1876 - Гор Видал

— По крайней мере наши друзья Белнэпы хоть на время исчезли с первых газетных полос.

Чендлер кивнул.

— Небольшое, но все же утешение. Мы это ценим.

— Импичмент продолжается?

— Поскольку демократы контролируют палату представителей, импичмента не избежать. Конечно, все это незаконно. Как можно отстранить от должности и предать суду члена кабинета, который уже не является членом кабинета?

Я ничего не добавил к этому тонкому конституционному спору, поскольку с очередным порывом ветра и раскатом грома в комнату, подобно дьяволу, ворвался Джеймс Г. Блейн и замер в дверях. Гарфилд мгновенно заключил его в свои специфические объятия; потянув Блейна куда-то вбок, он совершенно закрыл собою миссис Блейн.

Раздались аплодисменты; аплодировали все, кроме иностранцев — и меня. Великий человек медленно шествовал по гостиной, торжествующе улыбаясь, принимая поздравления, пока не подошел ко мне; тогда улыбка его стала веселой и заговорщической.

— Мистер Скайлер, теперь вы знаете, что сегодня утром я говорил исключительно для вас. Да, сэр, я обращался прямо к вам. В тот момент, когда я увидел вас на галерее для прессы, я сказал себе: если мне не удастся убедить Скайлера, который сидит там и скептически смотрит на меня, то мне лучше бросить политику и вернуться в Кеннебек. Поэтому… — он сделал драматическую паузу, — каков будет ваш приговор? Откройте мне всю правду, какой бы страшной она ни была!

— Страшная правда, сэр, состоит в том, что я был не на галерее, а у дантиста.

— Так это были не вы? — Пойманный на своей великолепной лжи, Блейн отреагировал не менее великолепно: — Значит, я от всей души обращался к вашему двойнику, поддельному Чарлзу Скермерхорну Скайлеру!

— Но все рассказывают мне, что ваша речь была из чистого, отнюдь не фальшивого золота!

Впервые Блейн взглянул на меня с неподдельным интересом; вполне очевидно, что этот спектакль — пусть не вполне правдоподобный — доставляет ему удовольствие и ему приятно сознавать, что его игра оценена. Вполне вероятно, именно Блейн и есть тот человек, который нужен стране (и которого она заслуживает?). Во всяком случае, по положению на сегодняшний день, похоже, именно его страна и получит — хотя бы в качестве республиканского кандидата в президенты.

Гарфилд пребывает в эйфории. Он отвел меня в сторону и, обратив ко мне свои прекрасные голубые глаза, тихо произнес:

— Вы нас спасли.

— Вы преувеличиваете, генерал. — Я испытывал некоторую неловкость и не хотел, чтобы кто-нибудь еще услышал этот незаслуженный и опасный (для меня) комплимент.

— Нисколько. Ваша статья была отменно сбалансирована. Вы обнародовали обвинения, о которых ходит столько слухов, и Блейн сумел ответить своим врагам и оправдаться.

— Сумел ли? — Я был раздражен и потому упрям. Те, кто используют других, не любят, когда используют их самих.

— Все довольны. Твердолобые, вероятно, не убеждены, однако мне сейчас сказали, что «Нейшн» собирается поддержать Блейна — и все только из-за его сегодняшней речи. — Видимо, Гарфилд полагал, что упоминание этого журнала произведет на меня должное впечатление, однако даже серьезный и интеллигентнейший «Нейшн» способен время от времени ошибаться.

— Вы считаете, что вопрос исчерпан? — Мне и в самом деле было любопытно, к тому же я представил себе загадочное лицо Нордхоффа. — Новых разоблачений связи Блейна с железными дорогами не будет?

— Дело умерло, — выразительно прокомментировал Гарфилд. — Правда, демократы в палате что-то говорят о расследовании, но они ничего не добьются. Это я вам гарантирую. Да и вообще чутье мне подсказывает, что весь этот шум скоро утихнет.

За обедом я сидел рядом с миссис Блейн. Понятно, она держалась этакой колючкой, но я постарался убедить ее в моей объективности. Не думаю, что она посвящена в заговор. А если посвящена, то, значит, она такая же отменная актриса, как и ее муж. Так или иначе, мы не упоминали l’affaire[50] Блейна. Нас занимали другие темы. Хотя она и признавалась в пространных выражениях в своей любви к Грантам, в ее рассказах неизменно звучали насмешливые нотки. Все же не надо забывать, что Грант почти открыто поддерживает соперника и заклятого врага Блейна — сенатора Конклинга.

— Я знаю, что люди недовольны молчаливостью генерала Гранта, но должна сказать: его молчание куда предпочтительнее разговоров. Третьего дня я сидела рядом с ним за обеденным столом, и этот человек три часа кряду говорил о себе самом. О том, как неблагодарна к нему страна, и как его считают ответственным за все, что идет кувырком, и как газеты всегда к нему враждебны — даже во время войны они вели себя предательски, поддерживая Юг, — и как англичане вознаградили герцога Мальборо и Веллингтона деньгами и недвижимостью за спасение своей страны, а он от нас, американцев, не получил ничего, кроме должности, к которой никогда не стремился. Это было настоящее словоизвержение.

Еще миссис Блейн рассказала мне о своей недавней встрече с Эммой. Они провели целый день вместе. Я притворился, что знаю об этом, но Эмма снова меня удивила. Видимо, она дважды встречалась с госпожой Грант после нашего обеда в Белом доме. О первой встрече я получил лаконичный отчет: «Представь себе, что все дамы города собрались на чашку чая. Это невыразимо скучно».

А позавчера Эмма видела супругу президента в доме государственного секретаря Фиша. Госпожа Блейн там была тоже; она в восторге от Эммы.

— Конечно, это самая красивая женщина, какую видел Вашингтон за многие годы. Какое умение держаться! Госпожа Грант задавала ей все эти бессчетные вопросы про Париж и другие места, где они с ее Улиссом должны побывать, когда, покинув Белый дом, отправятся путешествовать по свету.

Я только что спросил у Эммы о чае у госпожи Фиш. Эмма удивленно на меня посмотрела:

— Я же тебе об этом говорила, разве нет?

— Даже не обмолвилась. А ведь ты знаешь, как я жду приглашения в дом кузины жены Хайрама Эпгара!

Эмма заверила меня, что я ничего не потерял. Джулия Фиш, по ее словам, любезна, тускла, эпгарообразна. Самого государственного секретаря не было. Что касается госпожи Грант…

— Она отвела меня в сторону, пристально посмотрела мне в глаза, левым глазом в мой левый и правым — в правый, и сказала: «Моя мать однажды провела ночь в хижине с подразделением армии полковника Аарона Бэрра где-то на Западе, и она сказала мне, что эти люди вели себя как настоящие джентльмены». Не знаю, почему она решила, что я должна это знать. Конечно, ты работал у полковника Бэрра, но даже в этом случае…

Очевидно, мы с Эммой не вполне откровенны друг с другом. Не могу понять, почему мне так обидно, если она не посвящает меня во все подробности своей жизни, даже самые незначительные; впрочем, я так и не открыл ей самую пикантную подробность моей биографии: что я, как и покойный президент Мартин Ван Бюрен, незаконнорожденный сын полковника Бэрра. Хотя я опубликовал книжку «Разговоры с Аароном Бэрром», я ни разу публично не признался, что нас с ним связывает что-либо, кроме моей работы в его юридической конторе.

Разговор после обеда: американские джентльмены неистово восхваляли Блейна в его присутствии, английский посланник не знал, куда деваться, а барон Якоби все время был настороже. Подозреваю, что в поздний час, когда я пишу эти строки, атлантический кабель гудит от зашифрованного балканского остроумия.

Вспоминая возмущение Реликтов, я спросил Блейна, почему он столь неколебимо враждебен к Джефферсону Дэвису, в то время как гражданские права других офицеров армии конфедератов давно уже восстановлены.

— Андерсонвилль, мистер Скайлер. — Его черные глаза сузились. — В этом лагере только из-за Джефферсона Дэвиса умерли тысячи наших людей. Он знал, в каком положении находятся пленные. И ничего не предпринял.

— Другие ответственны в еще большей мере.

— Дэвис как президент Конфедерации распоряжался жизнью и смертью людей. И он выбрал для наших смельчаков смерть. — В легкой хрипотце блейновсйой гортани, в глухом клокотании его груди я услышал первые звуки главной темы его президентской избирательской компании: сыграть на враждебности северян к южанам, высоко размахивая так называемой «кровавой рубашкой», то есть разжигая ненависть, возрождая страсти военного времени.

Блейн сказал мне также, что демократов в конгрессе обвинят в отказе выделить ассигнования на нужды военного министерства; от этого особенно страдает армия на западной границе, которая защищает западных поселенцев от враждебных индейских племен.

Когда мы присоединились к дамам, Блейн сразу направился к Эмме.

— Но хотя бы вас я воочию видел на галерее!

— И наверняка слышали меня, когда я приветствовала вас в полный голос! — Эмма даже зарделась в обществе своего любимого африканского вождя.