Страсти по Луне. Книга эссе, зарисовок и фантазий - Юрий Безелянский

И еще одна разница между Пушкиным и Мицкевичем. Пушкин как личность был ясным, светлым и на удивление гармоничным. Мицкевич кажется более темным, сумрачным и болезненным, недаром с годами в душе его так сгустился туман мистицизма.

Не находя удовлетворения в несовершенной жизни, Мицкевич искал спасения в определенных идеях. В Петербурге он становится членом масонской ложи Белого Орла, которой руководил живописец Иосиф Олешкевич.

В Берлине поэт прослушал несколько лекций Гегеля, но и в них не нашел ответов на свои вопросы. Встреча с Гёте в Веймаре тоже не успокоила мятежную душу Мицкевича: холодная атмосфера энциклопедических и рассудочных знаний Гёте оказалась чужда польскому романтику.

Жизнь в Риме, Дрездене и в Лозанне не внесла покоя в душу Мицкевича, и он все глубже и глубже погружался в бездну мистицизма. Способствовали этому и неудачная личная жизнь, и постоянные материальные невзгоды.

В 1840 году французское правительство открыло в Коллеж-де-Франс кафедру славянских литератур и предложило возглавить ее Мицкевичу. Французские студенты благожелательно отнеслись к новому профессору, а соотечественники-эмигранты, жившие в Париже, были настроены скептически. «Наши, – писал Мицкевич, – ходят на мой курс, но для того, чтобы узнать, какой я партии: аристократ или демократ? и сердятся, что я не говорю им о политике».

Не политика, а мистические истины интересовали Мицкевича, и к этому приложил руку Анджей Товян- ский, литовский духовидец, славянофил, основатель религиозной организации «Коло». В поисках нравственного совершенства на земле Товянский обращался исключительно к небесам. Согласно учению Товянско- го, вселенная населена множеством духов, злых и добрых, вечно борющихся между собой за власть над каждым отдельным человеком. Существует возможность общаться с духами во сне и наяву при помощи видений (эти видения стали активно преследовать Мицкевича). Товянский нашел в лице Мицкевича ревностного ученика и верного последователя. Поэт стал помогать новому мессии (а именно мессией считал себя Анджей Товянский) в воплощении забытых христианских начал, и, разумеется, именно Польше принадлежала первенствующая роль в новом христианском мире. Польские ксендзы усмотрели в горячих проповедях То- вянского и Мицкевича ересь и осудили их.

Мечислав Яструп в своей книге о Мицкевиче отмечает, что Товянский вовлек поэта в пучину самобичеваний, беспросветных угрызений совести, оплел его сетью интриг, подослал в дом Мицкевичей красавицу Ксаверию Дейбель, «сестру» своей секты, которая стала давать уроки детям Мицкевича. Царевна Израильская (так звал ее Товянский) внесла в жизнь супругов драму, ибо стала не только воспитательницей детей…

Короче, светлые дали, в которые звал новый пророк, оказались темным тупиком. «Паства», поверившая в новое учение, быстро разочаровалась в нем и называла бывших своих учителей (Мицкевич носил имя «Вождя Слова») не иначе как обманщиками и шарлатанами. Вскоре и сам Мицкевич порвал с Товянским.

«Мы, – писал поэт в письме к Товянскому от 12 мая 1847 года, – трепет душ выставляем напоказ, как украшение нашей праздности; мы передавали этот трепет один другому как какой-нибудь мертвый инвентарь, передаваемый из одних рук в другие. Мы приказывали братьям радоваться или страдать, любить или ненавидеть, часто сами не имея в себе того чувства горести или радости, к которому призывали… Мы, призывающие, сами чувствуя недостаток веры, пустоту и мучения, не в состоянии будучи вынести одиночество, которое, ставя нас наедине с самими собою, показывало нам наше ничтожество, нападали на братьев, причиняли им страдания, чтобы трагически развлекаться видом их мучений…»

Признание горькое и саморазоблачительное. Все попытки создания общеевропейского движения по претворению в жизнь учения Товянского потерпели крах, не помогли обращения ни к барону Ротшильду, ни к папе Пию IX – никто не поддержал новое движение. Единственное, что удалось Мицкевичу реально, – это создать в Париже газету «Трибуна народов», со страниц которой он проповедовал свои религиозно-мистические идеи, совмещенные с призывами к суверенитету наций и идеями социализма.

К 1855 году положение Мицкевича стало отчаянным: он лишился кафедры в Коллеж-де-Франс, перешел на низкооплачиваемую работу библиотекаря в арсенале. Умерла жена. На нем «висела» куча детей. Его недолюбливали поляки-эмигранты. Вдохновение давно покинуло его. И Мицкевич решил бороться за свои идеи при помощи оружия. Он едет в Константинополь, где формируется еврейский легион. В его мечтах – Израиль, вооруженный и возрожденный. Странно, да? Почему вдруг Израиль? Это последняя его мечта. Видеть вооруженных евреев бок о бок с казаками под командой благородного польского шляхтича.

Мечта, естественно, разбилась. В Константинополе Мицкевич опасно заболел и умер 26 ноября 1855 года, не дожив всего лишь месяца до своего 57-летия. 31 декабря гроб с телом Мицкевича отбыл во Францию. Сначала его останки покоились на кладбище Монморанси в Париже, а 4 июля 1890 года были перезахоронены в нише древнего Вавеля, в Кракове.

Адам Мицкевич начал жизнь как поэт, а закончил солдатом.

Ни одно современное биографическое исследование не обходится без темы любви. Если речь идет о мужчине, то непременно возникает вопрос: а как он строил отношения с прекрасной половиной человечества? Действительно, как?

В Виленском университете, будучи студентом, Адам Мицкевич некоторое время имел интрижку с некой Анелей, но был отвергнут. В отместку рассерженный молодой поэт придал черты ветреной Анели некоторым своим литературным персонажам, распутным разумеется.

Настоящая любовь пришла к Мицкевичу в 21 год, когда он повстречал Марылю (Марию) Верещак, красивую блондинку, дочь богатой вдовы. Прогулки, беседы, совместное чтение «Новой Элоизы» Руссо… Мары- ля не прочь была поиграть с пылким студентом в любовь, но голову не теряла. И когда страсть вот-вот должна была перехлестнуть через край, сделала неожиданный ход: вышла замуж за графа Путткамера. Граф по сословию был выше сына обедневшего шляхтича Мицкевича, что оказалось двойным ударом для поэта. Ма- рыля написала письмо Мицкевичу с просьбой забыть ее и успокоиться, но тот долгое время пребывал в отчаянии и, подобно гётевскому Вертеру, помышлял о самоубийстве. Но Вертером все же не стал и нашел утешение в другой любви.

Другая – это Каролина Ковальская, жена врача в Ковно, Венера, как ее называл поэт в письме к Яну Чечоту. Каролина была истинной Венерой, ибо «лечила» от несчастной любви сразу нескольких отчаявшихся молодых людей. Одного из них, ковенского бакалавра Нартовского, Мицкевич однажды застал в спальне г- жи Ковальской. Вспыльчивый и самолюбивый поэт решил избавиться от соперника с помощью канделябра, который он опустил тому на голову. Дело чуть не кончилось дуэлью, но обидчика и обиженного помирил сам г-н Ковальский, который хотел избежать излишнего шума.

Итак, в молодые годы Мицкевич пользовался благосклонностью земной Венеры, а в грезах, в поэтических мечтах уносился к любви небесной. Но где отыщешь эту небесную? В Одессе, куда прибыл Мицкевич, он нашел вполне земную красавицу Каролину Собань- скую (заметьте, снова Каролину). У ног «одесской Клеопатры» пребывало множество молодых поклонников, но выделялись два будущих великих поэта – Александр Пушкин и Адам Мицкевич. Оба искали и жаждали ее любви. А красавицу больше интересовало другое: политика, ибо она была агентом Ивана Вита, одного из руководителей тайной полиции. Каролина Со- баньская благосклонно выслушивала любовные мадригалы поэтов и в свою очередь писала весьма прозаические тайные доносы. Мицкевичу и Пушкину как-то еще повезло, а вот молодому польскому патриоту Антонию Яблоновскому – нет: он лишился из-за Со- баньской свободы.

Еще с одной красавицей, княгиней Зинаидой Волконской, державшей салон в Москве и покровительствовавшей Мицкевичу, поэт был уже менее пылок (обжегшись на молоке, дул на воду?). Франтишек Ма- левский вспоминал о своем друге: «Так как муза Адама стучала зубами, то он с удовольствием грелся в тепле на обедах и ужинах у княгини Волконской. За это он платил импровизациями на французском языке».

Роман между Мицкевичем и Волконской был скорее платонический. Их дружба продолжилась в Риме. Русская княгиня предлагала польскому поэту покровительство и приют, но он не захотел ни того, ни другого.

Более запутанная и драматическая история вышла у Адама Мицкевича с Каролиной Яниш (третья Каролина в его жизни!). Девушка жила в Москве, на Мясницкой, была дочерью профессора московской Медико-хирургической академии, писала стихи и недурно рисовала. Мицкевич называл ее Художницей и давал ей уроки польского языка. У учителя и ученицы сложились неформальные отношения, ну а дальше историки расходятся во мнениях. Одни утверждают, что Каролина Яниш безумно любила Мицкевича («она полюбила его своей первой любовью», – пишет Валерий Брюсов) и он полюбил ее в ответ. Другие биографы более осторожны. Поэт-де всего лишь увлекся. И натолкнулся на определенный барьер. Из письма Мицкевича своему университетскому товарищу: «От Мясницкой крепости прочь! Еще моя осада не снята, и кто знает, не предприму ли я новый штурм…»