнул.
— В новолуние обычные оборотни на людей не нападают, поэтому газетчики и вспомнили о Прокрусте.
— Но если это не Прокруст, — скептически поморщился констебль, — и не «обычный», как ты выразился, оборотень, тогда кто?
— Оборотень, который контролирует свою звериную сущность в любое время, вне зависимости от фаз луны, — ответил я.
— Такое возможно?
— Разумеется.
Рамон задумчиво потер подбородок.
— Допустим, ты прав…
— Я прав без всяких «допустим»! — отрезал я. — Характер ранений у первого покойника полностью совпадает с почерком нашего убийцы.
— Ты не видел первого покойника.
— Здесь написано достаточно.
Констеблю надоело со мной спорить, он посмотрел на часы и поставил вопрос ребром:
— Даже если ты прав, что это нам дает?
— Мы можем выследить убийцу.
Рамон рассмеялся:
— Высокого худого левшу, возможно, приезжего? В Новом Вавилоне? Лео, это все равно, что искать монетку, переворачивая камни на морском берегу! Придется опросить миллионы человек!
— Вовсе нет, — спокойно возразил я. — Скажи, что ты видишь на снимке?
Констебль взял газету, какое–то время рассматривал ее, потом предположил:
— Подворотню? — но сразу поправился: — Кровь?
— Именно! — подтвердил я. — Убийца не мог не перепачкаться в ней с ног до головы. Неужели ты полагаешь, что он ходил в таком виде по улицам?
— Был поздний вечер, — пробормотал Рамон, — магазины готового платья давно закрылись. Но рядом парк. Он мог отстирать одежду там.
— В грязной воде и без мыла? — усомнился я, обдумал это предложение и кивнул. — Да, мог. Но сомневаюсь, что у него хватило на это выдержки.
— Полагаешь, опасался облавы?
— А ты бы не опасался на его месте? Жестокое убийство, кровавые следы ведут в парк — прочесать заросли в такой ситуации вполне логично, не так ли? Оборотень не мог знать, когда именно обнаружат тело. Он спешил.
— Допустим. Но ты представляешь, сколько людей придется опросить? И заметь — опросить повторно! Думаешь, сумеешь найти хоть кого–нибудь, у кого расспросы сыщиков уже в печенках не сидят?
— Следователи просто не знали, кого надо искать и что именно спрашивать, — заявил я.
Рамон допил вино и усмехнулся:
— А ты знаешь?
— Голод и боль, — произнес я и повторил: — Голод и боль.
— Голод? — прищурился констебль, припоминая мой рассказ о бойне в доме Левинсона. — Объеденная гувернантка?
— Именно. Задерживаться на месте преступления было чрезвычайно опасно, но убийца не только смыл с себя кровь, что логично, но и перекусил. Его мучил голод. И мучит всякий раз после обращения в зверя.
Вопреки досужим вымыслам, оборотни вовсе не испытывают противоестественной тяги к человечине. Они просто хотят есть и не слишком в этом вопросе привередливы.
— Поверю на слово, — вздохнул Рамон. — А вывод о перепачканной кровью одежде ты сделал на основании того, что он разделся перед убийством и вымылся после? Он учел предыдущий опыт?
— Да, это подтверждает мою теорию.
— Хорошо, а боль?
— Всякое обращение в зверя и обратная метаморфоза сопровождается болью. В полнолуние она слабее, на малой луне — просто запредельная. Если оборотень не носит с собой дозу морфия, в чем я очень сомневаюсь, способ понизить чувствительность только один — напиться.
— Откуда ты все это знаешь?
— Знаю и все.
— Предлагаешь искать обжору и пьяницу? — Констебль встал из–за стола и взял брошенный на пол вещевой мешок с формой.
Я поднялся следом, рассчитался и прихватил газету.
— Рамон, послушай! — произнес, нагнав приятеля в дверях. — Нам просто надо обойти питейные заведения неподалеку от места преступления. Вряд ли сыщики уделили много времени проверке закусочных, ведь всякий нормальный убийца поспешит убраться с места преступления как можно дальше.
— Ладно, — сдался констебль, — походим, поспрашиваем. Один черт, топтать улицы до самой ночи.
— Только договорись насчет лупары.
— Всенепременно, — пообещал Рамон. — Без лупары я и близко к этой твари не подойду. С тебя десятка.
Мы условились встретиться в шесть вечера у ближайшего к месту преступления входа в императорский парк, и Рамон Миро отправился на службу. Я проводил его задумчивым взглядом и проверил содержимое бумажника.
Если не изловим убийцу в самое ближайшее время, придется побираться.
Или ограбить банк.
Надо сказать, последняя мысль особого отторжения уже не вызвала…
Бездельничать в ожидании вечера я не стал. Для начала прочертил на карте вокруг места преступления несколько кругов разного диаметра, затем отметил выходы из парка и выспросил у местных мальчишек адреса всех таверн, баров, кофеен и закусочных, которые работали допоздна. Заодно интересовался гостиницами и доходными домами.
Обход начал с ближайших питейных заведений и ожидаемо ничего интересного не выяснил. Высокого хромого левшу никто припомнить не смог, зато через раз упоминали о недавнем убийстве, назойливых газетчиках и наводнивших округу полицейских.
В свое время мне частенько доводилось слышать от отца, что волка ноги кормят; я вспоминал это высказывание за время службы в полиции не раз и не два, но лишь сегодня в полной мере прочувствовал его на собственной шкуре.
Вот уж кого действительно ноги кормят, так это частного сыщика.
Ходить, ходить и снова ходить.