Золотой век - Дмитрий Дмитриев

— Говорите, я вас слушаю, только, пожалуйста, без коленопреклонений.

— Матушка-царица! Дозволь твоему покорному рабу правду говорить.

— Не только дозволяю, но требую, генерал! Говорите, я вас слушаю.

— Я самый несчастный человек на свете, государыня.

— Вы? Чем же?

— Тем, ваше величество, что вы гневаться на меня изволите.

— Кто вам сказал?

— Никто, государыня, но я вижу сам, чувствую. Я не вижу того благоволения, которым вы прежде дарили своего раба, верного и по гроб вам преданного. Вы не дарите меня тою чарующею улыбкою, которою так часто вы дарили прежде. Я чувствую, что в чем-то провинился пред вашим величеством, но в чем, того не знаю. Я давно хотел пасть к ногам вашим и вымолить прощение, — с пафосом проговорил Потемкин.

— Вот что? Повторяю вам, что никакой вины на вас я не имею. А что касается до моей улыбки, не видя которой вы, по вашим словам, приходите чуть не в отчаяние, отвечу вам так: я не ребенок, у которого красивой игрушкой можно вызвать довольную улыбку на лице.

При этих словах у императрицы появилась улыбка, но только не та чарующая, которая заставляла благоговеть и преклоняться, а улыбка неудовольствия, жестокая, вызывающая легкое дрожание ее верхней губы.

Потемкину хорошо известно было значение такой улыбки.

«Все, все пропало! — подумал он, бледнея как смерть.

— Еще чего-нибудь вы не имеете сказать мне, генерал?

— Смею просить, ваше величество…

— О чем?

— Милостиво даровать мне какое-нибудь назначение: или в пограничную армию, или в какую-либо губернию, — дрожащим голосом проговорил Потемкин и хотел было опять опуститься на колена, но государыня движением руки не допустила того.

— Вот что, вы просите назначения? Петербург, видно, вам наскучил. Хорошо, хорошо, я подумаю. Назначение вы получите.

В голосе императрицы слышалось неудовольствие.

— Ваше величество…

— Довольно, генерал. Кажется, вы все сказали.

Государыня дала понять Потемкину, что аудиенция кончена.

VIII

Как ошеломленный вернулся Григорий Александрович Потемкин в свою роскошно отделанную квартиру, которую занимал он невдалеке от дворца, на Невском проспекте.

Войдя в свой кабинет, он чуть не со стоном промолвил:

— Прощай, все прощай! Всему конец. Я в опале! Безумец! А я думал, мечтал о звезде своего счастья. Увы! Звезда эта поблекла преждевременно. И кто тому причиной? Кто? И что тому причиной? Красавец, богатырь, князь, он стал поперек моей дороги, он отнял мое счастье! Он заставляет меня теперь отказаться от того счастья, к которому я так давно стремился! Что же мне делать? Уйти, оставить все и на веки похоронить себя в какой-нибудь глуши? Нет, нет. Не бывать этому. Своего счастья никому не уступлю. Я хочу славы, я хочу могущества и этого я достигну во что бы то ни стало. Прочь все преграды! Я ни перед чем не остановлюсь. Я достигну цели, достигну!

— Ваше превосходительство! — приотворяя немного дверь в кабинет, робко проговорил камердинер князя Потемкина.

— Что тебе надо? Как ты смеешь лезть, когда тебя не спрашивают! — вскакивая с дивана, грозно крикнул генерал Потемкин.

— Какой-то незнакомый господин просит дозволения видеть ваше превосходительство.

— Кто такой? Что ему надо? Дурак! Я тебе сказал: не принимать!

— Я докладывал, но меня не слушают.

— Что же он нахрапом, что ли, ко мне лезет?

— Почти что нахрапом, ваше превосходительство! Никакого резона не принимает. Я говорю: генерал никого не изволит принимать, а он говорит: не твое дело, пошел доложи, меня примут.

— И я говорил правду. Ведь ты меня, Гриша, примешь? Старого товарища, однокашника? — громким голосом проговорил какой-то странный незнакомец, быстро входя в кабинет Потемкина.

Потемкин был удивлен неожиданным появлением своего старого товарища по университету, Михаила Волкова, которого он узнал с первого взгляда, несмотря на то, что более десяти лет его не видал.

— Что ты на меня таращишь глаза? Обнимай старого товарища!

— Постой… постой, — холодно было заговорил Потемкин.

— Что стоять! Я сяду, я устал. Эй, скобленое рыло! Добрую чарку вина и кусок мяса: я чертовски проголодался, — удобно располагаясь на диване, громко проговорил вошедший, обращаясь к камердинеру Потемкина, который от удивления стоял с раскрытым ртом.

— Постойте, говорю вам, государь мой! Кто вам дал право распоряжаться моими людьми?

— Простите, ваше превосходительство, ваше высокопревосходительство! Я думаю, Мишка Волков имеет на это некоторое право, — насмешливо кланяясь Потемкину, проговорил вошедший. — Эх, брат, Григорий Александрович! Не хорошо забывать старых друзей! Может, ты меня не узнал? — добавил он.

— Нет, я вас узнал, государь мой.

— А если узнал, то к чему это «государь мой»? А ты чего тут торчишь, скобленое рыло? Брысь! — топнув ногой, комически крикнул Михаил Волков.

Дворецкий Потемкина моментально исчез.

На странном госте Потемкина была надета не менее и странная одежда.

На нем был надет не то казакин, не то суконный кафтан какого-то странного покроя, полупольский, полурусский, с нашитыми спереди снурами; полы и подол, а также рукава были обложены мерлушкой. Широчайшие шаровары впрятаны в огромные сапоги. В руках он мял меховую шапку или скорее какой-то шлык.

Собою он был богатырь-детина, рослый, плечистый, с круглым, отекшим и красным от частых возлияний Бахусу лицом и с таким же носом.

Серые глаза его, окаймленные широкою бровью, были хитры и проницательны. Вечно насмешливая и полупрезрительная улыбка не сходила с толстых и мясистых губ.

До черных лохматых волос и бороды, кажется, давным-давно не касались ни щетка, ни гребенка.

— Мне желательно знать, что вам угодно и зачем вы ко мне пришли? — не скрывая своего неудовольствия, хмуро проговорил Потемкин.

— Мне угодно первое: выпить и закусить, второе — посмотреть на тебя, а в третьих — занять у тебя денег, виноват: у вас, ваше превосходительство.

— Скажите, давно вы с ума сошли?

— Слушай, Григорий, если ты таким тоном будешь со мною разговаривать, то, клянусь, я тебя поколочу!

— Выйдите вон!

— Что такое?

— Вон, говорю вам!

— Ох, Григорий, не шути! Быть тебе битому! — вставая с дивана и выпрямляясь во весь свой огромный рост, полунасмешливо, полусерьезно проговорил Волков.

— Я позову людей.

— Зови! Пусть посмотрят люди, как я тебя «дубасить» буду.

— Это черт знает, что такое!

— Не петушись, Потемкин! Садись и слушай.

— Не слушать я тебя буду, а пошлю за полицией.

— Ой-ой, как страшно! Ох, Григорий, не дури! Садись и слушай. Садись, говорят тебе.

При этих словах Михайло Волков в охапку схватил Потемкина, не посадил, а бросил его на диван, и сам сел с ним рядом.

— Сиди смирно и слушай.

Волей-неволей пришлось Григорию Александровичу покориться, потому что тяжелая лапа «приятеля» крепко держала его за руки.

— Что тебе надо? — чуть не упавшим голосом спросил у него Потемкин.

— Я уже сказал тебе, вина, закуски и денег.

— Ни того, ни другого, ни третьего ты не получишь.

— Получу, Григорий, получу, ваше превосходительство! Сам ты будешь меня угощать, сам и денег мне давать, да еще спрашивать, довольно ли?

— Едва ли когда ты этого дождешься!

— Да и ждать нечего, сейчас все будет.

— Посмотрим.

— Смотри и слушай, какое слово тебе я молвлю.

— Какое?

— А вот слушай. Появился у тебя, Григорий свет Александрович, лютый ворог, который поперек твоей счастливой дороги стал. Загородил он тебе, сердечный друг, дорогу так, что ни тпру, ни ну: сворачивай назад! Сиречь: шел ты путем-дорогой и повстречался с силою богатырем могучим, и во веки веков тебе одному не спихнуть, Григорьюшка, с той дороги того богатыря могучего. А хочется тебе убрать его, да силенки не хватает! — быстро посматривая на Потемкина, насмешливо проговорил Волков. — И про то ты, Григорий Александрович, забыл, что где силой не возьмешь, можно взять умом да хитростью, да еще деньгами, — добавил он, не спуская своего проницательного взгляда.

— Как, Михайло, ты знаешь? — как-то глухо воскликнул Потемкин.

— Знаю, ваше превосходительство, все знаю: ведь я всезнайка. Чай, помнишь, такой кличкой обзывали меня товарищи, когда мы с тобой набирались уму-разуму в нашей alma mater?

— Ты знаешь, что князь…

— Договаривай! Князь Петр Михайлович Голицын — твой непримиримый враг. Я это хорошо знаю и тебе очень хочется отделаться от него, т. е. спихнуть его с дороги, да то лихо, что князь-то богатырь, орел! Ну, где тебе с ним сладить?

— Как ты узнал? Как мог проникнуть в тайник моей души?

— Колдун я, читать умею даже то, что в твоей душе написано.