Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата - Ишмаэль Бих

Ходили слухи, что боевики обосновались в Сумбуйе, городке примерно в сорока километрах к северо-востоку от Маттру Джонга. Вскоре эту информацию подтвердили очевидцы. Люди, которых бандиты пощадили во время сумбуйской резни, приносили листовки и рассказывали о произошедшем. В воззваниях бесхитростно сообщалось, что скоро повстанцы придут и сюда и хотят встретить теплый прием населения. Они, оказывается, сражаются за нас! Один из вестников, молодой человек, показал выжженные на его теле горячим штыком буквы «ОРФ» – Объединенный революционный фронт. Помимо этого, пламенные борцы за свободу отрезали ему все пальцы, кроме больших. Они это называли «единственная любовь». Дело в том, что до войны люди иногда показывали друг другу поднятый большой палец, как бы признаваясь: «Ты моя единственная любовь». Жест сначала вошел в обиход поклонников регги, а потом распространился в народе.

Выслушав сообщение, принесенное искалеченным посланцем, обитатели Маттру Джонга ужаснулись. Большинство ушло в лес в ту же ночь. Но родители Халилу, у которого мы жили, попросили нас задержаться немного и помочь им унести часть вещей, в том случае, если через несколько дней ситуация ухудшится и придется уходить надолго.

В ту ночь я впервые осознал, что именно присутствие людей, телесное и духовное, вдыхает жизнь в любое поселение. Когда почти все покинули Маттру Джонг, он стал каким-то жутковатым: улицы казались мрачнее и страшнее, ночи темнее. Вокруг висела звенящая, тревожная тишина, сводившая меня с ума. Если раньше перед закатом пели птицы и стрекотали цикады, то теперь их не было слышно. Сумерки сгущались быстро, будто тьма падала на дома. Луна не показывалась, воздух был неподвижен. Создавалось впечатление, что сама природа замерла в ожидании чего-то страшного.

После того как большая часть населения на неделю укрылась в лесу, в Маттру Джонг явилось еще несколько вестников, что заставило почти всех оставшихся горожан тоже на некоторое время уйти. Но в назначенный день повстанцы не явились, и люди постепенно стали возвращаться. Когда жизнь вошла в привычное русло, мы получили новую «депешу» от боевиков. На этот раз ее принес известный католический епископ, который во время своих миссионерских странствий столкнулся с вооруженными бандитами. Его не пытали, только угрожали: пообещали, что, если он не донесет весть до Маттру Джонга, они его из-под земли достанут. Поговорив с епископом, люди опять побежали в лес. А нас снова оставили в городе, но на этот раз не для того, чтобы постепенно переносить вещи семейства Халилу: мы уже все спрятали в укромном месте. Нам нужно было следить за домом, а также докупить кое-какие продукты – соль, перец, рис, рыбу, а потом отнести в убежище, где находились родственники нашего друга.

Город пустовал еще десять дней, но повстанцы снова не пришли. Что оставалось думать? Что они и не придут. Маттру Джонг опять ожил. Открылись школы, люди вернулись к привычным занятиям. Миновало еще пять дней. Все было мирно, и даже солдаты правительственных войск расслабились и перевели дух.

Иногда вечерами я в одиночестве отправлялся на прогулку по соседним кварталам. Я видел, как женщины готовят ужин, и это мне напоминало то, как мама возилась на кухне. Вообще, мальчиков к плите не подпускали, но для меня делалось исключение. Мать говорила: «Ты должен научиться готовить, это тебе понадобится, когда ты будешь жить, как палампо (холостяк). – Тут она поворачивалась ко мне и давала попробовать кусочек сушеной рыбы, а затем продолжала: – Но не оставайся одиноким навсегда. Я хочу внуков».

Вот что вспоминалось мне, когда я бродил по узким, посыпанным щебенкой дорожкам городской окраины.

Когда повстанцы наконец явились в город, я готовил обед. Рис уже сварился, а суп из окры[8] закипал на плите. И тут раздался один-единственный выстрел, который эхом разнесся по всему городу. Джуниор, Таллои, Калоко, Гибрилла и Халилу, находившиеся в доме, тут же выбежали на улицу.

– Вы слышали? – спрашивали они друг друга.

Я замер. Может, стреляли правительственные солдаты? Через минуту послышались три автоматные очереди. Мы заволновались, но кто-то из ребят попытался успокоить остальных: «Это солдаты проверяют оружие». Потом все затихло минут на пятнадцать, и я вернулся на кухню. Но стоило мне только вывалить рис на блюдо, как началась настоящая перестрелка. Пули громко застучали по жестяным крышам домов. Громоподобный обстрел в считаные секунды вызвал в городе панику. Рассуждать трезво никто не мог. Все кричали, разбегались в разные стороны, толкали друг друга, спотыкались о тела упавших. Люди бежали, не взяв с собой ничего. Цель была одна – спастись. Матери теряли детей, и отчаянные вопли малышей иногда перекрывали звук автоматных очередей. Семьи побросали вещи – все то, что накопили за целую жизнь. Мое сердце бешено колотилось, каждый выстрел гулко отдавался в мозгу.

На самом деле в этот момент боевики палили в воздух. Они входили в город чуть ли не пританцовывая, выстроившись цепью, которая образовывала широкий полукруг.

В Маттру Джонг с одной стороны ведет широкая дорога, с другой можно попасть в него через переправу на реке Джонг. Отряд пришел по первому пути и постепенно оттеснял жителей к воде. Многие настолько испугались, что попрыгали в реку. Но сил, чтобы плыть, у них не осталось. Правительственные войска, похоже, заранее знали об атаке. Солдатам кто-то сообщил, что число боевиков превосходит численность гарнизона, поэтому они оставили поселок еще до нападения банды. Это было сюрпризом для нас: мы с Джуниором, Таллои, Халилу, Гибриллой и Калоко поначалу бросились в штаб, надеясь найти там защиту. Но там валялась лишь гора мешков с песком. Несколько минут мы стояли в растерянности, а потом побежали туда, где, как нам казалось, меньше стреляли.

К реке вела одна главная улица, и толпа жителей бежала именно по ней. Женщины звали детей, но не могли дозваться, а потерянные малыши кричали и плакали, не находя родителей. Мы с ребятами старались держаться вместе и не терять друг друга из виду. Нам пришлось пересечь грязное болото у подножия небольшого холма. Мы видели, что несколько горожан застряли в грязи и что среди них есть больные и инвалиды, которым никто не протянул руку помощи, потому что это значило бы подвергнуть опасности собственную жизнь.

И тут начался настоящий кошмар. Боевики уже не стреляли в воздух, а целились в людей. Они не хотели, чтобы население покидало город, потому что во время столкновений с регулярной армией обычно прикрывались мирными жителями как живым щитом. Захватывая города и деревни, они старались вынудить их обителей, особенно женщин и детей, остаться. Это позволяло отряду дольше продержаться в населенном пункте: чтобы сохранить жизнь гражданских лиц, армии приходилось тщательнее готовить операции по ликвидации бандитов, так что «зачистки» откладывались на неопределенный срок.