Утренний всадник. Книга 1: Янтарные глаза леса - Елизавета Дворецкая

– Где я живу? – повторила девушка, опять улыбнулась, склонив голову к плечу, будто задумалась. – Да здесь и живу! – Она подняла руки, как лебедь белые крылья, окинула взглядом берег, воды Истира, окрашенные багровым закатным пламенем. – Как придет срок, так я и здесь. Как выведет мой батюшка коня, как растворит матушка ворота, выпустит меня погулять во луга!

Она не то говорила, не то пела, в лад покачивая головой, поводя плечами, словно плясала, сидя на месте. Зачарованный, Светловой ничего не понимал из того, что она говорила, да почти и не слушал – зачем? Важнее смысла был звук ее голоса, улыбка, само то, что она есть на свете.

Белосвета вдруг опустила голову, по плечам ее снова пробежала дрожь, лицо помертвело, как от упавшей тени. Светловой подался к ней.

– Что с тобой? – тревожно спросил он и взял ее за руку. Тонкие пальцы девушки показались ему холодными, и он крепче сжал их, пытаясь согреть. – Тебе холодно?

– Сейчас еще холодно, – ответила Белосвета. Она говорила медленно, ее оживление мгновенно сменилось задумчивостью. Она словно забыла о Светловое, не замечала, что он держит ее руку в своей, а вглядывалась во что-то далекое. – Еще она близко… Оглянется – мне холодно…

– Кто она?

– Она… Старуха…

– Да какая старуха?

Белосвета внезапно вскинула глаза, и новый сноп голубых лучей ударил в лицо Светловою, так что у него захватило дух. Девушка казалась ему переменчивой, как тень облаков на бегущей воде, и тем сильнее ему хотелось узнать, кто она.

– Скоро Ярилин день! – быстрее заговорила Белосвета, и лицо ее снова прояснилось. – Тогда я буду хороша!

– Ты и сейчас лучше всех!

– Ты мне по сердцу пришелся, – продолжала она, ласково глядя на Светловоя. – Лучше тебя нет. Даже теплее возле тебя. У тебя сердце горячее такое… И собой ты хорош, и сердцем добр, и смел. Я ведь все видела – и как тебя по полю катали, – она засмеялась, в глазах ее засияли искры веселья, – и как ты в битву кинулся. Я давно за тобой приглядываю. Всегда знала, что ты молодцом вырастешь, – так и вышло.

– Приглядываешь? – удивился Светловой. Как могли бы не заметить такую красавицу, если бы она жила где-нибудь в Славене или в окрестностях? – Как это ты давно знала – сколько же тебе лет?

Никто не дал бы Белосвете больше шестнадцати – как она могла «приглядывать» за тем, как он растет? Но девушка не ответила, а только улыбнулась, и от ее улыбки Светловой забыл, о чем спрашивал.

– Может, ты чародейка? – сообразил он.

В ней таилось что-то волшебное, этого нельзя было не заметить. Она как весенняя река, где под струйками прогретой солнцем воды проплывают прозрачные, не растаявшие еще тонкие льдинки… Ее пальцы, по-прежнему зажатые в руке Светловоя, потеплели, словно откуда-то из глубины прихлынул внутренний огонь.

– Может, и так. – Белосвета склонила голову набок, будто посмеиваясь. – А ты не боишься?

– Чего же бояться? – горячо ответил Светловой. Он боялся только одного – как бы эта встреча не оказалась сном. – Ты скажи: пойдешь замуж за меня?

– Замуж? – Девушка удивилась, потом улыбнулась с нежным лукавством. – Замуж?

Немного подумав, она вдруг расхохоталась, как будто услышала нечто неодолимо смешное и нелепое. Но Светловою не было смешно – он ждал ответа, чувствуя, что от этого зависит его жизнь. Узнав эту дивную красоту, он уже не представлял своей жизни без нее. Белосвета разом вошла в сердце, заполнила собой все и сама стала его сердцем.

– Не знаю, что и сказать тебе, – с лукавым сомнением ответила девушка, все еще посмеиваясь над какими-то своими мыслями. – Никто меня покуда замуж не звал.

– Так я зову!

– Зовешь… – Белосвета опять задумалась, склонила голову к плечу. – Ведь если я замуж пойду, это уже не я буду…

– Со всеми же так, – растерявшись, ответил Светловой. Каждая девушка, выходя замуж, теряет себя прежнюю и рождается заново, и не бывает ни одной, кто жалел бы об этом. – Так пойдешь?

– Не знаю, что и сказать, – с улыбкой повторила Белосвета. – У матушки спрошу. А теперь ступай, а то тебя товарищи обыскались.

Светловой поднял голову, огляделся, вспомнил об оставленных кметях. Казалось, весь этот день – ржаное поле, битва на реке – был когда-то очень давно, в другой жизни, в другом мире. И весь берег выглядел теперь не так, как прежде, и зелень стала ярче, цветы окрасились небывалыми красками и пахли слаще. Весь мир переменился. И ни единого звука человеческого голоса не долетало сюда. Как же она узнала, что его ищут?

Белосвета поднялась с травы, и Светловой поспешно вскочил тоже, не выпуская ее руки.

– Куда же ты? Когда же мы еще свидимся? – нетерпеливо спрашивал он.

– Свидимся? В Ярилин день я к вам в Ладину рощу приду, – пообещала Белосвета, отступая к лесу.

Не в силах выпустить ее руку, Светловой шагнул за ней. Белосвета улыбнулась, а потом подалась к нему, поцеловала и отскочила так быстро, что Светловой не успел ее удержать. А Белосвета легче птицы метнулась в сторону и мигом пропала из глаз, словно растворилась меж деревьев на другом берегу ручья.

Светловой остался стоять над ручьем, еще ощущая на лице тепло и нежность ее поцелуя, оглушенный, растерянный, так и не понявший, не приснилось ли ему это все. Тихо шумел на вечернем ветерке лес вокруг, ничто не намекало на присутствие человека. Светловой оторвал наконец взгляд от того места, где исчезла Белосвета, огляделся, не понимая, куда попал. Вспомнив, что переходил через ручей, он шагнул обратно и тут же услышал знакомые голоса кметей, звавших его.

Мир вокруг принял прежние очертания – обыкновенный весенний вечер, красный отсвет заката в воде Истира, чернеющие заросли по берегам. Разом потемнело – на другом берегу ручья казалось светлее, а здесь, пожалуй, уже начиналась ночь. Тянуло холодком, напоминающим, что еще не лето.

Словно проснувшись, глухо заныла рана на лбу. Светловой поднял руку, хотел поправить платок, которым его перевязал Скоромет, но полотно присохло, рана на лбу отозвалась горячей болью. Значит, битва и рана ему не померещились. Долго же он лежал без памяти – совсем стемнело. Боже-Перуне, да один ли вечер прошел? Скажи ему сейчас кто-нибудь, что он провел на этой поляне целый месяц, Светловой не удивился бы.

Придерживаясь за ствол тонкой березки, он огляделся, чувствуя себя беспомощным, заблудившимся. Вокруг простирался пустой темный берег, что-то глухо шептала на лешачьем языке опушка леса. Нет здесь никакой Белосветы и не было. Не может быть. Таких не бывает. Светловой нахмурился от нахлынувшего отчаяния. Не было ее, примерещилась. Но почему? За что ты со мной так, Лада Бела Лебедь? Подняв глаза к серому небу, Светловой то ли просил богиню, то ли упрекал – но небо молчало.

Впереди замелькали огни, послышались голоса. Светловой узнал Скоромета с горящей веткой в руке.

– Княжич! Ну, слава Перуну! – радостно закричал кметь и бросился к Светловою. – А мы тебя искали, искали! Где же ты был?

– Да здесь и был, – неуверенно ответил Светловой.

– Мы же тут проходили, искали тебя, – недоуменно отозвался Скоромет, но ломать голову над непонятным было не в его обычае, и он заторопился: – Пойдем-ка на ночь устраиваться, Ольховики здешние челом бьют, просят к себе.

В окружении обрадованных кметей Светловой пошел вверх по берегу. При всем желании он не смог бы им рассказать, что с ним случилось.

Еще издалека, с берега Истира, во тьме блестел огонь. Ольховики, уже знавшие о битве на реке, разожгли посреди двора костер и ждали княжича с распахнутыми воротами. Весенняя ночь пришла быстро, резко похолодало, и Светловой опять набросил на плечи теплый плащ. Его знобило – Скоромет сказал, что от потери крови. Пусть так. Но Светловою казалось, что разлука с Белосветой затемнила и выстудила для него весь мир. Тепло, свет, радость она унесла с собой, а без нее земной мир заполонили холод и тьма.

В этот вечер Светловой еще не знал, насколько прав.

На огнище Ольховиков его встретили суета и говор. Род жил небедно и мог без стыда принять даже княжескую дружину: между пятью большими избами виднелись конюшня, просторный хлев, откуда веяло теплым и густым коровьим духом, овин терпеливо поджидал нового урожая, а покуда там можно было разместить на ночлег хоть двадцать человек. Женщины и девки бегали через двор к беседе, стоявшей у самых ворот тына, таскали охапки сена, меховые и шерстяные одеяла, овчины. Пахло жареным мясом – видно, ради княжеского сына Ольховики не пожалели зарезать кабанчика.

Раненых уже перенесли в беседу и уложили. Войдя, Светловой сразу увидел девичью фигуру, стоявшую на коленях возле одного из его кметей.

– Терпи – воеводой будешь! – услышал он бодрый грудной голос, показавшийся знакомым. – Всего-то ничего, царапина, у нас даже малые ребята от таких не плачут.

– Так и я вроде пока слез не лью, – отозвался Миломир.