Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский

Ландсберг искренне хотел помочь старому знакомцу. Поэтому – а еще и боясь, что тот, не выдержав, начнет расспросы у знающих иностранные порты матросов и выдаст этим свои замыслы, – решил попробовать найти такого знающего человека в тюремном трюме.

Ландсберг понимал, что найти такого человека будет весьма непросто.

Разумеется, среди каторжан, плывущих нынче на «Нижнем Новгороде», было немало тех, кто уже успел побывать на страшном арестантском острове. Они, собственно, этого и не скрывали. И даже похвалялись знакомством с самой дальней каторгой России. Но практически все они в свое время попадали на тот остров пешими этапами, через необъятную Сибирь. А пароходами Добровольного флота арестантов начали возить на Сахалин совсем недавно, года два назад, размышлял Ландсберг. Да, года два – не более! И чтобы попасть в нынешний «сплав» на «Нижнем Новгороде», человек должен быть пойман и осужден в центральной части России. А для этого нужно еще было и сбежать с Сахалина и успеть до этого центра добраться! Опять же – через всю Сибирь, без документов…

В тюрьме и на пересылках Ландсберг не раз слышал досужие рассказы бывалых арестантов о всевозможных хитростях, помогающих беглецам избежать неволи. Наиболее распространенным и безопасным способом была так называемая «сменка». Бродяга или иван, получившие большие сроки или вовсе «бессрочку», находили среди огромной массы арестантов «сменщика» – осужденного, у которого срок каторги должен был вот-вот закончиться. Оставалось только угрозами или «серьезной подставой», как правило – карточным проигрышем, заставить такого человека поменяться с бродягой или иваном именем и статейным списком.

Однако существовало неписанное в среде каторжан правило: если бежавший таким образом «сменщик» снова попадался, то никогда не называл своего настоящего имени: за побег полагалась бессрочная каторга. Ландсбергу же для получения информации нужен был именно такой человек! Поди догадайся – кто тут беглый! Поразмыслив, он пригласил к своей шконке для серьезного разговора арестанта, «квартировавшего» у самой решетки.

Звали того Михайлой. Был он невысокого роста, неопределенного, как и всякий человек с бородой, возраста, с умными и ясными глазами. Ландсберг хоть и не расспрашивал об этом человеке, но определил, что на каторге тот уже не новичок, доводилось ему бывать в местах не столь отдаленных. Тем не менее, Михайла разительно отличался от прочих бывалых арестантов не только чистотой и опрятностью одежды, но и тем, что старался ни с кем не конфликтовать. Не показывая нарочито-снисходительного отношения к новичкам-«первоходкам», он сторонился и старокаторжных арестантов, старавшихся держаться вместе, кучкой. В общем, мужик был себе на уме, такие Ландсбергу нравились.

На приглашение Барина поговорить по душам Михайла откликнулся сразу, но без суеты, с достоинством. Подойдя, не встал столбом, как становились большинство арестантов серой массы, запуганной грозными иванами и безжалостными бродягами в ожидании, пока «сильненький» не предложит сесть, а сел сам – правда, на самый краешек дощатой шконки. Молча и выжидательно поглядел на Ландсберга чуть выпуклыми глазами. Слушаю, мол.

– Не хочу ходить вокруг да около. Кто я таков, ты знаешь, – Ландсберг, как мог, постарался смягчить свой тяжелый взгляд. – И ты, видать, человек с пониманием. И не новичок среди нашего брата – так ведь? Бывал ведь уже в каторге-то?

Михайло коротко кивнул, ожидая продолжения разговора.

– Тогда вот что: мне нужен человек, который уже проходил морским путем на Сахалинскую каторгу. Который знает, как охраняют нашего брата в портах, во время захода туда плавучей тюрьмы. В Порт-Саиде я на это как-то внимание не обращал… А сейчас нужно! Как полагаешь, Михайла, можно такого человека найти средь нас?

Михайла помолчал, поерзал на досках, уселся посвободнее, бросил на Ландсберга несколько коротких острых взглядов.

– Ну что же… Ты ко мне, Барин, с доверием подошел: понятно, што не из пустого любопытства интересуешься. Поглядим, может, и смогу тебе помочь. Допрежь только скажи: как тебя звать-величать-то? А то я к кличкам нашенским я так и не привыкший, хоть и не первоходок.

– Если несподручно Барином звать, то изволь: Карл Христофоров Ландсберг.

– А меня тогда Михайлой кликай. Так вот, Карл Христофорыч, дело ты затеял, полагаю, сурьезное. И опасное…

– Знаю, Михайла! – Ландсберг не стал до времени уточнять, что сведения нужны ему для другого человека. – Ты обо мне не печалься, а просто помоги, если можешь.

– А я и хочу помочь. Ты, Карл Христофорыч, хоть и в авторитете тут, а все одно, первоходок. И многого просто не знаешь. Вот ты, к примеру, наверняка полагаешь, что самое опасное в «свиданке с генералом Кукушкиным» – это так побег в каторге называют – мимо часовых как-то проскочить, так? Чтоб не подстрелили, значить?

– Разумеется. А чего же я не знаю?

– Того ты не ведаешь, Карл Христофорыч, что твой интерес к знающему человеку может и поопаснее часовых быть. Так-то!

– Это отчего же? – искренне удивился Ландсберг.

– А оттого, мил-человек, что надобен тебе варнак самый настоящий, «сменщик», который совсем недавно с Сакалина сбёг под чужим именем и под ним уже сызнова попался. Имена таких варнаков только верхушка каторжанская доподлинно знает, а в личность – и среди верхушки раз-два и обчелся.

– Да мне-то что до личности варнака этого? – усмехнулся Ландсберг. – Сумел сбежать с каторги – его счастье. Поймали – сам виноват, не попадайся!

– Вот то-то и оно, Карл Христофорыч, что не всегда сам! Ну, укажу я тебе такого байстрюка, согласится он с тобой, положим, поговорить. А потом, когда доплывем, Бог даст, до Сакалина – его кто-нибудь возьмет да и опознает как беглого! Ему – «бессрочка», а верхушка каторжанская на «толковище» соберется, будут решать: кто выдал? Кто начальству руку держит? А ты, Карл Христофорыч, не ихний ведь! Тебя иваны, слыхал, лютой ненавистью ненавидят – за силу твою, за то, что не желаешь по ихним законам жить, и им слабых забижать не позволяешь. На тебя в первую очередь и укажут, мил-человек! И на меня заодно – ежели припомнят, что я тебе на того байстрюка указал. И поставят нас с тобой «на ножи», разбираться никто и не станет…

Михайла помолчал.

– Нет, конечно, «сменщика» из нового сплава могут и не опознать как беглого, – признал он. – Всяко бывает! Иной раз и тюремщики, были случаи, узнавали в личность беглых. Узнавали, но непременно про то молчали – потому как сами в каторге живут, средь варнаков отчаянных. Там, в каторге, ходи да оглядывайся – целее будешь! Так-то, Карл Христофорыч! Думай хорошо о задумке своей,