Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - Хэзер Дьюи Макадэм

– Да, невеселые дела… – то и дело повторяли все.

Глава вторая

Где словак, там песня.

Фридманы были чем-то вроде еврейского варианта известной семьи фон Траппов, этакой словацкой версией «Звуков музыки». В утренних заботах по дому Эдита и Лея всегда пели, украшая своим пением день, какая бы погода ни стояла на дворе. И зачем нужно радио, когда у девочек такие голоса?

Ганна Фридман слушала, как поют дочери, и с тревогой представляла себе безмолвие, которое настанет в их доме, когда правительство заберет девочек. Кто же будет выводить эти трели – мелодичные трели жаворонка Эдиты или гортанные трели воробушка Леи? Девочки не знали, с какими чувствами прислушивается сейчас к их песням мать, и пели себе на два голоса, пока мыли посуду после завтрака, подметали и протирали пол в кухне, а потом открыли входную дверь и впустили в дом немного свежего, морозного воздуха. С улицы уже доносились крики и смех детей, играющих в снегу. Выбив из пуховых одеял пыль и остатки ночного сна, Ганна сложила их возле кроватей, чтобы матрасы тоже проветрились.

Мир за окном после снегопада обретал сказочные черты. На снегу сверкали радуги: это солнечные лучи преломлялись сквозь сосульки, окаймлявшие крыши. Черные ветви деревьев принарядились в сказочное снежное кружево. Тусклое солнце проглядывало сквозь редеющие тучи, а на фоне еще более тусклого неба ветер рисовал снегом белые узоры.

В обычный базарный день Эдита и Лея отправились бы в центр города, взявшись с двух сторон за ручку корзины, куда они сложат покупки для Баби, как они называли свою бабушку. По пути поболтали бы с друзьями и соседями, узнали бы свежие сплетни, почитали бы объявления на специальной доске и в других местах на площади… Но сегодняшний день отнюдь не обычный. Во-первых, на рынке будет мало продавцов, поскольку фермеры еще явно не разгребли весь снег. А когда привезут товар на санях и санках, все по дороге уже успеет промерзнуть. Ну так это же зима! Однако сегодняшний день был непохож на другие даже не поэтому. Нынче все шли на рынок послушать, нет ли у глашатая дополнений к субботним сообщениям, – ведь тех объявлений почти никто не слышал, но всем пришлось поверить в их реальность.

Девочки ни о чем не знали. По крайней мере, пока. К тому же Эдите и Лее – после длившейся более суток снежной блокады – не терпелось увидеть подруг. Они выскочили из дверей и помчались вперед матери, таща раскачивающуюся между ними корзину.

По дороге к площади под их ногами хрустел свежий снег; вдоль всей улицы распахивались и захлопывались двери, из домов выбегали молодые мужчины и женщины, пробираясь сквозь сугробы по полурасчищенным дорожкам. До кого-то долетел чей-то еле различимый шепот, и единственным способом разузнать, что же происходит на самом деле, было докопаться до истины самим. Девочки услышали бы, как их окликает Анна Гершкович, одна из лучших Леиных подруг. В тот необычный базарный день Анна – в вязаной шапочке на пшеничного цвета волосах – захотела бы побежать на площадь вместе с сестрами Фридман.

Анна Гершкович была жизнерадостной, словоохотливой девочкой с огромными карими глазами и белоснежной кожей. Красавица из красавиц. В те времена, когда мир еще не повернулся к ним злой стороной, Анна с Леей любили ходить в кино. Как истинные киношницы, они постоянно копили деньги, чтобы не пропустить очередную премьеру – пока кинотеатры не вошли в число многочисленных мест, куда вход евреям заказан.

Березы вдоль узких берегов Лабореца в ту пору стояли, украшенные разноцветными бутылками на обрезанных ветках – для сбора сока, который пойдет с наступлением тепла. Из-за мороза в бутылках не было ни капли на донышке. Но потепление – не за горами, а пока бутылки лишь звенели на ветру, словно колокольчики, ожидая весенних струек сладкой, освежающей жидкости.

Мальчишки, конечно, выстроили форты из сугробов по бокам от железной дороги и пуляли друг в друга снежками, ведя в своем микрокосмосе сражение, вторящее большой европейской войне. Их битва, однако, завершится перемирием, лишь только обе воюющие стороны переберутся на санки. Проходящие мимо девочки вооружались снежками: будет, чем пригрозить, если кто из мальчишек вдруг решит атаковать. Но это не касалось девочек постарше, так что Эдита с Леей могли спокойно, без опаски идти через ведущий к городу мостик и свернуть за мостом влево, в сторону Штефаниковой улицы, перекинуться парой слов с подругами – Деборой и Аделой Гросс.

Штефаникову улицу все местные любовно называли «улицей Гроссов» – ведь одиннадцать домов на ней занимали многочисленные дети и внуки зажиточного лесоторговца Хаима Гросса. Причем на улице Гроссов жила и семья Ладислава Гросмана, которая никаких родственных связей с Гроссами не имела.

Если Ладислав вместе с братом Мартином в тот день разгребали дорожку от снега, они наверняка поздоровались с девушками – впрочем, Ладислав едва ли обратил бы внимание на Эдиту, худющего подростка. Все воскресенье семейство Гроссов, не тратя времени даром, занималось лишь одним делом – официальной помолвкой Мартина с Деборой. После того как сестры Фридман и их спутница Анна Гершкович поболтали с Деборой и Аделой, грядущая свадьба стала главной темой городской молвы.

Нетрудно вообразить, сколь оживленной могла быть беседа 19-летних девушек, которые не видели друг друга уже целые сутки. Добавьте к этому новость о свадьбе, и сами можете представить все эти объятия и «мазл товы». «Дебора не попадала под новый закон и как внучка богатого деда, и как член семьи Мартина», – вспоминает Эдита. – Двойная защита». Кроме того, забирали только незамужних. Приходило ли Лее в голову как-нибудь по-быстрому состряпать брак, или вся эта ситуация казалась недостойной лишней суеты? Наверное, странным казалось радоваться хорошим новостям, если их, словно аперитив, подали перед плохими.

В отличие от их сестер, Леи и Деборы, 17-летняя Эдита и Адела не были такими уж близкими подругами. Они не учились в одном классе, а разница в год – это граница, которую подросткам порой трудно пересечь. У Аделы – почти идеальный овал лица, обрамленный клубами рыжих завитушек, и полные губы, а у Эдиты черты более тонкие. У девочек их возраста, которым еще только предстояло по-женски расцвести, до брака обычно еще далеко.

Ирена Фейн, мечтательная, начитанная девушка, прежде работала ассистенткой в теперь ариизированной фотостудии. Ирена была увлечена фотографией и оттачивала мастерство, делая снимки друзей и подруг. И Адела с ее уверенной статью кинозвезды, каштаново-рыжими локонами и светлой кожей вполне могла представляться Ирене идеальной моделью. Так что очень может быть, что именно Ирена Фейн была автором фотографий, на которых Адела застенчиво улыбается, глядя в объектив